Автоматически смотрю на экран телефона - одиннадцать, - а Лёша жаворонок. Он не должен сейчас спать, по расписанию сегодня с утра тренировка. Он вообще здесь лежать не должен! Эта мысль окончательно добивает. В ушах нарастает гул, нечем дышать, тело ватное, одновременно пробивает ознобом и выступает пот. Растерянно смотрю на Тимура, цепляясь за реальность, но изображение теряет яркость и постепенно темнеет, уходя в полную черноту. - Перенервничала, - железный голос постовой медсестры звучит издалека. Под нос суют отвратительно пахнущую вату, - как её зовут? Лиза? Лиза! Приходим в себя, - это уже мне. Очень громко и медленно, как слабоумной. Да, в себе я, в себе. И мне надо к Лёше! Порываюсь с лавки, на которой неизвестно как очутилась, но громкий голос не даёт встать: - Сидим пять минут, пьём сладкий чай. Ещё раз так хлопнешься, тоже заработаешь сотрясение - положим в соседнюю палату. - Тоже? - спрашиваю у Власова, присевшего рядом со стаканом чая из автомата. - Да, у Лёхи лёгкий сотряс. Повезло - удар в затылок прошёл по касательной… - прикрываю глаза ладонью, - так стоп. Пей, - впихивает стакан в руку, - и пошли. В палате прикрыты шторы, чтобы лучи яркого солнца не беспокоили пациента. Ткань почему-то розовая, и вся комната наполнена нежным светом, пробивающимся сквозь неё. Бесшумно ступаю по направлению к кровати, но уже отсюда вижу кровоподтёки и ссадины на неприкрытом одеялом торсе, туго стянутые рёбра, полоски пластыря на брови и скуле, разбитую губу. Даже розовый свет не помогает скрыть весь кошмар пережитого Лёшей. Грудь разрывает эмоциями, но изо всех сил гашу рыдания. Опускаюсь на стул рядом с кроватью, боясь издать малейший звук. Иначе его грудь перестанет мерно вздыматься, и он проснётся, а во сне же выздоравливают? Смотрю на разбитые в хлам костяшки длинных пальцев. Дорого себя продал, мой хороший? Слёзы тихо бегут по щекам потоком. Топит чувством вины и злостью, а ещё облегчением оттого, что рядом. Аккуратно кладу голову на постель, закрываю глаза и наконец-то дышу. Лёшина кожа пахнет лекарствами и больницей, но ничего не перебьёт его личный запах, которым не могу надышаться. Столько времени была лишена этого и сейчас жадно восполняю пробелы, уплывая от щемящей близости. Как же я люблю тебя, Нечаев… В волосы зарывается тёплая ладонь и хриплый ото сна голос шепчет: - Сова моя, Лиза... Пришла… Глава 30.3 Глава 30.3 В следующие минуты Лёшка, шипя от боли, прижимает меня к себе и, кажется, забыл все остальные слова, кроме “Сова” и “Лиза”. Всхлипываю, очутившись в его руках, прикасаюсь губами к выцветающим синякам, скольжу по коже предплечий, спины, запускаю пальцы в волосы на затылке - там огромная гематома. Боги! Если бы удар достиг цели, я бы ревела на его похоронах! На даче каждый раз сердце сжималось от мысли, что, может быть, больше не обниму, не подышу им. Бережно упаковывала воспоминания об этих ощущениях, чтобы навсегда сохранить. Ведь, возможно, они станут последними, потому что, узнав, как это по-настоящему - быть с любимым человеком, невозможно согласиться на что-то иное. Тяжело дыша и морщась от движения рёбер, твёрдо произносит мне в макушку: - И никаких свадеб с ублюдками, поняла? Не поняла. А! Ааа… Поняла. Я же “метеорит” надела при нём, вот почему удивился, что пришла. Уже и забыла. Какие там свадьбы, Лёшенька… Качаю головой, уткнувшись ему в ключицу, и шепчу с укором, шмыгая мокрым носом: - Опять всё сам решил, да? А меня спросить? - Я и шёл… Спросить, - со стоном откашливается, - то есть просить. Поднимает мою голову и пронзительно смотрит синими глазами, будто ещё одну нить между нами натягивает: - Останься? Будь со мной? Ревниво кошусь на тумбочку, где стоят румяные сырники в стеклянном контейнере, обёрнутом фольгой, и компот. Я никогда такие не приготовлю. Это очень неплохая коммерческая больница и здесь должны хорошо кормить, но заботливая Сима поделилась с ним домашним теплом, поддержала по-дружески... По-дружески? Проследив мой взгляд, Лёша с усмешкой поворачивает подбородок обратно. Ласково заправляет выбившиеся пряди за уши и любуется, приподняв брови, взглядом говоря, мол, ну что ты там за глупости себе выдумываешь. И в подтверждение просит: - Лиз, спроси ещё раз: где ты у меня? Закусываю нижнюю губу и часто моргаю. В горле так сухо, что язык прилип к нёбу. - Где я у тебя? - удаётся произнести. Даже от подобия улыбки у Нечаева лопается ранка и выступает капелька крови, но он всё равно улыбается. Глазами. Просто светится весь, ярко-ярко. Находит мою кисть, берёт обеими ладонями и прикладывает ко лбу под упавшей чёлкой: - Здесь. Не могу не думать о тебе, Сова. Сдвигает кисть ниже, себе на глаза: - Здесь. Вижу тебя каждый раз, когда закрываю глаза, - ещё улыбка и ещё капелька крови, стираю свободной рукой, а он целует пальцы и смущённо добавляет, - снишься. Дальше прижимает кисть к сердцу. Плотно держит, несмотря на ссадины. Хочу одёрнуть - не позволяет. Ждёт, даёт почувствовать частые удары. - Здесь. Слышишь? Для тебя бьётся, птиц. Вашу Машу! Я перестану сегодня реветь вообще? Опустив ресницы, роняю слёзы на наши руки. Могу ли я быть более счастлива, чем сейчас? Так, страшно, что это иллюзия и всё пригрезилось, что я просто заснула у него на постели, войдёт врач и разбудит… Лёша, сжимаясь от спазма, кладёт наши руки на туго намотанную повязку, в область солнечного сплетения. В то место, где я всегда думала, у человека живёт душа. - И здесь. Люблю тебя, Лиза, моя девочка, моя Сова, вся моя до последнего пёрышка. Будь со мной, обещаю, не пожалеешь… - невесомо целует мокрые веки, щёки, губы, нос, - и Притцкер никуда от нас не денется только, может быть, не так скоро… Да, конечно, да! Киваю, не дожидаясь окончания предложения. Счастливый Лёшка тянет мою ладонь еще ниже, под одеяло, по-хулигански продолжая маршрут. И черти мои родные снова на месте. Заливисто смеюсь, вытирая щеки и стараясь не сильно дергаться, чтобы не доставить лишней боли. Вот же балбес, в такой момент!