События на Балканах между тем стремительно развивались, подобно снежному кому. Будучи полностью отрезанным от войск Центральных держав, царь Фердинанд оказался один на один против энергично наступающего Слащева при полном развале собственной армии. Получив от Слащева в качестве поддержки русскую бригаду, Дмитриев безостановочно продвигался на Софию, по пути принимая к себе болгарские части, с радостью переходившие на его сторону. Отдавая генералу русскую бригаду, Яков Александрович тем самым подводил черту под стратегической дилеммой, мучившей его в последнее время. Ему было очень заманчиво продолжить свое наступление на север и со временем перенести боевые действия в саму Австрию, используя явную слабость ее войск. Перспектива была очень заманчива, и будь у генерала побольше солдат, он бы обязательно рискнул попытать свое военное счастье, но, при всей своей любви к риску, Слащев всегда четко и грамотно разделял допустимый риск от откровенной авантюры. Поэтому командующий Балканским фронтом решил удовольствоваться синицей в руках и полностью сосредоточился на выведении из войны Болгарии. Приказав д’Эспере вести наступление силами всех французских дивизий на Албанию и Черногорию с целью выхода к Дурресу и Цетинье, сам Слащев перебросил в помощь наступающему Дмитриеву еще одну сербскую дивизию, не ослабляя при этом свое давление оставшимися силами на Приштину, куда в спешке продолжали отходить остатки армии погибшего Кевессгаза. Приближение Дмитриева к болгарской столице можно было с полным правом сравнить с триумфальным возвращением Наполеона с Эльбы. Войска не оказывали ему никакого сопротивления, выказывая только бурную радость по поводу возвращения опального генерала, демонстративно перешедшего в 14-м году на русскую службу в знак несогласия с решением царя о поддержке Центральных держав. Фердинанд лихорадочно метался по Софии в поиске выхода из столь сложного положения, то взывая о помощи к своим союзникам, то начиная заигрывать с местной буржуазией, надеясь обрести хоть какого-то союзника в их лице. Все эти метания продлились около двух суток и не принесли никакого результата, Центральные державы сами переживали не лучшие свои дни и никак не могли помочь своему союзнику, а все внутренние деятели поспешили занять выжидательную позицию, с нетерпением дожидаясь прихода Дмитриева. Оставшись абсолютно один, 24 сентября Фердинанд специальным манифестом известил весь мир о своем отречении от престола в пользу своего сына и выходе Болгарии из войны. Возможно, что в других условиях этого бы вполне хватило для начала мирных переговоров с союзниками, но при наличии такой фигуры, как Дмитриев, за чьей спиной недвусмысленно маячила Россия, подобного исхода не могло быть в принципе. Едва только стало известно об отречении Фердинанда в пользу сына, как Дмитриев громко заявил, что не допустит передачи власти в славянской стране чуждому по духу и крови человеку, и отказался признать Бориса на болгарском престоле. Армия вновь рукоплескала своему национальному герою, и самые дальновидные политики Софии моментально сориентировались в этой ситуации. Специальным манифестом от 26 сентября Болгария была провозглашена республикой, и ее верховным правителем на время переходного периода был назван генерал-фельдмаршал болгарской армии господин Радко-Дмитриев. Его торжественный въезд в Софию состоялся 28 сентября при массовом стечении рукоплескавшего народа. Новоиспеченный Верховный правитель страны приказал всем болгарским солдатам немедленно вернуться на родину, которая с этого дня становилась союзницей Антанты и была готова вместе с ней бороться против общих врагов. Демонстрируя наглядное подтверждение этих слов, фельдмаршал всячески способствовал быстрой переброске русско-сербских войск к румынской границе для совместного наступления на немецкие части, оккупировавшие Румынию. Это было сделано очень вовремя, поскольку уже два дня как основные силы Румынского фронта под командованием генерала Щербачева перешли в наступление, активно тесня силы противника. В этой обстановке германский фельдмаршал Макензен посчитал за лучшее срочно очистить румынскую территорию, спешно отойдя в Трансильванию, где и занял прочную оборону. Первой 12 октября в Бухарест все же вступила русская бригада генерала Слащева, правда, без своего героя, он продолжал преследование австрийцев, непрерывно тесня их к стенам Белграда. Родина в лице Верховного правителя по достоинству оценила подвиг своего генерала. За прорыв фронта и выведение Болгарии из стана противника Слащев удостоился звания генерала от инфантерии и ордена Георгия II степени. Кроме этого, за освобождение Сербии и взятие Бухареста Корнилов удостоил его орденом Владимира I степени и почетного звания Слащев-Балканский. Ответ Слащева был скромен и лаконичен: «Благодарю за столь высокую оценку моей деятельности. Принимая эти награды, я хочу сказать: все то, что сделано мною, сделано не ради воинской славы, почестей и наград. Во всех моих делах на первом месте стояло служение Родине и защита жизни ее народа». Зачитав полученную с Балкан телеграмму верховному, Духонин сказал: – Как во многом прав генерал Слащев, ставя на первое место своей деятельности защиту жизни нашего народа. Тут мне недавно, Лавр Георгиевич, сотрудники генерала Щукина принесли интересные документы, захваченные нашими войсками в штабе 6-го Саксонского корпуса под Белостоком. Господа тевтоны так спешно отступали, что позабыли их уничтожить. Это директива кайзера Вильгельма, выданная германским войскам в апреле 1915 года перед наступлением под Свинцзянами. В ней прямо говорилось об уничтожении половины населения России в случае победы рейха. Вся Прибалтика, Белоруссия, Украина, Крым и южное Поволжье заселялись бы исключительно немцами или потомками от смешанных браков. Все коренное население подлежало депортации с «исконно немецких территорий» или разрешалось остаться только в качестве дешевой рабочей силы с проживанием в специально созданных местах. Кроме этого, как мне стало известно из других источников, кайзер собирался в течение 10 лет полностью заменить неполноценный славянский народ на новых восточных землях путем его скрытого уничтожения. От методов, описанных в документах, кровь в жилах стынет. Страшно представить, что было бы с нашим народом и страной, одержи Вильгельм победу. – Да, Николай Николаевич, ужасные вещи вы говорите. Если мне не изменяет память, подобных планов в отношении нашей страны не было ни у Наполеона, ни у королевы Виктории, ни даже у японского микадо. Все они хотели или подчинить нашу страну своему влиянию, либо что-то оторвать из приграничных земель, но вот на частичное уничтожение нашего народа еще никто не замахивался. Сохраните эти документы в целости и сохранности. Придет время, и мы обязательно будем судить господина Гогенцоллерна по всей строгости закона на международном суде. …А полтора месяца назад столь быстро разжалованный и выброшенный из премьерского кресла сэр Уинстон Черчилль внимательно осматривал в бинокль германские позиции во Фландрии. Верный своему слову, произнесенному газетчикам три месяца назад, он не стал держаться за государственные должности в правительстве, а направился во Францию, чтобы продолжить борьбу с немцами в качестве простого военного. Генералиссимус Фош по достоинству оценил всю бурную и энергичную натуру Черчилля, назначив его министром вооружений, одновременно предоставив ему пост военного советника в объединенном штабе союзников. Стоя на еще теплой сентябрьской земле Фландрии, британский бульдог по достоинству оценивал германскую «линию Зигфрида», о которую разбились волны союзнического наступления. – Представляете, Бригс, – обратился экс-премьер к своему секретарю, постоянно сопровождавшему Черчилля все военные годы и ставшему его своеобразной тенью, с которой тот мог свободно поговорить, – это только передняя оборонительная линия, предназначенная для удержания наших войск. Далее, возле Уазы, есть вторая оборонительная «линия Гинденбурга», а на самой франко-бельгийской границе немцы построили третью и назвали ее в честь кайзера. А что нас ждет на Рейне, одному богу известно. Вот это и есть ответ на ваш вчерашний вопрос относительно того, когда кончится война. Могу со всей ответственностью сказать, что не ранее лета 1919 года. – Так долго, сэр? – А что вы хотели, Бригс? Чтобы преодолеть все эти укрепления, нужно иметь под рукой огромный людской запас, которого на данный момент ни у нас, ни у французов просто нет. Американцы желают пролезть в наши европейские дела, так дай бог им удачи. Черчилль флегматично пожевал сигару и, выпустив клубок дыма, продолжал свои рассуждения: – Сейчас у нас 400 тысяч их солдат, к концу месяца будет 500 тысяч. Если нынешние темпы переправки войск сохранятся, то к концу осени в нашем распоряжении будет 700 тысяч, а к концу зимы – миллион. Миллион здоровых чужих парней, Бригс, готовых сражаться на пользу нашей родины. К маю месяцу их численность будет равна 1200 тысяч, вот тогда мы сможем смело наступать на позиции врага, не опасаясь людских потерь. Тогда победа будет точно за нами. Черчилль замолчал, и по его лицу было видно, как приятна ему сама мысль о победе над врагом. – А русские, сэр? Их паровой каток, на который вы делали ставку в начале войны? – пискнул Бригс, и тень разочарования легла на лик отставного премьера. – Русские стали слишком дорого стоить нам, Бригс, – хмуро побурчал он, – мы явно недооценили аппетиты этих дикарей, за что жестоко поплатились. Притворяясь простачками, они выкрутили нам руки в вопросе о Стамбуле и Проливах, добились списания своего громадного довоенного долга и полностью закрыли польский вопрос, за который наша страна боролась вот уже сто лет. Сейчас они говорят, что Европа и ее земли им совершено не нужны, но можно ли верить в дружелюбие дикого медведя, впервые за всю многолетнюю историю наших с ним отношений вкусившего свою силу? Нет, нет и нет, Бригс, самым лучшим способом общения с этим зверем является общение через стальные прутья его клетки или прорезь охотничьего ружья, заряженного картечью. Только так, и никак иначе, вы уж мне поверьте. Раздосадованный столь неудачным вопросом своего секретаря, Черчилль бросил на землю недокуренную «гавану» и, повесив бинокль на шею, решительно направился в тыл британских позиций, заложив руки в карманы своего кожаного пальто. Впереди у этого человека была долгая осень, которая принесла ему массу радостей и разочарований. Оперативные документы Из срочной телеграммы британского посла в Тегеране сэра Джона Болдуина премьер-министру Ллойд-Джорджу от 1 сентября 1918 года: Дорогой сэр! Спешу сообщить Вам шокирующее известие. Вчера днем в столице Персии был совершен переворот при поддержке корпуса русских казаков. Полковник этого корпуса Реза Пехлеви объявил о низложении малолетнего Ахмат-шаха и возложении на себя титула правителя страны. Окруженный казачьими частями, персидский меджлис единогласно поддержал кандидатуру Пехлеви на шахский престол. По случаю восшествия на престол Пехлеви объявил прощение прошлых недоимок с крестьян, снижение некоторых видов налогов, особо непопулярных среди населения, и провозгласил амнистию за мелкие преступления. Эти действия нового шахиншаха, вызвавшие бурное одобрение и радость среди простого люда, носят характер глубоко продуманных действий, что однозначно указывает на русский след в этих событиях. Сейчас в стране нет более боеспособной силы, чем русский казачий корпус, полностью преданный полковнику Пехлеви, что не позволяет нашим сторонникам провести ответные контрмеры. Если Пехлеви сумеет удержаться на престоле, то с большой уверенностью можно сказать, что о прежнем негласном разделении Персии на две сферы влияния, британскую и русскую, можно будет забыть. Русские полностью присоединят эту страну к себе, активно помогая в ее экономическом развитии, как это они делали в Северной Персии до войны. Джон Болдуин Из шифрограммы полковнику Николаи от резидента германской разведки в Стокгольме от 31 августа 1918 года: Господин полковник, сегодня мною от господина Эриксона было получено сообщение очень важного содержания. Он сообщает, что в самое ближайшее время в Швецию прибудет специальный русский посланник, основная цель которого – встреча с Вами в любом удобном для вас месте. Что следует передать русским? Посланник Бердхоф Из шифрограммы шведскому резиденту от полковника Николаи от 1 сентября 1918 года: Ваше сообщение чрезвычайно важно и интересно для нашей страны. Передайте мое согласие на встречу с русским представителем в Копенгагене, в отеле «Плаза», каждый вторник или четверг этого месяца. Немедленно сообщайте о любых новых инициативах русских. Николаи Из спецпослания кайзеру Вильгельму от генерал-майора фон Берга, куратора программы доктора Тотенкомпфа, от 1 сентября 1918 года: Мой кайзер, спешу сообщить прекрасные новости. После долгих трудов наш гений доктор Тотенкомпф смог довести до конца свои работы по созданию сверхмощных бомб как обычного типа, так и химического вида. Кроме этого, возможно внесение технических изменений в вариант дирижаблей типа V-300, с помощью которых возможен вариант дальнего перелета с бомбардировкой Москвы и Нью-Йорка. Для более полного изложения своего плана прошу назначить мне аудиенцию в удобное для вас время. Генерал-майор фон Берг Шифрограмма от генерал-губернатора Алексеева в Ставку Верховного правителя в Могилеве от 2 сентября 1918 года: Дорогой Лавр Георгиевич, направляю Вам своего специального посланника господина Иванова (Сталина) для проведения специального доклада, над которым он работал в течение последнего месяца. Тема его хотя напрямую и не связана с боевыми действиями, но по своей важности ничуть не менее важна и требует принятия безотлагательных мер. Генерал Алексеев Шифрограмма из русского посольства Мехико в Ставку Верховного Главнокомандования Корнилова от 1 сентября 1918 года: На ваши запросы относительно господина Варбурга сообщаем, что он благополучно прибыл в город Веракрус 29 августа этого года и немедленно отправился в северные штаты страны, имея рекомендательные письма для генерала революционных войск Мексики Панче Вильи. Посланник Стеблов Конец второй части