Александр Викторович говорил твёрдо, но красные глаза дрожали. Он всю ночь плакал и не сомкнул глаз. В конце концов, старик расставался с дочерью навсегда. Через пять минут мы стояли в холле и прощались. Александр Викторович пожал мне руку. Казалось, что никогда после нам не суждено встретиться. Он обнял меня, будто сына. Но мыслями я был не в холле, а рядом с Лизой. В душе я прыгал и кричал от радости, разговаривал с ней и слушал, слушал, слушал… Лиза моя вторая любовь. Это не любовь между мужчиной и женщиной, какая была между мной и Таней, это тяга разумов, магнитная и непоколебимая. И если первая любовь разбивает сердца, то вторая испепеляет разум. Общение с другими людьми не доставляет удовольствия, они кажутся глупыми и безвольными. Они не двигают разум вперёд, они стопорят развитие, будто блуждающие якоря. И только друг, словно мотор тянет вперёд, вырывает на просторы, на которых никто не был. К моему удивлению, Лизы в эскорте не оказалось. Охранник запер меня внутри салона и сел рядом. На немые протесты он покачал головой. Всё-то вам знать, господин всезнайка, сидите лучше, да молчите. Внутри вспыхнул гнев. Я готов был выпрыгнуть из окна машины и со сломанными руками вцепиться в горло старика. Но джипы тронулись в путь, а старик остался на крыльце. Прибыли мы на место часов через пять. Уютный скромный особняк вписывался в общую картину природы. Внешняя отделка его походила на рассыпанную мозаику, узор переходил на тротуар и стопорился у небольшого бассейна. Кованные ворота были шедевром искусства. Грациозные узоры, будто смазанные маслом, блестели на солнце, ангелочки на столбах принимали гостей с распростёртыми объятиями. Охранник проводил меня в просторную гостиную и заварил два кофе. Наверное, я выглядел настоящей тряпкой, если он спустился до такой услужливости. Моё раскисшее лицо и растаявшее тело не привёл бы в форму даже электрошок. Какой там кофе. Но охранник прошёл с кружкой мимо меня и поставил кофе на стеклянный столик. Со второго этажа раздался детский голос… Меня так и подбросило в воздух. Я выбежал на середину залы и позвал Лизу. Она откликнулась и лёгкие шаги её зазвучали на лестнице. Радость пронзила нервы. Пустой дом превратился в родной. Будто меня вырастили в нём и воспитали. Когда мы обнимались с Лизой посреди светлой комнаты, стоя на огромном расписном ковре, раздался другой женский голос. Это оказалась Оля. Она стояла на балконе несколько повзрослевшая, но такая же прекрасная, как и раньше. У меня дар речи пропал. Никогда ранее ничего подобного не случалось. Глава 47 Теперь и не помню, как уснул в тот вечер. Мы разговаривали до поздней ночи. Оля рассказала, что произошло после нападения Миши. Поздним вечером её разбудил телефонный звонок. После дня изнурительных репетиций, она закрылась подушками. Но телефон трезвонил, и нервы Оли не выдержали. Ранее поздними звонками доставали только поклонники, неизвестно откуда бравшие её номера. Признавались в любви, назначали встречи… Оля чуть не нагрубила, но её опередил голос отца. Он говорил шёпотом и боялся. Сон у Оли выдуло начисто. Отец поведал историю с нападением, сказал, что благодаря мне Лиза осталась цела и невредима (вот уж чего не ожидал от старика). Затем рассказал план, по которому Лиза переедет в другой особняк. Маниакальный страх Елены Аркадьевны потерять последнюю дочь вылился в истерику. Она твердила, что убьёт всех, кто притронется к дочке. В глубине души мать любила дочь и желала ей счастья. Почти всю ночь Александр Викторович уговаривал жену перевести дочку в другое место. Но Елена Аркадьевна слышать ничего не хотела, пока муж не заикнулся о старшей дочери. Пусть Лиза хотя бы некоторое время погостит за границей. После ожесточённых споров и угроз Елена Аркадьевна согласилась. Но старик знал, что этим не избавит дочь от опасности. Из сотни похищений одно обязательно сработает. Похищение Лизы предотвратила случайность. Ради младшей сестры спецрейсом Оля вылетела на родину. Её отвезли в особняк, затем доставили Лизу. Елене Аркадьевне сказали, что она улетела во Францию на полгода. Всё это хорошо, но мне даже думать не хочется, что стало с нашими охранниками и водителями. Однажды, спустя годы, я побывал в особняке, навестил Марту (Эльза к тому времени ушла на другую работу), но ни одного лица, участвовавшего в нашей перевозке, не увидел. А тогда, во время пребывания в особняке, мы радовались и наслаждались жизнью. Оля приехала всего на неделю, и мы использовали каждый день по максимуму. Она рассказывала о выступлениях, о поклонниках, о яркой жизни. Благодарила за роль в «Алой розе». В разговоре я как-то упомянул, что Лиза обладает не меньшим, а может и большим талантом, нежели её сестра. Оля усмехнулась и согласилась. В жизни она много играла. Между тем, девочка расцвела и превратилась в другого человека. Её рассуждения из области угнетения и боли перешли в область радости и счастья. Неприязнь к родителям незаметно улетучилась. — Непрерывный вред, как и радость, — говорила она, — одинаково нежелательны для человека. Душа нуждается в подъёмах и падениях так же, как сердце нуждается в ритмичных колебаниях. Мы не боги, чтобы указывать сердцу ритмику биения, так почему же плачем и радуемся в угоду ситуации. Мы смеёмся, когда нам хочется плакать, и плачем, когда нас сжигает корыстное пламя счастья. Я получала удовольствие от лицемерия, не в силах получить положительный заряд откуда-либо ещё. Слова эти вызвали у меня внутренний протест и восхищение одновременно. С одной стороны, девочка намеренно доставляла боль родителям и прислуге, играла с психологами в кошки мышки, с другой же, Лиза предстала идеалом движения против обстоятельств. Против их бурного течения. Идеалом, которого я так и не достиг. Вскоре Оля уехала. Она обещала вернуться через три месяца, когда пройдут гастроли. Мы остались с Лизой вдвоём. Лиза не ходила в местную школу и получала образование по книжкам. Оно и понятно, в местной школе ей пришлось бы тяжело. Среди местной молодёжи, большинству из которой в жизни ничего не надо, вундеркиндам делать нечего. Лиза сама составляла программу и сама её выполняла. Учёба не была для неё тягостной. Она занималась ей добровольно и получала от свободы выбора удовольствие. Однажды девочка спросила, почему я не пишу. На ответ, что вдохновение больше не приходит, она издевательски усмехнулась и передала листок с небольшим стихотворением. — И это без вдохновения, — добавила Лиза, увидев мои удивлённые глаза. Пуля пронзила моё самолюбие. Это открытый вызов. Лиза видела во мне соперника, произведения которого знал весь мир, а её творчества не знал никто. Стихотворение Лизы переполняли глубокие чувства. Читать его можно было бесконечно. Десятилетний ребёнок написал то, что мне в принципе не дано написать природой. Но выбрасывать белый флаг не позволило достоинство. Лиза ждала ответа, колкого замечания в свой адрес. — В стихотворении нет мысли, — сказал я небрежно. — Истинная сила в соединении мысли и чувства. — Знаю. Только идея и действие порождают бессмертие, — ответила Лиза, — если бы ты сказал, что стихотворение отличное, то прослыл бы дураком. Развиваем диалог. Жду ответа. Она вышла в сад. Солнце заливало комнату сквозь огромные окна, облака рисовали на полу подвижные узоры. Я упал на диван и засмеялся. Бестия, сущий дьяволёнок. Я желал увидеть самое сильное её произведение. Выжмем из себя все соки, вознесём мысль на грань безумия. С виду Лиза казалась обыкновенной девочкой. Зеленеющий сад хватал её за тонкие косички, весенний ветер колыхал лёгкую расстегнутую курточку. Она шепталась с деревьями как любой маленький ребёнок. Солнце припекало её непокрытую головку, а непринуждённый смех пробуждал в сердце радость. Глава 48 Но вызов не покидал меня. К ночи температура подскочила, из-за опустошения болела голова. В комнате лежали исписанные и перечёркнутые листы, сломанные карандаши и ручки. Ни на йоту не приблизился я к стихотворению Лизы. Попытка совместить мысль и чувства окончилась неудачей. Вместо полёта на Марс я упал на старте. Лиза скорчила гримасу, когда прочитала мой ответ. Не того она ожидала от создателя знаменитой «Алой розы». В глазах девочки колебался вопрос: «Стоит ли продолжать?» Но видя мой испуг, она смягчилась. Вынула из кармана сложенный вчетверо листок и положила на стол. Со стороны я выглядел комично. Взрослый человек будто бы провинился перед ребёнком. За ограниченность мировоззрения и скудность мысли. Лиза взяла стакан сока. Мои руки сами потянулись к заветному листку, будто к спасительному лекарству. Она издевалась надо мной. Внутренне я ожидал увидеть слияние великого и волшебного с обыденным и простым. Но на деле стихотворение оказалось подобием прошлого. В известных кругах им восхищались бы и восхваляли, но здесь, в тихом особняке, душа моя жаждала большего. Лиза будто бы знала мой уровень и шла вровень. Прочувствуй великое через муки и страдания. Каждый вечер я писал, будто приговорённый, рвал на себе волосы и чуть ли не об стенку долбился, чтобы выбить нужные слова. Они приходили по крупинке, по щепотке. Лиза видела эти маленькие сдвиги и своими стихотворениями подготавливала плодородную почву для нового ростка. Мы рождали произведения и убивали их в тот же вечер. Творили, пока сон не сковывал очи, пока карандаш не становился молотом конца. Через месяц заметил интересную деталь. Лиза стала несговорчивой. Будто её выматывало наше соперничество. Через два месяца Лиза сказала, что прекращает наш «диалог», что ей понятна моя планка. Не знаю, что бы ей ответил, если бы не произошло одно знаменательное событие. Наш особняк находился на окраине небольшого, но чрезвычайно престижного посёлка. За продуктами ездили в местный супермаркет. Небо затянуло тучами, хлынул неприятный моросящий дождь. Я отправился в посёлок. Противная морось разогнала жителей по домам. Гуляя по супермаркету, думал о новом стихотворении. Как это ни кощунственно, слабое недомогание Лизы вызвало во мне если не радость, то удовлетворение. Организму требовалась передышка, несколько отрешённых вздохов. Набирая продукты и витая в облаках, чуть не столкнулся с человеком не просто огромных, а гигантских размеров. Этим необъятным существом оказалась женщина. Шеи у неё не было, а тело не имело никакой размерности. Пальцы, будто бы перекачанные гелием, почти не сгибались. Глаза скрывались в жировых прослойках и смотрели на мир через узкие щели между нависшими бровями и вздутыми щеками. Но не её огромные формы были причиной моего удивления. Спустя годы вспыхнули воспоминания. Этим безразмерным существом оказалась Клара. Несколько лет научили меня сдерживать эмоции и оценивать ситуацию. Подавив в себе желание разбить Кларе голову корзинкой, шмыгнул в соседний отдел с овощами и фруктами. Она не успела оглянуться. Меня будто вернули в реальный мир, напомнили о его грязи. Клара взяла пакет сметаны и три баночки йогурта. Грузно двинулась в овощной отдел. Я отвернулся, будто бы выбирая фрукты. Клара заняла большую часть прохода, складывая в корзинку морковь, капусту, салат… Стоя спиной к предательнице, раздумывал план мщения. Сколько раз грань отчаяния хватала меня за шею. Сколько раз в голове возникали мысли о самоубийстве. Цинизм предательства не простит ни один священник. — Молодой человек, — раздался позади усталый голос. Развернуться и ударить, что есть мочи. И бить корзинкой до тех пор, пока на полу вместо головы не останется мокрое пятно. — Молодой человек, передайте, пожалуйста, апельсины, — повторила Клара. Боже, с каким наслаждением я взял пачку апельсинов и развернулся. Смотри на смерть, Клара-предательница, смотри и не отворачивайся! Но Клара и ухом не повела. Поблагодарила за апельсины и двинулась к кассе. У меня ноги подкосились. Она не могла не узнать меня, пусть спустя столько лет. Оплатив покупку, мы друг за другом выехали со стоянки. Неплохую иномарку она себе купила. Стерва. Наверняка живёт в пятиэтажном пентхаусе. Мы колесили минут пятнадцать, пока не выехали к окраине посёлка. До меня доходили слухи, что здесь, в серых высотках, живёт бедное коренное население. Дождь усилился, скрывая уносящуюся вдаль Клару. Прибавил газу, рискуя вылететь с разбитой дороги. Клара остановилась у выброшенной на край леса высотки. Здание поражало убогостью. Штукатурка отвалилась, оголив кирпичную кладку. Левый её угол, судя по всему нежилой, частично обвалился. Чёрные дыры зияли в выбитых стёклах, и ветер гудел в них, словно в пещерах. Метровые сосульки, никем не сбиваемые, терпеливо выжидали зазевавшихся путников. Клара припарковала машину у противоположного подъезда. Остановился в тридцати метрах рядом с убогим спортзалом, больше похожим на барак для бездомных. Как только объект наблюдения исчез в дверях, подбежал к подъезду и вслушался в шаркающую походку Клары. На третьем этаже шаги прекратились. Звон ключей как сигнал к действию. Взлетел тёмным коршуном и схватил девушку за рукав. Испуганная, ничего не понимающая девушка обернулась. — Клара? — спросил я, совершенно сбитый с толку. — Лера, — ответила девушка, — зачем вы ищите Клару. — Хотел повидать старую знакомую, принял вас за неё. — Клара дома, но вряд ли вам захочется её видеть. Я назвался Ваней и беззаботно улыбнулся. Лера несколько скисла и отворила внутреннюю дверь. Подобного убожества не видел давно. Ночлежки бомжей, и те благоустроеннее. В прихожей не было обоев, одежда висела на трёх ржавых гвоздях. На двух скрипучих стульях отсутствовала обивка, с потолка сыпалась штукатурка. Чёрные стены ознаменовали недавний пожар, вода на плинтусах — постоянное протекание. Половицы скрипели и грозились в любой момент переломиться. Вместо лампочек на стуле покоились две порядком выгоревшие свечи. Видя моё удивление, Лера натянуто улыбнулась и повесила куртку на гвоздь. — Как такое случилось, — вырвалось у меня само собой, — у Клары же были деньги. — Странно, что она о вас не рассказывала, — отстранённо пробормотала Лера, — как видите, теперь денег нет. Мы сели на два единственных стула, после чего Лера долго молчала, не зная, с чего начать. Я не торопил девушку, хотя любопытство терзало душу. — Мы с Кларой родились близняшками, — сказала Лера, — с врождённой предрасположенностью к ожирению. В третьем классе наши веса были как у старшеклассниц, а в пятом не было никого, кто бы весил больше нас. Сами посудите, три года назад мне прописали жесточайшую диету, нарушать которую запретили под угрозой смерти. Три года мой организм мучается от недоедания, а вес всё равно растёт. Клара старалась кое-как её соблюдать, но не выдержала. У неё деньги появились. Выиграла в лотерею, кажется. Нам никогда не везло в жизни, а тут такой шанс выпал. Не зря говорят, шальные деньги не приносят счастья. Клара сорвалась. Ела всё, о чём раньше и мечтать не могла. Все вечера просиживала в дорогих ресторанах, устраивала банкеты у себя на квартире. Хотела даже замуж выскочить за одного чинушу. Здоровье подкачало. При среднем росте вес её перевалил за двести килограммов. Положили в больницу. Провели дорогостоящую операцию по удалению жировой прослойки. Несколько месяцев Клара жила, будто в монастыре. Правильно питалась, соблюдала режим. А потом опять за старое.