Правильные черты лица, идеально чистая кожа, и пухлые губы, которые обнажают ряд белых и ровных зубов, когда он приоткрывает рот: - Убивайте... Я весь ваш, - он сказал это так, словно именно я должна привести подобный приговор в действие. С придыханием, с блеском в глазах и совершенным безумием на лице. Я смотрела будто в глаза своего отражения. На какой-то короткий миг мне показалось, что передо мной сидит Невена. Девочка, которая с точно таким же безумием на лице умоляла однажды убить её, когда уже не могла терпеть издевательств. - Что означает татуировка над твоей грудью? - он вдруг зацепился взглядом за вязь арабского письма, которую я набила в память о том месте, которое изменило мою жизнь навсегда, - Очень красивая, искусная работа, она пробуждает желание глянуть весь текст... - Тангир ухмыльнулся уголком губ продолжая и будто хорошо зная, что вязь письма тянется по всей груди, - ...целиком. - Не играйся со мной, мальчик, - я стала перебирать вилкой в руке точно так же, как он, и Тангир это заметил, тут же переведя взгляд на мою ладонь. Однако я не ожидала, что он схватит её и потянет на себя, обернув запястьем вверх и рассматривая другие надписи на моей коже: - А вот и конец святого писания, агент. И не стыдно вам такие вещи на бренное тело набивать? - он плавно, с силой провел пальцем по запястью, вдоль места, где начиналась кисть, а следом наклонив голову на бок, медленно осмотрел меня опять, чем вызвал странное чувство раздражения. Желание схватить его за горло, и прижать наглой рожей к столу, лишь за то, что он посмел проявить ласку к такой, как я. Посмел проявить нежность. Потому что иначе подобное я назвать не могла. И это мгновение заставило в груди подняться из пыли нечто такое, природы чего я не знала. - Это интересно... - послышался шепот из приоткрытых губ, а я вздрогнула, потому что Тангир совершенно точно следил за моим пульсом на запястье, продолжая смотреть мне прямо в глаза, - Очень интересно. - И что же ты нашел интересного в подобном? - при всём желании прибить его и раздражении, при всём идиотизме подобной ситуации, я так и не смогла отнять руки, не смогла убрать кусок своего тела, которое не понимало, что вообще с ним происходит. - Посмотрим. Я пока не знаю. Но однозначно знаю, что теперь мне перестала быть интересна ЭТА дыра. И раз отправлять меня к праотцам не хотят. Я сам найду способ, как туда добраться, - он плавно отпустил мою руку, и стал тереть палец о палец так, словно на его ладонях что-то осталось после прикосновения ко мне, - Вернее этот способ сам нашел меня. Я бросила взгляд на несчастных под столом и холодно спросила: - Зачем людей калечить? - Потому что они калечили. - Это причина? Ты что судия? - я хохотнула и вскинула брови. - Нет. Неудавшийся палач той Клетки, которую сжёг, - он повел головой и прищурился. Опять ухмыляясь, Тангир отпустил цепи кандалов мужчин, которые тут же сорвались с места и как могли проковыляли почти бегом прочь. - Любишь подчинять? - я сложила руки на груди, пытаясь скрыть, что чувство дискомфорта от его прикосновения никуда не делось. - Это моё любимое занятие, - ответил Тангир и отправив кусок мяса из моего подноса в свой рот, продолжил, - Как и твоё, агент. Однако у меня остаётся вопрос? Я хочу знать причину, по которой из смертника решили сделать пушечное мясо? И постарайся чтобы причина была веской. Я хотел сдохнуть как император, это желание у меня не пропало, потому я слушаю. Каков способ прикончить меня, но при этом использовать? - Это интересно, - я стала повторять его слова, и смотреть прямо в глаза, - Посмотрим. Я пока не знаю. - А вы несказанно забавны, госпожа агент. "Как и ты... Потому что я сегодня впервые в жизни ощутила настоящее мужское прикосновение. И это плохо. Это не то, что нужно Монике Эйс от Чжи Тангира..." - Смотри-и-и!!! Хорошо смотри! Так чтобы запомнить надолго! - собачья пасть брызгала на моё лицо слюной, прошивая каждую клетку тела своим животным взглядом, убивая во мне этим всё человеческое. Не знаю что такое боль. Может это когда ты сломал что-то? Неудачно упал, или неудачно сел. Может это когда тебя болит голова от недосыпа? Или просто болит хоть что-то... Это и есть боль? Тогда что же чувствовал я? Что я ощущал, смотря на то, как сквозь разорванные вещи, проступала нежная кожа, а её лапала грязная ладонь, со скрюченными пальцами. Она прикасалась к моей коже, к моему человеку, к моей женщине, оставляя кровавые полосы. Что тогда боль, когда ты смотришь как самый дорогой и любимый человек умирает на твоих глазах не просто в муках. Нет. Ми Ран уходила в агонии из боли, слёз, стонов отчаяния и мольбы. Она рыдала и молила помочь ей, а я не смог. Ничего не мог, потому что меня поломали точно так же, только убив не только тело, но и разум, сердце и душу. Растерзали как мою жену, на грязном полу склада. Изнасиловали и надругались точно так же, как над ней, прямо на моих глазах. Я помнил как обливался слезами и в отчаянии орал так, что рвал горло. Хорошо помню, как пытался спасти её, но мне переломали и руки, и ноги, так чтобы всё что я смог - доползти на локтях до её мертвого тела и кричать, просить небо вернуть её, умолять Ми Ран открыть глаза и посмотреть на меня. Что тогда боль, если не это? Что тогда агония, если не вид оскалившейся пасти твари, которая хохоча, продолжала дышать. Этот ублюдок продолжал изрыгать словами. Он говорил, много и с чувством, но я не слышал. Я не чувствовал уже ничего. Ни своего избитого в кровь тела, ни дыхания, ни голоса, ни даже стука сердца в груди. Я лишь смотрел на то, как посинели мягкие губы, каким жутким налетом пыли покрылось светлое лицо, в какой грязи были пряди каштановых волос, цвет которых на солнце отливал насыщенно красным оттенком. Смотрел и молился, чтобы меня убили. Чтобы один из псов этой твари всадил мне пулю в лоб, или вонзил нож прямо в мертвое сердце. Пусть так, но хватит. Пусть смерть, но следом за ней, чтобы не чувствовать ничего и дальше. Чтобы забыть всё это одномоментно, уже и сейчас... Однако... Это ведь всё сказки? Так? Как же! Мне, и подарить такой шанс на искупление и забвение в смерти. Нет, это слишком большая роскошь для такого, как я. Слишком большая и настолько ценная, что простой парень Тангир её уж точно не заслужил. Я мог бы сказать, что первая любовь это самое светлое и самое волнительное чувство в жизни любого человека. Однако для меня, моя первая любовь стала последней. Обратилась в проклятье, написанное кровью на моём теле. Его слова вырезаны ржавым ножом прямо на коже, из которой годы сочится только кровь, а раны гниют. Они источают вонь - аромат моей боли. Запах моего безумия, потому что я видел не только смерть, я видел то, как убивали меня. Будто смотрел на это со стороны и не мог поверить, что в мире существует такая жестокость. Что вокруг нас могут жить, дышать, есть и даже растить детей, такие люди. Момент, когда белое подвенечное платье окрасила кровь, стал точкой в моей агонии. Потому что хоть я и запомнил день нашей свадьбы, как самый счастливый. Однако больше не мог возродить в голове образ белоснежного и чистого создания, которое взял в жены. Ми Ран обратилась для меня в агонию, одетую в окровавленное подвенечное платье... Всё что я помнил - сладкое забвение, которым заканчивался мой кошмар, превращая пробуждение ото сна не в облегчение, а ещё большую агонию, но уже наяву. Потому что я любил, и помнил насколько. - Гир, постой! - тихий шепот остановил меня, вызвав улыбку и заставив обернуться в кровати и сесть обратно. - Что? - прикусил нижнюю губу, смотря на то, как по-домашнему тепло на ней смотрится простая белая пижама. - Ничего! Иди на работу! - Ми Ран скривилась, как ребёнок, и накрылась одеялом с головой. - Ну что-о-о? - начал щекотать её, в попытке разбудить, потому что занятия в университете никто не отменял. - Ничего! - Ми Ран откинула одеяло, и крепко схватив за шею, повисла в сантиметре от меня, почти прикасаясь губами к моим: - Мы опоздаем, котёнок, - я потерся носом о её нос, - Сонбэ-ним с меня три шкуры стащит за это, - хрипло выдохнул понимая, что тонкие пальцы её руки, которые задевают ноготками мой пресс, совершенно наплевали и на моего начальника, и на всё, что с ним связано. - Ну так скажи, что у тебя медовый месяц, - Ми Ран игриво надула губы, и поползла пальцами ещё ниже по животу, задевая уже завязки на штанах моей пижамы, а потом и вовсе преодолевая стеснение совершенно нагло обхватила окаменевший член и ласково сжала, раскрывая его и поглаживая. - Мммм... - я втянул нижнюю губу в рот и хмурясь, прислонился к её лицу лбом, ощущая как волны удовольствия только сильнее толкают член в маленькую ладошку, а дыхание в груди обращается в тяжёлый свист. - Он проклял тот день, когда мы поженились, - я издал смешок и открыл глаза, осматривая её обиженное выражение на лице, но хитрый блеск в глазах. - Аппа *(папа) невыносим! - Ты знаешь, что для меня это было единственное и самое страшное условие чтобы наконец совратить его дочь, - одного захвата мне хватило, чтобы услышать игривый смех и жаркий выдох в мои губы. - Я ему позвоню и поговорю с ним, Гир, - Ми Ран замерла и раскрылась, обхватывая мою талию ногами и позволяя ощутить насколько мне тепло, хорошо, и насколько я счастлив просто дышать этим утром. Моим утром, которое было последним, когда я покрывал поцелуями тонкую шею, чувствуя лёгкий аромат духов. Ловил дыхание и каждый звук, который рождали мои движения в ней. Мягкие всхлипы, и тепло, которое превращалось в жар между нашими телами. Обволакивало настолько, что реальное одеяло отлетело в сторону, а я перевернулся на спину, чтобы смотреть на то, как изящные линии красивой фигуры, двигались на мне в совершенном танце из сладких, плавных и резких движений. Жадно следить, как моя плоть покидала её тело, а потом растягивала вновь, наполняя, и заставляя меня вдыхать воздух рывками через нос. Как я тащился и кайфовал от того, как моя ладонь, сдавившая мягкий, горячий и пульсирующий клитор, только подливала жара в то пожарище, с которым Ми Ран двигалась на мне, уже не в силах сдерживать дрожь, и хватаясь за мои плечи. Ложась на меня всем телом, чтобы отдать контроль над нашим наслаждением в мои руки. Позволяя схватить нежные ягодицы, и вжать в себя, насадить на свое желание, и вторгаться в её тело так, чтобы чувствовать что до конца, что полностью, и что ей настолько хорошо, насколько я горю и почти схожу с ума, ловя своими губами её губы. Ощущая как она кончает и вонзает тонкие пальчики в мои щеки, которые обхватывает в хаотичном порыве страсти. Ми Ран сама заставляла меня дышать глубоко и чувствовать каждой частью своей плоти насколько ей сладко, насколько ей приятно и насколько она хочет меня. Страстно, долго и с не меньшей любовью, чем моя. Моя маленькая Ми Ран, такая хрупкая, как нежный цветок. Она их обожала, а широкий балкон нашей квартиры был усыпан ими, как сад. Она как тот самый цветок, который я сломал, однажды утром неудачно переставив горшки. Точно так же я сломал и её. Слышу жаркий стон. Он резкий и глубокий, а тело прошивает электрический ток, который заставляет покрываться кожу испариной медленно. От шеи и вниз стекает пот. Слышу дыхание у своих губ. Оно тяжёлое, жаркое, влажное и невозможно вкусное. Кажется, что я сейчас не кончаю от движений в её теле и от своих прикосновений к нему, в безумстве, в каком-то диком нетерпении, а именно от этого вкуса, который через горло проникает в меня, и заставляет любить сильнее, делать это ещё с большей страстью и заставлять её тело растворяться в моём. Чувствую, какова её кожа на ощупь. Она оставляет на моих пальцах маслянистый след от крема, которым Ми Ран пользуется каждый вечер. Он делает это прикосновение похожим на то, когда ты берешь в руки мокрый шелк, или бархат. И это вынуждает дикость удваиваться, чтобы... Чтобы открыть глаза и завыть настолько сильно, что кажется стены этой проклятой камеры осыпятся и упадут прямо на меня. Они раздавят и я просто лишусь этого чувства. Избавлюсь от этой сраной агонии навсегда. Но вой не помогает, а только усиливает ощущение, что я проклятая вонючая туша, которая до сих пор дышит. Пёс, побитая псина, не в состоянии даже сдохнуть! Я даже этого не могу! Мне даже этого небо не позволяет! "Макаронница..." - я сжал зубы до хруста и вспомнил момент, как эта дура помешала мне в Клетке. Одно грело мою агонию - его разорвали на куски. Я слышал как он стонал в муках, пока тигры его рвали, и это наверное, единственный звук, который я смогу поселить в своей памяти так же ярко, как и её голос. В мысли неожиданно влезла американка. Странная и холодная, как призрак, однако от неё исходил настолько сильный мускусный аромат, словно напротив меня сел мужик. Мало того, в её глазах я разглядел нечто такое, что заставило впервые за несколько лет почувствовать интерес к женщине вообще. От неё прямо несло запахом страха и жестокости. Ни разу не видел настолько яркого диссонанса. Потому что Моника вызывала именно его. Внешний вид этой женщины явно намекал, что она словно сама влезла в тело мужика, однако не лицо. Оно похоже на выточенный из камня лик самой холодной статуи или куклы. Лишённое любых эмоций, как маска. Подобно моему... Я стер сопли и осмотрелся. Даже прикончить себя нечем, однако. Мой идиотский хохот, следом за воем разрезал воздух будто ножом, а я продолжал хохотать, как придурок. Казалось бы, что смешного? Я сижу в четырех стенах американской элитной и кошерной тюрьмы, видимо для особых гостей этого государства. И до сих пор жив. Это ли не каламбур, бл***! - Утро доброе! Пока я занимался тем, что прокрастинировал план своей смерти, металлическая дверь отъехала в сторону, а в ней встал коренастый мужик. На вид красавчику лет сорок. Качок, мышцы вздуты, как спелые груши. Взгляд хмурый, не иначе как он возомнил себя хозяином жизни. Форма прелестного цвета, который я ненавидел больше всего, но носил почти постоянно. Черный. Все кто носят черный, наверное боятся испачкаться в крови. Однако я уже и этого не боялся. - Поднимайся и пошли! - мужик осмотрел мою лежанку на полу и скривился, пройдясь взглядом по пустому корпусу кровати. Я даже матрас стащил на пол, потому что не привык спать в постели. Вернее ненавидел, потому что только ложась в неё, понимал, чего мне не достаёт рядом. Кого там нет. - С какого хера? - холодно задал вопрос и насмешливо обогнул взглядом фигуру мужика, - Тебя как вообще зовут, аджосси? - Ты что шмара, решил в игры играть со мной? - он подошёл ко мне слишком самоуверенно и это было его ошибкой. За считаные секунды я скрутил простынь в узел и намотал вокруг его шеи, когда мужик только потянул ко мне свои руки. Одного захвата хватило, чтобы его туша хрипела прямо подо мной, а я продолжал надавливать на его хребет коленом и тянуть за концы джута из простыни. - Самоуверенность - очень херовая вещь, адж-о-с-с-с-си... - протянул у его уха, почувствовав как в макушку пихнули чем-то холодным и тяжёлым. - Медленно отпусти его, иначе твои мозги украсят стены этой камеры. "Это она... Моя смерть!" - я безумно ухмыльнулся и стал скручивать ткань на шее мужика только сильнее.