– Сергей Михайлович, каждый из офицеров, который хоть раз подержал в руках винтовку с этой оптикой, заявлял, что приобретёт такой прицел, несмотря на его стоимость. Точно не скажу, но слышал, что государь император поставил задачу графу Воронцову-Дашкову рассмотреть вопрос о создании завода по производству таких прицелов. Из-за того, что линзы пришлось закупать в Германии, цена получилась высокой. – Однако, Тимофей Васильевич, вы три прицела привезли? – Ваше превосходительство, я с помощью этого прицела с тысячи шагов за минуту пять мишеней в чурбак-голову поразил из обычной казачьей винтовки. – Однако, Тимофей Васильевич. Поразительная точность. Хотелось бы это побыстрее увидеть. – Назначайте время, ваше превосходительство. Думаю, здесь, во Владивостоке, есть стрельбище. Там можно будет осуществить показ стрельбы из пулемётов и винтовки с оптическим прицелом. Я сам всё и покажу. А вот показать то, что было представлено государю императору на полигоне в Ораниенбауме, боюсь, придётся не скоро. Надо обучить пулемётчиков, стрелков из винтовки с оптическим прицелом, подготовить мишени. – Так, Тимофей Васильевич, пулемёты и винтовку с оптикой давайте посмотрим завтра. Здесь есть неплохое стрельбище. А всё остальное готовьте уже в Хабаровске. Сотня ваша там стоит. Там организуете большие показательные стрельбы с применением нового оружия. Это будет где-то месяца через два-три. К январю я вместе с большинством офицеров и чиновников переберусь в Хабаровск на зиму. Вызову командиров линейных батальонов, командиров казачьих полков с замами. Там всё и посмотрим. – Слушаюсь, ваше превосходительство, организую всё, как показывали его императорскому величеству, – я вскочил со стула, принимая стойку смирно. – Я ещё не обо всём рассказал. Засада – это был первый этап показательных стрельб. – Садитесь, садитесь, Тимофей Васильевич. Я сейчас прикажу нам чайку принести. И под него вы всё подробно мне расскажете. Про стрельбы больше не надо рассказывать, а то смотреть будет неинтересно. А вот что при дворе происходило всё это время, очень хочется услышать… Эпилог – Здравствуй, деда Афанасий, – я присел на лавочку у могил родителей и деда. – И вы здравствуйте, Василий Афанасьевич и Екатерина Тимофеевна. Извините, лично вас не знал, а реальный Тимоха погиб, но я вас всех уже воспринимаю как своих самых близких родственников. А на том свете сочтёмся. С этими словами я достал из офицерской сумки бутылку с лучшей водкой, которая была у Селевёрстовых в трактире и магазине, потом стакан и тряпицу, в которую были завёрнуты небольшой кусок хлеба, нарезанное дольками сало да три штуки яиц. Сковырнув пробку, я набулькал в стакан грамм сто, а потом, встав с лавки, полил из бутылки водкой на три могилы. – Извините, что не по правилам поступаю, но я так привык в прошлой своей жизни. Как положено, было вчера. И службу отстоял, и свечи поставил, и к вам заглянул. Только народа было много. Да и торопились все. В трактире уже столы ломились да водка в графинах стыла. А сегодня время есть. Поставив бутылку на лавку и подняв стакан на уровень глаз, я поморщился, глядя на прозрачную жидкость, а затем после резкого выдоха в один мах проглотил водку. Закусив небольшим кусочком хлеба и сала, закрыл глаза, чувствуя, как от желудка к голове поднимается тепло, а на висках и лбу выступили капли пота. Вчера вместе с братами на пароходе прибыл в станицу Черняева в краткосрочный июльский отпуск. За зиму моя сотня и сформированная пулемётная команда дважды сильно отличились в отражении нападений хунхузов. Особенно в феврале, когда на льду Амура свою смерть нашли больше двухсот бандитов. Тогда жару дали пулемётчики. Четверо саней с пулемётами Максима, установленными в специально сделанные крепления сзади саней, вырвались вперёд нашего отряда, который из-за мыса вышел в лоб на ожидаемую банду. Резко развернувшись, сани разошлись по двое к берегам, а потом ударили перекрёстно длинными очередями по хунхузам, которые пытались развернуться в лаву и атаковать. В лоб бандитам ударили ещё шесть ручных пулемётов, а также спешившиеся два взвода казаков. Третий взвод, заходивший верхами по китайскому берегу во фланг нападавшим разбойникам, остался без работы. Им осталось только гоняться за отдельными оставшимися живыми бандитами. Кинжальный огонь пулемётов не оставил никаких шансов хунхузам. Были и ещё схватки, но из крупных, с применением такого количества пулемётов, тот бой был единственным, но он оставил глубокий след в мозгах моих казаков и офицеров сотни. Впервые на практике они увидели, что может натворить плотный пулемётный огонь. И только после этого боя, где у нас было всего четверо раненых, убедились, насколько эффективно новое оружие. В общем, за ту бойню и другие подвиги сотни и пулемётной команды отличившиеся были награждены и отпущены в краткосрочные отпуска. Вот вчера после молебна во вновь отстроенном трактире дядьки Петро Селевёрстова была организована грандиозная пьянка, на которой главными героями были я с братами. Мне за зимнюю кампанию против хунхузов капнул орден Станислава второй степени. Генерал-губернатор постарался. Браты получили медали «За храбрость», кому какая шла по очередности. Пулемёты в сотне первыми освоили они, и большинство побитых хунхузов было на их совести. А гуляла вчера, по-моему, вся станица. Головушка сегодня болела сильно-сильно. Где-то с середины нежданного праздника каждый из стариков захотел чокнуться посудой с Тимохой Алениным, которого он «ещё вот таким мальцом помнил», а кто «и лозой по заднице охаживал» за проказы. За стариками потянулись другие станичники. А дальше те клетки головного мозга, которые не хотели пить, умерли первыми. Я налил в стакан ещё граммов пятьдесят водки, выпил, закусил. – Вот такие вот дела, дорогие родственники, – вслух произнёс я, благо никого рядом на кладбище не было. – Стал я, деда, офицером, как ты и хотел. Полную грудь орденов уже нахватать успел. Казаков новому бою учу с новым оружием. Браты в двадцать лет наградами увешаны. Слава о станице Черняева и её бойцах по всему Приамурью разлетелась. Только похвастаться не перед кем. Пришёл сегодня к вам, рассказать. Жалко, вы мою Дарьюшку не видели. Она бы вам понравилась. А может быть, вы там встретились?! Это было бы хорошо. Я налил ещё граммов пятьдесят в стакан, а оставшуюся водку вылил на могилы и положил на них по яйцу. Посидел минут пять, вспоминая события после моего попадания в это тело. Закончив воспоминания и мысленный разговор с дедом Афанасием, выпил водку, закусив остатками хлеба и сала, после чего сложил в сумку пустую бутылку, стакан и тряпицу. Поднявшись с лавки, поклонился могилам и перекрестился. – Ну что же, вот и свиделись. Перед отъездом ещё раз навещу. А вот когда следующий раз приду, даже и не знаю. Дядька Петро, как и обещал, следит за вашими могилами. Он и его семья теперь тоже мне родными стали. В общем, всё у меня хорошо. Даст бог, в следующем году в академию поступлю, окончу её и опять сюда вернусь. Ну, мне пора. Спасибо, вам. Хоть здесь можно откровенно поговорить. Я ещё раз перекрестился и направился на выход с кладбища. Через несколько минут был в доме, который когда-то для меня был построен. Его я отписал Селевёрстовым, но на время отпуска его предоставили мне и Ромке, который ночевать так и не пришёл. Где-то загулял, лишь бы голова или головка не пострадали. Сняв китель и аккуратно повесив его на вешалку, я двинулся в кухню-закуток. Сдвинув у печи в сторону заслонку, я потянул носом восхитительный запах пищи, приготовленной в русской печке. Выпитые двести граммов почти без закуски срочно требовали плотной пищи и лучше всего щей. Вчера снохи семейства Селевёрстовых навели в доме порядок и приготовили в печи кучу вкусняшек. Взяв в руки ухват, вытащил чугунок с ещё горячими щами. Налив супа в тарелку, отрезал хлеба и, разложив всё это на столе в комнате, хотел приступить к приёму пищи, но в этот момент заскрипела входная дверь, и в комнату ввалился дядька Петро. Перекрестившись на образа в красном углу, дядька произнёс: – Приятного аппетита, Тимофей Васильевич, а я вот проведать пришёл, как чувствуешь себя. – Проходи, дядька Петро. Щи будешь?! Лучшее лекарство с похмелья. Селевёрстов осмотрел стол и озадаченно произнёс: – Боюсь, без водочки щи не помогут. – Извини, дядька Петро, но ту бутылку, которую вчера взял у тебя в магазине, я сейчас на кладбище на помин пустил. Вчера как-то всё бегом получилось. Вот с утра и сходил поговорить с родителями да дедом. – Ну, это дело поправимо, – лукаво улыбаясь, Селевёрстов достал из кармана шаровар бутылку беленькой. – Такая же, как ты вчера брал. Самая лучшая. Её только господа берут. – Так, дядька Петро, ты в доме куда лучше ориентируешься, так что командуй. Где чего брать. Через пару минут сели с дядькой за накрытый стол. Селевёрстов, сковырнув пробку, стал разливать водку. – Дядька Петро, мне половинку. Я уже на кладбище поболее чарки выпил. А себе давай полную. Выпили и замахали ложками. Щи были не горячими, а в самую меру. Сальцо со свежеиспеченным хлебом также хорошо пошло. Молодая квашеная капуста приятно хрустела на зубах. – Ещё по одной, а потом под мясцо тушёное. Косулю на днях Никифор взял. Вот вчера Ульяна с травками вам с Ромкой целый чугунок затушила. – Давай, дядько Петро. В пот бросило. А голова отходить стала. Что-то я вчера переборщил. – Так почитай с каждым старейшиной выпил, да и с другими станичниками. Но ушёл домой твёрдо. Кто ещё живой был – это отметили. Митяй Широкой даже сказал, что тебя господа офицеры специально пить обучили. Столько выпить и не сломаться, – проговорил бывший атаман, разливая водку. – Ну, не во вред, а во здравие! После щей Селевёрстов разложил по тарелкам ароматно пахнущее тушёное мясо. Уговорили под него ещё по чарке водки, полностью опустошив бутылку. – Тимофей Васильевич, а какие у тебя планы по службе? – Дядька Петро, пока командую сотней конвойцев и пулемётной командой. Что за оружие пулемёты, объяснять долго. Это надо увидеть. Особенно стрельбу из него. Ромка вон на отлично оба пулемёта освоил. Много хунхузов положил. Старшего урядника в двадцать один год выслужил. Медалей полна грудь. – Это да, а где он, кстати? – Селевёрстов вытер пальцами усы и рот. – Не знаю, дядька Петро, когда проснулся, его уже не было или ещё не было, – весело улыбаясь, ответил я главе семейства. – Дело молодое. – Сам-то будто старик, – старший Селевёрстов сконфузился. – Извини, Тимофей Васильевич, забыл я про Дарью Ивановну. А Ромку женю, будет знать, как блудить. Дней десять-то еще пробудете в станице? Вот и успею. За него теперь много кто выйти захочет. – Может, и пробудем, – уже с грустной улыбкой ответил я. – Как обратный пароход пойдёт. Но дней семь точно ещё поживем, а может, и дольше. Только женить не выйдет, Пётр Никодимович. – Это почему же? – удивлённо спросил Селевёрстов. – Да наметил Роман Петрович поступать в Иркутское юнкерское училище. – Это как же так?! – растерянно уставился на меня дядька. – А вот так. Поразила его стрела Амура. Влюбился Ромка в Машеньку Филатьеву – агентессу секретной части по охране цесаревича. А та за спасение цесаревича полтора года назад получила личное дворянство. Вот и Ромка решил стать офицером, чтобы больше таких препятствий любви не было. Так что до двадцати восьми лет ему теперь холостяковать, если станет офицером. – Неужто Ромка сможет? – с затаённой надеждой произнёс Пётр Никодимович. – Он вместе с Петром Даниловым собирается поступать. Я и другие офицеры их потихоньку натаскиваем, плюс учителей толковых для индивидуальных занятий подобрал. В прошлом году при юнкерском училище в Иркутске подготовительный класс открыли. Так что если туда сдадут экзамены и удержатся на всё время учёбы, через четыре года Ромка минимум подофицером будет. Всё только от него зависит. Да и я к этому времени из академии вернусь. – А что за академия такая? – Николаевского академия Генерального штаба. Если её окончу с хорошим результатом, то до полковника точно дослужусь, а то и выше. – Ох, Господи, новостей-то сколько. Аж в голове снова помутилось. Это что же, Ромка его благородием станет, а ты его превосходительством? – До этого ещё дожить надо, но если всё хорошо пойдёт, то станем. В это время в очередной раз заскрипела дверь, и в комнату проскользнул Ромка, который в удивлении застыл от увиденной картины. – Где шлялся, паразит?! Пришибу кобеляку. Или думаешь, что решил его благородием стать, так всё можно?! – Схватив рушник с кухонного стола и скрутив его в жгут, Пётр Никодимович прошёлся по спине Ромки. – Я как, ежели что, в глаза людям глядеть буду?! Совсем стыд потерял?! – Батька, да не было ничего. Клянусь тебе, не было. Мне вон Тимофей всё объяснил. Нельзя мне пока жениться, – Ромка, говоря это, поворачивался спиной под удары отца. – Ну, смотри у меня, если кого попортил. Запорю! – Селевёрстов показал сыну внушительный кулак. – Всё нормально, батька. Клянусь тебе, – успокаивающе разводя руки в стороны, ответил Лис, тряхнув своим рыжим чубом. – А раз нормально, дуй в магазин. Возьми там бутылку. Нет, две, а то и три господской водки. Никифора и Степана сюда позови. Пусть жёны их в магазине и трактире подменят. Солений пусть прихватят и ещё чего-нибудь вкусного. Такие новости надо хорошо обмыть. Ты не против, Тимофей Васильевич? А то я тут раскомандовался. – Не против, батька, не против, – откидываясь на спинку стула, ответил я, расслабленно думая, что пусть и на короткое время, но я снова дома. Можно чуть-чуть расслабиться в той гонке, которую затеял в этом мире. А то как бы не сгореть раньше времени… * * *