— Аглая Павловна, ещё раз Вас спрашиваю, Вы сможете переснять с небольшого листка бумаги текст написанный иероглифами, так, чтобы они не расплылись и были читаемы на фотографии? Если нет, то дальнейший разговор бессмыслен, — я холодно посмотрел на женщину. — Если же сможете, то прежде, чем я Вам всё расскажу, придётся дать подписку. — Я этого не сделаю, — импульсивно воскликнула Динесс. — Вы не дали мне договорить, Аглая Павловна. Подписку о неразглашении информации, которая Вам станет известной. Её разглашение приравнивается к государственной измене. Подписку можно будет дать либо штабс-ротмистру Савельеву, либо представителю дворцовой полиции Министерства двора Его Императорского Величества. Итак, я жду вашего ответа! «Да, загрузил я мадам Динесс. Стоит глазами хлопает, ртом воздух глотает. Не знает, что ответить. И хочется, и колется, и мама не велит, — думал я про себя, глядя на мысленно подвисшую Аглаю Павловну. — Ну, давай, рожай быстрее госпожа фотограф. Тебе же такую конфетку подкинули — информация, связанная с государственной тайной. Неужели не поведешься?» — Да, я согласна, — наконец-то выдавила из себя мадам Динесс. — Да — это сможете сфотографировать, а согласна — это подписать документ о неразглашении сведений, которые Вам станут известны? Я правильно понял?! — произнося последнюю фразу, голосом я несколько надавил на женщину. — Вы правильно поняли, Тимофей Васильевич. Какого размера будет бумага, которую надо будет сфотографировать? Мадам Динесс довольно быстро пришла в себя. Начала задавать уточняющие вопросы. Но их пришлось чуть приостановить, пока Аглая Павловна не поставила свой автограф в подписке о неразглашении государственной тайны. Ну, как говорится, стоит только коготку увязнуть. Чувствую, скоро и другую подпись поставит мадам в агентурном деле. А поручик Чижов показал мне большой палец и изобразил лицом восторг, когда Аглая его не видела. В общем, всё закончилось хорошо, даже, можно сказать, отлично. Мы получили замечательного специалиста. Как выяснили у Динесс, она занималась и пересъемкой фото и у неё были специальные приспособления-штативы-держатели, как для горизонтальной, так и для вертикальной съемки. Запас фотопластин был большой. Как раз недавно большая партия пришла по её заказу из Петербурга. Наша цена за каждую пластину и снимок Аглаю Павловну больше, чем устроила. А когда она узнала, что фотографировать придётся документы, которые тайком изымут на время у военного атташе Японии в Берлине, то женщина аж повизгивать начала от удовольствия. Видимо фотографы-японцы, как конкуренты её сильно достали. Оставалось только дождаться прибытия майора Фукусимы. Он тоже не заставил себя долго ждать и прибыл на следующий день к вечеру. К этому времени Савельеву удалось сделать практически невозможно, он смог освободить два номера на одном этаже в гостинице. Из-за приезда в город цесаревича-наместника со свитой мест в гостиницах города не было, со словом вообще не было. Японца представители корпуса жандармов разместили в гостинице, сообщив ему, что с ним собирается встретиться Государь Наследник для беседы. Я приставил присматривать за майором троих из пяти оставшихся у меня ребят из секретной части. Надо же было узнать с кем будет встречаться официальный разведчик в городе Благовещенске. На следующий день на утреннем докладе довёл до Николая информацию о приезде японского военного атташе в Берлине. А то как-то нехорошо получилось. И невеста, и родители согласны, а вот жениха как-то забыли предупредить. Хорошо, что господин наместник был несильно занят, заинтересован и даже заинтригован моей просьбой поговорить с майором Фукусимой, как можно дольше. Пришлось кратко рассказать Николаю о том, что мы затеяли с главным жандармом Дальнего Востока. Нехотя, цесаревич дал добро, но посетовал, что предлагаемые действия не вполне соответствуют понятиям чести. Вышел от будущего императора несколько взвинченным, думая про себя, что вот это чистоплюйство и стало одним из факторов, которые привели Николая Второго вместе с семейством в Ипатьевский подвал. И хорошо бы у Фукусимы нашлись сведения, которые показали бы этому придерживающемуся рыцарским правилам поведения цесаревичу, что есть грязная и невидимая война. И на её фоне наши действия, это так — семечки. Ладно, отправляем к майору фельдъегеря с приглашением, а сами переодеваемся в партикулярное платье и потихоньку двигаем к мадам Динесс, а с ней в гостиницу. Надо же помочь с тяжёлым оборудованием. Это вам не двадцать первый век со смартфонами, планшетами и прочими гаджетами. Здесь потрудиться придется. Через час разместились в номере, и мадам Динесс стала готовить оборудование. В номере кроме меня, Аглаи Павловны присутствовали поручик Чижов и один из моих секретных агентов Буров Пётр Фёдорович, который, оказывается, имел специализацию по тайным осмотрам помещений. У него даже имелся богатый набор отмычек. Это выяснилось сегодня с утра, когда старший агент из оставшейся пятёрки доложил мне, что майор Фукусима после размещения в гостинице заказал в номер переносную ванну для мытья, отдал в чистку и стирку одежду. Ужинал в номере. До утра из него не выходил. Сегодня в семь ноль-ноль вышел в город. Посетил ателье Като Сэтоши, где сфотографировался. В это же время фотоателье посетили еще два азиата, в которых приданный к группе наблюдения городовой опознал владельцев ещё двух фотосалонов Мигива Изаму и Мизухо Тэкео. Выслушав этот интересный доклад, особенно про фотосалон Като Сэтоши, я вслух посетовал, что хорошо бы негласно проверить помещения этих японцев-фотографов. После моих слов, старший агент Макеев, который был в моей секретной части кем-то вроде администратора-завхоза, сообщил о Бурове. И теперь данный агент был готов вместе с Чижовым приступить к осмотру номера Фукусимы. Дождавшись времени «Ч», когда майора должен был принять цесаревич, Буров и Чижов направились к номеру Фукусимы. Удивившись, как быстро Буров вскрыл замок, я выдвинулся к лестнице, по которой надо было подняться в коридор с шестью дверями в номера гостиницы. Всё было тихо. Немного постояв перед лестницей, я вернулся к номеру, куда поселили японца, и постучал условным стуком. Дверь приоткрылась, и Буров передал мне блокнот. Взяв его, я быстро переместился в номер, где находилась мадам Динесс. Читаем. «Пока я подъезжал к Казани, духота всё более усиливалась, и температура днём поднялась до двадцати пяти — тридцати ?градусов Реомюра[1]. Едущий под палящим солнцем, конь, вскоре задыхаясь и проливая пот, словно как падающий водопад, через несколько ри[2] уже переутомился». Не то! Перелистнул несколько листов. Читаю. «Так как я подвергался частым рвотам, то опасался о том, не случится ли со мной солнечный удар. Вот почему я решил, что от Казани на востоке буду отдыхать днём и ехать ночью». Дальше. Листаю ещё пару-тройку листов. Скольжу по иероглифам глазами. «Двадцать восьмого числа я приехал в Пермь. Расстояние между Казанью и Пермью равняется ста пятидесяти четырем нашим ри. Хотя пятнадцать дней было потрачено на всю поездку, но сам пробег на коне был совершён в течение тринадцати?дней за исключением двухдневной остановки. Поэтому проехавшая за одну ночь дистанция в среднем равняется около двенадцати ри. Это означает то, что в этот раз я ежедневно проезжал почти по одному ри больше чем тогда, когда я проехал сто десять ри от Нижнего Новгорода в Казань в течение десяти дней. Это так и случилось благодаря удобству ночной поездки. Ночью везде так прохладно и тихо, что и конь поощряется к быстрому ходу. К тому же, он начинает бить копытом о землю и с испугом ускорять бег, услышав хотя бы малейшее звучание. Вся дорога на протяжении ста пятидесяти четырёх ?ри покрыта сплошным дремучим лесом и лишь в промежутках найдены два ?маленьких городка — Малмыж и Оханск». «Стратегическими данными и не пахнет, — с усмешкой подумал я. — Расстояние между городами на любой карте просчитать можно. Если карта масштабная. Кажется, блокнот пустышка». Я открыл лист блокнота почти в самом конце. «Страшный мороз затруднял передвижение лошадей по льду рек и озер; из-за ураганов и снежных заносов копыта их глубоко увязали в снегу, пот тут же застывал, и лошадь вся покрывалась инеем. Выдыхаемый воздух на козырьке шапки, воротнике сразу же замерзал и как бы покрывал шапку сосульками; нос, брови, усы полностью покрывались инеем, и, если на какое-то время закрыть глаза, ресницы смерзлись бы. Кроме того, замерзали и покрывались инеем, как плесенью, металлические предметы в мешке и, конечно, сабля, шпоры и пистолет». Я ещё раз пролистал блокнот. Посмотрел несколько страниц на просвет. Не думаю, что господин Фукусима писал невидимыми чернилами, типа молоком. «Может быть, попытаться нагреть один листок блокнота. Чем чёрт не шутит, — я с сомнением посмотрел на дневник путешественника. — Мать его ети!» — Что там, Тимофей Васильевич? — поинтересовалась у меня Аглая Павловна. — Записки о путешествии, — ответил я. — Красочное описание трудностей передвижения верхом по необъятным просторам России. Ничего интересного. Пойду, верну обратно. Я не успел подойти к двери номера, как она приоткрылась, и в неё проскользнул Буров. — Кажется, нашел, Вашбродь, — с этими словами агент протянул мне деревянный тубус-футляр диаметром около двух с половиной дюймов и длиной в полторы четверти. — Хороший мастер делал. Крышка отворачивается. Я аккуратно отвернул крышку и, заглянув внутрь, увидел свёрнутые в рулон листы бумаги. — Где нашёл-то, Пётр Фёдорович? В вещах? — Никак нет. За шкафом. Тот к стене под углом стоит. Поэтому футляр на пол и не падает. Если бы в тот момент, когда я за шкафом смотрел, солнце не осветило бы комнату, я бы футляр и не увидел. Слушая умельца по негласному обыску, я подошёл к столу и, аккуратно вынув бумаги, развернув, сложил их стопкой. — Посмотрим, посмотрим, что это такое, — произнёс я, беря первый лист сверху. На бумаге была изображена схема какой-то местности с надписями и значками. Всё было выполнено очень аккуратно. Майор Фукусима отличный картограф и мастер японской каллиграфии. Следующий лист. Весь исписан иероглифами, но смысла в них нет. Шифр?! — Ну что, Вашбродь? То, что мы искали? — поинтересовался Буров. — То, Пётр Фёдорович. То, что надо, — с радостью в голосе ответил я. — А в вещах у японца никакой книги не было? — Есть одна. С картинками. Принести? — Неси. А этот блокнот верни на место. Когда Буров, предварительно осмотрев коридор, выскользнул за дверь, я повернулся к мадам Динесс, которая с нескрываемым любопытством наблюдала за нашим разговором с секретным агентом. — Что же, Аглая Павловна, вот и ваше время пришло. Придётся быстро и много поработать, — улыбнулся я женщине-фотографу. — Сколько листов? — деловито спросила меня Динесс. Я быстро пересчитал уголки листов в стопке и ответил: «Сорок два». — Около трех часов работы. У нас есть столько времени, Тимофей Васильевич? — Надеюсь, что есть, но лучше бы нам поторопиться. — Тогда помогайте, — Динесс решительно взяла первый лист из стопки и направилась к стоящему рядом с камерой штативу. — Сейчас я Вам покажу, как надо крепить лист. Остальные будете располагать для съемки сами. Через пару минут в номере начался стахановский труд по фотографированию трудов майора Фукусимы. Пришлось даже приоткрыть окно, чтобы не задохнуться от дыма после вспышек магния. Пересняв все листы, сделали ещё четыре снимка разворотов любовного романа, страницы которого были наиболее заляпаны, и книга там легко раскрывалась. Потом Буров всё аккуратно вернул на место. До времени «Ч+3», когда должна была закончиться встреча японского дипломата и цесаревича, оставалось ещё полчаса, поэтому мадам Динесс отправили со всем оборудованием в сопровождение поручика Чижова в ателье. Я же направился к себе, чтобы переодеться и узнать новости у Тура и Лешего, которые были сегодня личниками цесаревича на его встрече с Фукусимой. — Знаешь, Ермак, я бы не хотел с ним встретиться в открытом бою. Как ты говоришь, волчара ещё тот, — делился со мной впечатлениями Тур. — Двигается мягко, свободно, будто плывёт над полом. И взгляд такой контролирующий всё вокруг. Правда, после того, как вошёл в кабинет к цесаревичу и поклонился ему, несколько шагов до стула, на котором должен был сидеть во время встречи, сделал каких-то странных. — Я тоже это заметил, — вклинился в разговор Леший. — Левая рука на рукояти сабли, правая на поясе. И какая нога шагает вперёд, такое же плечо выносится. Это что-то означает, Ермак? — Это нанба-аруки или буси-аруки, то есть походка самурая. Предполагает, что вместе с правой ногой выносится и правая рука, а с левой, соответственно, левая. Такое движение не перекручивает тело и не вызывает болтания мечей из стороны в сторону при ходьбе или беге. Раньше японские самураи носили на левом боку заткнутые за пояс два меча, общим весом более четверти пуда. А ходить приходилось много. Лошадей в Японии было мало. Вот и придумали такую экономичную походку. — И где ты об этом узнал, — поинтересовался Леший, он же Владимир Лесков. — Джунг Ли надо было внимательно слушать, — ответил я. — Нет, я от него такого не слышал, — немного поразмыслив, произнёс Тур или Верхотуров Антип. — Я тоже, — подтвердил Леший. — Значит, об этом он мне одному рассказывал, когда с Мэй Лин у меня дома жили, — сказал я. — В общем, в период Мэйдзи, когда проклятые гайдзины[3] открыли Японию и стали перестраивать её под себя, многие самураи такой «аристократической походкой» выказывали презрение иностранцам. — Это чего же получается, этот япошка презрение нашему Государю Наследнику выразил, — возмутился Тур. — Не знаю, Антип. Может презрение. А может быть, забылся или разволновался и из-за этого прошёлся походкой самурая. Он родом из очень известного клана. Если сравнивать с нашей историей, чуть ли не Рюрикович. — Вот это да! — от удивления Леший присвистнул. — Ладно, спасибо за информацию, браты. Пойду к Головачеву, хочу пару казаков в охрану фотоателье поставить. Что-то у меня на душе не спокойно. — Чуйка заговорила, — серьезно спросил Тур. — Пока нет, но как-то тревожно. — Отправь кого-нибудь из нашего десятка, — посоветовал Леший. — Вы все сегодня в графике дежурства. Не будем его нарушать. Всё, я пошёл. Найдя Головачева, договорился с ним о выделении четырёх казаков для охраны фотоателье мадам Динесс. Двое должны были охранять днём, а ещё двое ночью. Сам не знаю почему, но чувство тревожности возрастало. Сотник Вертопрахов из взвода амурцев выделил четырех казаков односумов из станицы Пояркова, причём двое были братьями близнецами. С первой верховой парой казаков я на дежурной смирной кобылке, закреплённой за канцелярией наместника, отправился к Аглае Павловне. Фотосалон был закрыт. На стук в дверь, её открыл поручик Чижов. — Александр Павлович, принимайте подкрепление, урядник Столетов и казак Забелин. Дмитро или Пётро? — Дмитро, Ваше благородие, — соскочив с коня и взяв его под уздцы, ответил один из братьев близнецов. — Это зачем, Тимофей Васильевич? — удивлённо поинтересовался поручик. — Не помешают для охраны, Александр Павлович. Что-то на душе у меня маятно. Беспокоюсь, а от чего не пойму. Вроде бы всё удачно прошло, — я нервно передёрнул плечами, посмотрев по улице вправо и влево. — Как долго печатать будете? Что Аглая Павловна говорит?