[9] in spirito (итал.) – «в духе» [10] Сase Vecchie (итал.) – самые аристократические семьи Венеции. Сase Vecchie переводится, как «старые дома». Это ядро из первых венецианских дворян, которые были трибунами всех двенадцати островов города. Они присутствовали в 697 году при назначении первого дожа Венеции. ГЛАВА XLIX Пробуждение Полночи Луминица боролась со своими совершенно невозможными желаниями и мечтами, потом, вспомнив о муже, пришла в ужас от того, что он может сейчас навестить ее. Она представила себе, что муж попытается сейчас овладеть ею, и ее горло сдавил спазм. Нет, сейчас это казалось ей страшней казни египетской. А если бы кнез еще и попытался осуществить свою угрозу и как-нибудь наказать ее, то есть подвергнуть очередному унижению и боли, то… Луминица застонала. Она совершенно не понимала мужа, который от страсти и нежности вдруг переходил к жестокости и насилию. То давал надежду на нормальные человеческие отношения, рождая в душе восхищение, сочувствие и симпатию, то снова резко обрывал тонкую ниточку из связи, заставляя Луминицу в очередной раз испытать душевное страдание. Он как будто постоянно дергал за разные струны ее души, расшатывая душу девушки, доводя до отчаянья. Пьетро! С этой мыслью Луминица заснула, и эта была первая мысль, которая пришла ей в голову утром. Луминица посмотрела на закованный в решетку клочок неба, и невольная улыбка тронула губы. Пьетро! Он ведь давал ей надежду, протягивал руку помощи. А что если?.. Нет, это совершенно невозможно, это полное безумие! Луминица ведь давала клятву верности перед самим Богом. Как же она сможет? Девушка сжала кулаки. Нет, она не должна, она не смеет. Ей придется остаток жизни провести в этом мрачном склепе, ставшем могилой для Дануты и тюрьмой для нее. До конца жизни терпеть изощренные моральные и физические издевательства. Луминица застонала от отчаянья. Боже, всю жизнь! Безо всякого просвета. Впрочем, почему до конца жизни? Тут глупо обольщаться. Муж наверняка утратит свои чувства, как только Луминица потеряет красоту, молодость и свежесть. Разве он не говорил об этом вчера? Да и пусть! Все лучше, чем сейчас. Луминица села на постели, раскачиваясь от понимания безнадежности ситуации. И снова надежда на освобождение коснулась ее души подобно тому, как солнечный луч ласково касается мерзлой весенней земли. Пьетро! Ведь Пьетро предлагает ей выход! Пусть это предательство, пусть это позор, но зато это может отверзнуть ей врата в блаженство, в счастье. Пьетро! Луминица вспомнила все и снова застонала. Она же обманывала его, он же не знает, что Луминица не свободна. Боже, везде тупик, везде. Луминица встала в истерзанных чувствах и сошла вниз. - Завтрак накрыт, - сказала ей попавшаяся по пути в трапезную Констанца. - Надеюсь, госпожа извинит меня, если я приду отчитаться чуть-чуть попозже. Сейчас мне надо присмотреть за тем, как убирают гостевые комнаты. - А гости? – спросила Луминица чуть дрогнувшим голосом. - Уехали на рассвете. Очень торопились. - А кнез? - Еще не вставал, госпожа. - Разве кнез не провожал гостей? - Проводил. Рано утром. И снова прилег. Просил не беспокоить, - с нажимом сказала экономка. - Я не буду, - пообещала Луминица и пошла завтракать. За завтраком кусок не лез Луминице в горло. Она невольно смотрела на то место, где вчера сидел Пьетро, снова видела его ласковый взгляд, который окатывал ее огнем восхищения, желания и нежности. Кубок выпадал у Луминицы из рук, а душа билась в желании бежать вслед за Пьетро и до полного изнеможения рвалась из пут долга. Нет, Луминица, конечно, не собиралась убегать из замка, когда она бросила в суму кожаный кошель с монетами, свое скудное имущество. Потом достала из сундука тщательно упрятанный свиток со стихами и тоже положила туда же. Нет, ей не пришло в голову брать с собой одежду. Разве она собиралась совершить предательство мужа и бежать из дома? Вовсе нет. Она просто прокатится на Череше, раз погода такая чудесная. Луминица спустилась вниз и жестким голосом приказала седлать коня. Михэицэ пытался было знаками напомнить Луминице о том, что хотел с ней поговорить, но Луминице было сейчас не до него. - Позже! – сказала она строго Михэицэ, и тот согласно закивал головой. - Госпожа, кнез знает, что вы одна едете? – спросил Луминицу один из стражников, и румянец окрасил щеки девушки. Она лишь гневно взглянула на стражника и молча погнала Черешу прочь из замка. Нет, она, конечно, никуда не поедет. Она просто попрощается с Пьетро, с единственным человеком, который подарил ей несколько часов душевной радости и веселья, думала Луминица. Да, она так и сделает. Попрощается, признается в том, что была невольной обманщицей. И пусть после этого все будет между ними кончено. Мужчина отвернется от Луминицы с презрением и обидой на ее ложь. А по-другому Пьетро и не сможет отреагировать. Зачем ему нужна чужая жена, которая к тому же еще и обманом завлекла его в замок? Но это же был невинный обман, разве нет? А вдруг он?.. Луминица больно закусила губу. Нет, нельзя об этом думать, нельзя поддаваться призрачной надежде на счастье. Счастье не для нее. С этими мыслями Луминица проехала через деревню и подъехала к кладбищу. Ее сердце взволнованно билось, выглядывая за каждым поворотом знакомые силуэты всадников и каждый раз проваливаясь в бездну разочарования. Дорога была пуста. Луминица объехала все кладбище, проехала по дороге вперед, заехала в рощицу, стоявшую за кладбищем и наконец спешилась. Сердце сильно саднило. Он уехал! Он не стал ее ждать и уехал. «Я буду вас ждать до полудня. Приезжайте! Я буду ждать до последнего», - снова и снова раздавались в ее голове слова, зажегшие вчера в душе Луминицы несбыточную надежду. Нет, все правильно. Да разве она бы смогла уехать из замка? Разве посмела бы пойти против клятвы, против долга, против решения своей семьи? Нет, никогда, - грустно качала головой Луминица. Ей следовало бы сказать спасибо Пьетро, который избавил ее от соблазна. Но все же обида разъедала Луминице душу. Он уехал. Уехал, не попрощавшись, не подарив Луминице последних минут радости, последних горько-сладких минут, в течение которых она могла бы упиваться отравленным блаженством. Нет, он правильно сделал! Ведь она бы не удержалась? Или удержалась? Это был соблазн, и сам Господь Бог отвел от нее этот соблазн? Ведь так? Да, спасибо, Господи! Но как же это… Как же это больно, если бы Ты знал! И Луминица бурно разрыдалась, повалившись на землю. За что? За что ей все это? За что, Господи? Она размазывала слезы по лицу и в ожесточении рвала клоки травы, которые попадались ей под руки. Господи, все повторяется, все повторяется, пришло вдруг в голову Луминице. Вот так же тогда рыдала и Виорика, и точно так же спрашивала Небеса: за что? Но Луминица тогда не понимала сестру, не понимала ее отчаяния, она еще не знала тогда, как сильно ранит несбывшаяся мечта и надежда. За что? За слезы Виорики, за ее страдания? Господи, да Луминица бы все отдала, если бы можно было повернуть прошлое вспять. Ну почему кнез тогда не выбрал Виорику? Почему? Луминица ведь в отличие от сестры не хотела ни этого брака, ни кнеза, ни его богатств, ни его замка. Не хотела? – с усмешкой спросила совесть. Нет, почти не хотела, - твердо ответила ей Луминица, покачав головой. Но даже если… даже если у нее и было малейшее искушение вступить в этот брак, то она уже сполна заплатила за свои заблуждения и колебания. Да, сполна расплатилась. С лихвой. Луминица села и привалилась к дереву, вся опустошенная и равнодушная к окружающему миру. Ни голубое небо, ни пышные легкие облачка, ни веселый перезвон птиц в лесу не трогали ее. Так некоторое время Луминица просидела бездумно, слушая лишь шорох трав и стрекот цикад. Потом поднялась, отвязала Черешу и медленно побрела через кладбище. Вот и знакомая могила. Сильные дожди размыли земляной холмик. Деревце сливы легонько качалось на ветру, подрагивая и шурша сморщенными тряпочками увядших листьев. Не прижилось. Луминица всхлипнула от жалости к умершему деревцу. Она присела и погладила рукой земляной холмик. Вот и все, что осталось от Дануты. Лишь холмик, который будет опускаться все ниже и ниже, пока не сравняется с землей, и покосившийся деревянный крест, который будет стоять, кренясь все больше и больше, пока однажды не рухнет под порывами осенней бури или зимней вьюги. И все. Даже память о Дануте пропадет безвозвратно. И Луминица однажды забудет ее. Как забыла маленькую девочку из села, с которой так любила играть в детстве и которую унесла болезнь. Как ее звали? Этого Луминица уже не помнила. Все проходит, все исчезает на земле. Все: и радость, и боль. И она однажды исчезнет без следа. Тогда в чем же смысл? И есть ли он?.. Кнез так и застал Луминицу - сидящей на большом камне около могилы Дануты. Луминица лишь повернула голову в сторону дороги, по которой ехали всадники, но даже не попыталась встать или поздороваться с мужем. Она сидела, отрешенно глядя на холмик, скрывший ее подругу, не желая ничего и не боясь ничего. Ни-че-го. - Как вы смели, Луминица, уехать из замка без моего разрешения? – резко спросил вместо приветствия подошедший к жене кнез. Михай со слугами и конь кнеза остались на дороге дожидаться хозяина. Сопровождающие только издали смотрели на господ, но кнез, видимо, запретил им приближаться. Луминица подняла на грозно возвышающегося над ней мужа заплаканное лицо и равнодушно пожала плечами. - Я не знала, что живу в тюрьме, и мне надо отпрашиваться у тюремщика, куда идти, - сказала она, и ее голос чуть дрогнул. - Когда-то я думала, что здесь будет мой дом. Но, видимо, я ошибалась. - Луминица, что у вас в суме? – строго спросил кнез. Луминица снова равнодушно пожала плечами. Тогда кнез снял суму, притороченную к седлу Череши, и вывалил на землю содержимое. На траву упал кошелек и несколько листков бумаги. Кнез развернул один из них, пробежался глазами по строчкам и, аккуратно сложив, убрал обратно в суму. - Зачем вам понадобились деньги? – спросил он, подбросив на руке жалкий мешочек с несколькими монетками. - Я хотела заказать в деревне у кузнеца дополнительные ключи к своим сундукам. Боялась, что потеряю их, - таким же равнодушным голосом ответила Луминица, не поворачиваясь к мужу. - Боже! Краем глаза Луминица увидела, что кнез потер лоб. Нахмурился. Потом присел рядом с женой. - Луминица! Луминица не отвечала, продолжая смотреть в одну точку. - Милая моя! Луминица молчала, но не стала отнимать безвольную руку, которой завладел кнез. Он осторожно расправил сжатые пальцы, перевернул ладонью вверх и стал щекотно гладить мягкие бугорки, испачканные землей и травой. Поднес вялую руку к губам и поцеловал. Луминица оставалась сидеть равнодушной и безучастной. - Вы не можете представить себе, любовь моя, как я испугался, когда узнал, что вы вдруг уехали из замка… - Из замка? Или из тюрьмы? – глухим голосом снова уточнила Луминица. - Из дома, дорогая, из своего дома. Это и ваш дом. Луминице показалось, что в голосе мужа звучит боль, и она кинула на него короткий взгляд. Кнез глядел на нее с нежностью и тоской. - Простите меня, Луминица. Бог знает что пришло мне в голову. Я вдруг решил, что вы бросили меня. Уехали вслед за этим хлыщем, который весь день строил вам глазки. Луминица вырвала свою руку и отвернулась. Ей не хотелось глядеть на мужа. - Луминица… Пожалуйста! Ну простите меня. Я бываю таким скотом. Я бываю так жесток с вами. А вчера… Не знаю, что на меня нашло. Это ревность. Она ударила мне в голову. Ну простите меня, дорогая. Я был неправ. - Вы не могли бы оставить меня, Думитру? На время? – ровным голосом попросила Луминица. Кнез молчал. Луминица не спешила повернуть голову в его сторону. - Я оставлю с вами слуг и Михая? - Нет, - твердо сказала Луминица. - Я хочу побыть одна. Через час я вернусь в замок. Кнез вздохнул, потом поднялся на ноги. - Хорошо, Луминица. Поступайте, как знаете. Я буду ждать вас к обеду. Скажите Констанце, сколько денег нужно уплатить кузнецу. Она выдаст вам деньги. - Хорошо. Спасибо, Думитру. - И если вам еще нужны будут деньги, просто скажите Констанце. Она даст вам деньги на любые нужды. - Хорошо.