Контрабандная пресса сообщала о победах кенига, и о величайшем со всех времён евгеническом проекте по выводу чистой расы. Всех нечистокровных граждан вывозили за пределы страны. В закрытый квартал прибывали новые люди — растерянные, уставшие, иногда битые, с немногим сохранившимся скарбом, новоприбывшие занимали места депортированных семей, или же находили приют у старожилов города. Расцвела и подпольная торговля на черном рынке: подозрительные личности продавали по заоблачным ценам сладости, муку, бобовые, табак. И жители отдавали немногое, что у них сохранилось — картины, меха, драгоценности за мешок сахара или картошки. И конечно, множились слухи, слишком чудовищные, чтобы быть правдой. Гвардия кенига заявляла, что семьи отправляются в трудовые лагеря, из-за войны некому работать в полях. Прибывшие и те же торговцы еле слышным шепотом делились сведениями о концлагерях, газовых камерах и сожженных заживо людях. Депортируемых пересчитывал распределительный офис, а священник раздавал отъезжающим булки, которые покупали у булочника все жители города. Лили осваивала бабушкин травник и училась готовить супы из иван-чая, спорыша, тысячелистника, горчанки, зеленушки. Получающееся варево, если чуть чуть посолить, можно было вполне есть. Вот и сегодня вечером Лили, завершив уборку аптеки и оставив Лелека колдовать над микстурами, убежала в лес. Девочке удалось набрать трав, они с Лелеком протянут несколько дней. Путь Лили проходил через пропускной пункт. Скучающие стражники потребовали каннкарту и аусвайс. — Аптекарша, — стражник подозвал Лили приказным тоном. — Подойди сюда. Лили не понравился повелительный тон и масляный взгляд, которым ее окинул служитель порядка, — тебе здесь нравится? Его товарищ подошёл к Лили слишком близко и задышал девочке в ухо. — Да. — Покажи каннкарту. Лили привычным жестом достала документы, в ее сердце снова заползла леденящая тревога. — А лет тебе сколько? — вальяжно задал вопрос второй стражник. — Четырнадцать с половиной. — Значит, ты уже большая и можешь показать, что у тебя прячется под одеждой. Стражник резко разорвал на Лили платье и смял начавшуюся наливаться грудь, а его напарник задрал девочке юбки. — Мы сейчас повеселимся все втроём! — Пустите, я не хочу, отпустите же! Второй страж порядка совсем недавно заступил на службу в закрытый квартал. Он происходил из далёкой пустынной страны и очень любил одну занимательную игру, когда несколько чистокровных мужчин показывают нечистокровной женщине ее место. И пусть женщина породиста, как ахалтекинская кобылица, ее место — у ног мужчины и ее задача — скрашивать мужской досуг. Лили кричала и пыталась вырваться из захвата стражи. По ней шарили жадные руки, ее тело оскверняли порочные губы. — Мальчики, да оставьте вы ее, — из подворотни царственной походкой выплыла Маддалена, — эта аптекарша хуже монашек, настоящее бревно. Мы с вами сейчас на славу развлечемся, я покажу вам французские штучки! Маддалена одними губами прошептала Лили "Беги". Женщина обнимала сразу двоих стражников. Девочка не заставила себя долго упрашивать. *** Лелек уронил бутылочки с таблетками, когда увидел Лили в разорванном платье. — Девочка моя, что они с тобой сделали? Лелек осторожно обнял Лили. — Они, они, они … Не успели, они только…Лелек… — Тшш, тшш, хорошая моя. Тебе нужно уходить отсюда, Лили. Глава 19 Лили не выходила из комнаты, сидела на кровати, куталась в бабушкино лоскутное одеяло, и подолгу молча смотрела в стену. По ночам девочке снились глумливые стражники, жадные руки и голодные губы. Лили просыпалась среди ночи, в поту, и начинала плакать. Лелек отпаивал девочку ее же отварами, сидел с ней на кровати, гладил по голове и говорил, что найдет решение. Девочка съедала хлеб, чахлые овощи, которые приносил ей Ковальски, и отворачивалась к стене. Лелек не стал говорить Лили, что на следующий день после того, как над ней надругались, заявились те самые стражники, зыркали по аптеке, выгребли запасы морфина. А один из них вдруг передёрнул затвор пистолета, злобно бросил взгляд в сторону Ковальски, и вышел. Лелеку стало известно и о судьбе Маддалены. У господина, у которого Лелек иногда хранил добро жителей города, брат служил в расстрельной бригаде. После того, как Маддалена провела бурную ночь со стражей, женщина решила сбежать из закрытого города. Добрая половина жителей квартала ее ненавидела, а оставшиеся — презирали. Маддалена заявилась к начальнику полиции, а то в свою очередь, дал ей письмо к руководителю другого полицейского отделения, сказав, что его коллега поможет Маддалене добраться до Швейцарии. И когда женщина заявилась в отделение с письмом, ее расстреляли. Начальник закрытого квартала написал: "Подателя письма уничтожить". Лелек не стал говорить Лили, что Маддалены не стало, он только ограничился тем, что коротко отрезал — женщине удалось сбежать. А Лили начала потихоньку приходить в себя, обслуживать посетителей за стойкой, вести привычные разговоры. Однажды утром в аптеку вплыла женщина. Вальяжная красавица с презрением смотрела на Лелека, с брезгливостью на девочку, и будто бы чего-то ждала. — Лили, — Лелек вышел из-за аптекарской конторки, — это твоя мать и она приехала тебя забрать. Глава 20 — Забрать, меня? Как, почему? Глаза Лили внезапно наполнились слезами, она смотрела на незнакомую женщину, пусть и когда-то давшую ей жизнь. Смотрела на растерянного Лелека, который тер лысину и жалко улыбался. — Лили, девочка моя… — женщина, молчаливо наблюдавшая за дочерью, поморщилась, но Лелек не обращал внимания на ее слова. — Помнишь, ты назвала свою фамилию у стражи и рассказала свою историю? Я списывался с загсами, с архивами, и нашел твою маму. Фрау оказалась столь любезна, что сразу же ответила на мое письмо и самолично приехала. Лелек не стал говорить Лили, что писем было несколько, и что мадам приехала только тогда, когда Ковальски упомянул о грозящей девочке опасности. А Лили вцепилась в него и плакала, молчаливыми колючими слезами. Ещё чуть-чуть, и Лелек расплачется сам. — Все это конечно, очень мило, — заметила скучающим тоном женщина, — Лизхен, неужели ты хочешь остаться? — Лили, девочка моя, Лили. — только и бормотал растерянный Лелек. За эти полтора года он успел привязаться к рыжеволосой малышке, как к дочери. — Я сейчас. — Лили впервые обратилась к роскошной женщине. — Подождите меня. Девочка поднялась на второй этаж, подхватила свой мешок, и вручила Лелеку лоскутное одеяло и травник. — Пусть у тебя останется, на память. — Но ты же… — Я выучила его наизусть. А здесь, отвары и тинктуры, здесь — как варить супы и похлёбки, помнишь, я тебе показывала? Лили подхватила мешок с немногими вещами. — Я не думаю, что тебе понадобятся твои тряпки, — заметила женщина. Лили всучила свои вещи Лелеку. — Отдай Агнешке, у нее дочка моего возраста, у них совсем ничего нет. Лелек, не в силах вымолвить ни слова, молча кивнул. Лили хотела сказать, что будет ему писать, но и она, и Ковальски прекрасно знали, что в закрытый квартал не доходят письма. — Я буду молиться за тебя. Лили закрыла дверь и вышла в неизвестность. Незнакомка в роскошной шубе, идущая рядом с ней, отрывисто бросила: — Да, манеры у тебя оставляют желать лучшего, Лизхен. — Меня зовут Лили, мама. — Только не вздумай называть меня мамой, Лизхен.