– Может быть, Лили объяснит, – вывернулся тот. – Это значит, – уточнила Лили, – что совсем не важно, как они туда попали: они ведь уже там. Ворон распушил перья. – Кто знает? Может, окажется и важно. Лили наклонилась к большому окошку внизу двери. Она худенькая, особенно сейчас – должна пролезть. Толкнула собачью дверцу – так, попробовать. Та не шелохнулась. Потом вспомнила, что у Волчка был магнитный ошейник – без него дверца не откроется. Так в дом не могли проникнуть лисы и другие звери, а также соседские коты. Правда, соседей поблизости тоже не было, с содроганием размышляла Лили. Хотя папа сказал, что не удивится, если через собачью дверцу попытаются проползти пьяницы из пивной. Лили со вздохом выпрямилась. Она устала. Часов у неё не было, но она и так знала, что никогда ещё не была на ногах так поздно. – Что случилось? – спросил Ворон. Лили рассказала про ошейник. – Значит, нужен магнит? – уточнил Ворон, сидя на подоконнике. – Да. – А разве на холодильнике не магниты? Он смотрел в окно, склонив набок голову. Лили подошла поближе. Точно. Могла бы и сама догадаться: в конце концов, большой стальной корпус освещал всю комнату – бледно-зелёное сияние от небольшого экрана на холодильнике извещало: «морозильная камера –18°, холодильник –3°». А вокруг были магниты: мерцающие, которые она находила в чулке с рождественскими подарками, другие в форме пиццы из их любимого семейного ресторана, мышь, которую можно нарядить в разные одежды, слова на белых магнитах, в которых были буквы, что изучали в школе, картинки, списки, что купить… слова, из которых складывали стихи: Холодильник стоял в старой кухне, теперь кладовке, в новой же была встроенная техника, за дверцами. – Может, какой-то из магнитов откроет собачью дверцу, – сообщил Ворон, – если туда проникнуть. – Вот эта работа по мне! – заявил Мышонок. – Подержите меч. Он бросил иголку Кротихе, к счастью, не остриём, которая её тут же уронила. – Что это было? – ничего не видя, спросила Кротиха. – Меч, – ответил Ворон. – А-а. Лапы-то копать привыкли, – извиняясь, сказала она, поднимая их на всеобщее обозрение, – а не держать. Мышонок, не обращая на возню внимания, подобрался к нижнему уголку собачьей дверцы и, скребя задними лапками, передними толкал её, помогая головой, пока внизу, напротив замка посредине, не открылась щель, – и вдруг, в мгновение ока, оказался внутри. – Меч, – попросил он с другой стороны. – Пожалуйста. – Зачем? – удивилась Лили. – На случай ближнего боя. – Тех иголкой не остановишь, – усомнилась Лили, представив матово-чёрные, холодные и ничего не выражающие глаза. Неестественные движения. Лили хотела забрать мамину записку, но только не встречаясь снова с её призраком. – Я больше думал о собаке, – объяснил Мышонок. – Ах, о Волчке. Мысль о том, что Волчка будут колоть иголкой, тоже была ей не по душе, но лучше уж так, чем обрекать Мышонка на съедение. В конце концов, Волчок говорить не умел. Насколько ей было известно. Лили подняла маленькую иголку и протолкнула её сквозь собачью дверцу. Иголка тихонько звякнула о кафельный пол на другой стороне. Лили вернулась к окну и смотрела, как Мышонок с мечом наперевес шмыгнул через подсобку к холодильнику. Он встал на задние лапки и потянулся вверх, стягивая магнит в форме ананаса. Потом пронёсся по полу назад, к собачьей дверце, и исчез из виду. Через мгновение раздался металлический щелчок. – Готово, – сообщил Мышонок. Лили просунула в дверцу голову, потом и плечи. Дверца царапала её по животу, который пришлось втянуть и затаить дыхание, она зажмурилась до боли, но пролезла довольно быстро, неуклюже перекатившись вперёд и приземлившись на какой-то половик. – Ловко, – оценил Мышонок. – Да тише ты, – прошептала Лили, опасаясь призрачных родителей в другой комнате. – А то скормлю тебя любимой сове. – У тебя ручная сова? – озираясь, пискнул Мышонок. – Не здесь. Но я тебя отнесу. Так, на кухонном столе должна быть записка. От мамы. Там написано, где они сейчас. Нужно только пройти через ту дверь, – она показала на выход из подсобки, – и повернуть налево, в новую кухню. – Слушай, какая разница, где твои родители, – заявил Мышонок. – Тебе нужно побороть их двойников. – Мне нужна та записка. Он пожал плечами. Лили никогда не видела, чтобы мыши пожимали плечами. И чтобы мышь говорила – тоже. Или таскала иголку. – Моё дело маленькое, – добавил он, вешая на плечо иголку-меч. – Я хочу сказать, что в данном случае и ты ничего не решаешь. Ты, фигурально выражаясь, побитая собака, жертва несправедливости, на которую, может, снизойдёт удача, а может, и нет, даже с нашей помощью. – Погоди, – сказала Лили, остановившись и глядя на него. – Побитая собака, которая… – Собака, – сообщил Мышонок. – Да, ты сказал, что я побитая собака, которая… – Нет, собака. Там. Лили подняла голову и увидела Волчка, возникшего из тёмного угла комнаты. Он, принюхиваясь, направлялся к ним. – Эй, Волчок, – позвала она, протягивая руку, чтобы погладить пса по голове, как раньше, когда ещё не болела. Но пёс ощетинился, шерсть поднялась дыбом, и смотрел на неё как на привидение, как на чужака. Он приготовился к атаке, злобно рыча, и бросился на неё с выпущенными когтями и широко открытой пастью. И глаза у него были чёрные-пречёрные. Глава 8 Лили, хоть и не задумывалась, как лучше упасть: на спину или на живот, – и глазом не моргнула, как уже лежала ничком, вытянув руки вперёд. Волчок – небольшая собака, но его зубы, клацающие совсем рядом, будто в замедленной съёмке, казались огромными. Такие запросто оставят без пальцев, носа, глаза. Удивительно, как молниеносно работал мозг, как машинально она принимала решения, как привыкала к опасности. И это был Волчок, который её любил. Перед глазами что-то мелькнуло, блеснул на свету металл, и Мышонок неожиданно запрыгнул ей на нос, а Волчок с воем отступил, на белом линолеуме краснели капли крови, и пёс неуклюже возил лапой по морде. – Лишился меча! – сообщил Мышонок. – Похоже, в шерсти застрял! Зато не зря! Лили встала и заскользила к дырке в двери. Мышонок спрыгнул на пол. Пёс выл от боли, скулил, лаял. – Надо уходить, – решила Лили. – Столько шума. Сейчас явятся призраки. Двойники её родителей. Сердце стучало словно заведённый до предела метроном, с бегунком в верхней половине, тикающий очень быстро, слишком быстро. Лили играла на рояле в оркестре, там же выступала Скарлетт, а Руби была на подпевках, отчего страшно расстраивалась. «Но, слава богу, не солисткой, – всегда думала Лили, – а то бы расстраивалась публика». Всё это, казалось, происходило давным-давно, ещё до того, как подруги начали буквально шарахаться от неё как от чумной. Она выбиралась почти на ощупь, боясь того, что может увидеть, пока не добралась до дверцы и толкнула её. К счастью, та взлетела в ночь, потому что замок работал только в одну сторону – не важно, кто выходил из дома, важно не впустить никого снаружи, – и Лили ощутила холодный ветер, дувший в лицо. И тут она вспомнила. – Записка!