двумя пальцами и отпускала. Затем то же самое делала с другой прядью, и со следующей. Я просто шла. Сначала по главной тропинке, после — свернула на тропинку поуже. Мог ли кошмар, приснившийся мне ночью, быть вещим? Снится ли подобное всем, кто начинает свое обращение? А что снилось Лису? Другие лисы? А волку — волчья стая? Возможно, без сна-предыстории я долго гадала бы, откуда взяться пыльце с сильным запахом ромашки на моих волосах. Но ведь я до сих пор гадаю, и у меня нет никакого желания смотреть жестокой правде в лицо. Ноги сами вели меня. Я не знала куда, но упорно петляла по узкой тропке, будучи уже далеко от тропинки главной. Вроде бы, не дремучая чаща, но на карте эти места отмечены не были. Остановилась. Остановилась, прислушалась и поняла, что всё это время двигалась е направлении тихого шепота. Неразборчивого, но раздававшегося и в пространстве, и в моей голове одновременно. Отдававшегося эхом в сознании и зовущего меня продолжать путь. И я продолжила. Шепот усиливался по мере приближения к источнику, но шаг я не прибавляла. Слишком страшно, слишком ненормально… тревожно. Ноги заплетались, спотыкались о выступавшие коряги. Длинный белый подол цеплялся за ветви, но я аккуратно освобождала его из плена и следовала дальше за шепотом, который, хоть и становился громче, но оставался таким же неразборчивым. Не один голос звал меня. Целая толпа, состоявшая из сотни, тысяч. Различный тембр, тональность. Мужчины, женщины, дети, старики. Кому принадлежал шепот, я поняла сразу, как только вышла на большое ромашковое поле. Белое море раскинулось передо мной. Прекрасное, благоухающее и… шепчущее. А в самом центре этого поля, в позе лотоса и закрыв глаза, сидел Заяц. Длинное левое ушко подрагивало, лицо — умиротворенное и с легкой улыбкой на губах. — Заяц… — тихо позвала я, и оборотень приоткрыл один глаз. — Заяц… — повторила, а в уголках глаз уже начали скапливаться слезы. Парень вопросительно склонил голову набок, ушки смешно наклонились в ту же сторону, но мне вовсе не было смешно. Мне было жутко до дрожавших рук, холодно до мелких мурашек по коже и отвратительно до тошноты. Я не могла не прийти сюда. Просто не могла. И вот я здесь, несчастная и проклятая. Где же твоя смелось? Что от нее осталось? Ничего? Ноги все-таки не выдержали тяжести осознанного, и я упала на коленки. Слезы градом посыпались из глаз, но останавливать их не пыталась. Не получится. Почему я? Почему так быстро? Почему в ромашку? В долбанную ромашку, мать его, почему?! Даже если бы я начала обращаться в зверя, мне было бы не так больно принять этот факт, но в цветок! На стебельке, с лепестками, никчемный! Заяц продолжал сидеть на своем месте, однако, несколько изменившись в лице. Уголки его губ опустились, брови печально сдвинулись. Догадался о причине моего появления здесь и происходившей истерике? — Ромашка, — произнес оборотень и я, всхлипнув, задержала не нем взгляд. — Иди сюда, Ромашка. С запозданием я поняла, что с сегодняшнего утра у меня появилось собственное прозвище. Но лучше бы я оставалась безымянная. Ей-богу, лучше бы безымянная… Было очень непросто, но на ватные ноги я поднялась. Весь окружавший меня мир заволокло пеленой, потому что слезы продолжали катиться по щекам. По слезинке, одна за другой. Сделала шаг, сделала второй. Как и в подлеске, делала над собой невероятное усилие просто для того, чтобы ходить. А погружаться в пучину мертвого белого моря мне не хотелось еще сильнее, чем приближаться к Сердцу. Но здесь был Заяц, который одним своим присутствием создавал особую атмосферу безопасности и какого-то… душевного спокойствия. Пусть владелец длинных ушей и был готов припустить при всяком приближении хищника, но не сдававшийся и продолжавший бороться даже при такой непростой жизни. Когда я сократила расстояние между нами и устало плюхнулась рядом с оборотнем, поджав под себя ноги и стараясь сильно не приминать белые лепестки, Заяц неожиданно положил голову мне на колени. Обнял мои ноги руками и глубоко вздохнул. А шепот не прекращался. Почему-то мне казалось, что сейчас ромашки шепчутся обо мне, но разобрать что-либо все равно не могла. — Заяц, — осмелилась я нарушить наше молчание. — Я ведь обращусь, да? — Если у тебя нет смысла жить, — теплое дыхание обожгло мою кожу. Он почти касался моих коленей губами, — не всё ли равно? Смысла жить? А в чем же смысл моей жизни? Прилетевший от самого Сердца ветерок принялся играть с прядями моих волос. Горьковато-сладкий запах смешался с ароматом тысяч ромашек. Запах моего проклятья окружал меня. Глава 10. Ночь с привкусом волшебства Указания Праха я слушала вполуха, потому что разум мой до сих пор находился в очень странном состоянии. Состоянии крайней растерянности, отрешенности и фрустрации. И не столько от осознания того, что проклятье мира-пожирателя пришло по мою дуну. Скорее из-за слов, сказанных мне Зайцем. Смысл жизни. Был ли он у меня? Выросла, окончила институт, утроилась на работу. Китайца подержанного купила. Работала всего лишь мелким журналистом и вела всего одну колонку в непопулярном журнале. Если задуматься, то если бы я так горячо желала подняться по карьерной лестнице, то уже давно уволилась бы или настойчиво потребовала бы повышения с угрозой увольнения. Но нет, я просиживала в небольшом офисе редакции «Терра инкогнита» за рабочим столом день изо дня, особо не запариваясь на этот счет. Стоило только задуматься о будущем, и оно представало передо мной размытым пятном, в котором невозможно было ухватиться ни за одно очертание, ни за один силуэт. Я существовала, а не жила и, пожалуй, в жизни моей, действительно, не было смысла. Как же я буду бороться? Как скоро я обращусь окончательно при таком раскладе? — Ромашка, ты слушаешь меня? — присела Прах передо мной на корточки, тщательно вглядываясь в мое лицо и стараясь разглядеть хотя бы толику понимания в нем. Тщетно. — Это очень важно. Ты должна внимательно меня слушать, поняла? Кивнула, устремив взгляд в невидимую точку перед собой. — Как можно меньше времени проводи на солнце, — четко произнесла девушка, выпрямившись. — И ешь. Ешь побольше, сколько влезет. Мясо, овощи, траву — что угодно, но ты должна есть. — Ага, — снова тупо кивнула я. — Пыльца будет образовываться каждую ночь, поэтому с утра первым делом иди мыть голову. Чем ее меньше, тем лучше. Оттягивай обращение. Поняла? — Ага. — Как болванчик, ей-богу. Или собачка, которая обычно стоит на приборной панели и головой кивает в такт неровностям дороги. — Я расскажу ей всё еще раз, — подал голос Заяц, сидевший на печке и наблюдавший за лекцией с высоты. — Чуть позже. Когда в себя придет. — Хорошо, — вздохнув, уселась Прах за стол и подперла щеку маленьким кулачком. — Сейчас это занятие бесполезное. — Ага, — подхватила я и вновь кивнула. А Лису я что скажу? Что начала обращаться? Как он отреагирует на такие новости? Он меньше всего задумывался о проклятии, когда тащил меня сюда, закинув на плечо. Сам ведь признавался. И ладно, если бы я начала обращаться в… лисичку там какую-нибудь. Даже в волчицу ничего. Стерпелось бы и слюбилось, никаких проблем. Но в цветок! Вдруг, у него аллергия на пыльцу? О чем я опять думаю?! — Может, Лиса позвать? — предложил Заяц, качнув ушами. — Расскажем обо всем и ему, если она умолчала. — Нет! — наконец, опомнилась я и замахала руками. Прах удивленно вскинула брови. — Не надо его звать. Не надо. Пожалуйста. — Боишься, что сделаешь ему больно? — догадалась беловласка. — Он сам должен всё понимать, если привел тебя сюда по своей воле. Нет тех, кто избежал бы участи быть обращенным. Или обращающимся. — Сам догадается, когда я начну выглядеть совсем не так, как… не так, как я. А как я буду выглядеть? У тех, кто в зверей обращается, хвост отрастает, уши, когти и всякие прочие, подобающие им, атрибуты. Ну а я? Сначала пыльца, потом лепестки, позеленею, как Шрэк, и всё? Цветик-белоцветик? Лети, лети, лепесток, через запад на восток? — Будь по-твоему, — согласилась со мной хранительница. — Но Лис совсем не такой глупый, каким может показаться. Думаю, догадается он обо всем куда раньше, чем… — Не важно, — мотнула головой. — Не важно. Мне бы только голову с утра прикрыть, пока воду грею и до бани иду. Не увидит пыльцу — и вопросов не возникнет. — Предоставь это мне, — расплылся Заяц в улыбке. — К вечеру жди презент. С этими словами парень ловко спрыгнул с печки, махнул нам рукой и был таков. Мы проводили его удивленными взглядами, а после, когда мы с Прахом наконец-то остались наедине, я могла задать ей один из тех вопросов, которые надумало мое больное сознание. — Почему ты помогаешь мне? — Почему? — кокетливо хлопая ресницами, переспросила она. — Почему ты помогаешь мне, если меня сюда привел Лис? — подвела я ее к нужной мысли. — Лис, который тебе нравится. Я рассчитывала на то, что девушка тут же начнет мило отпираться и скажет, что ничего подобного она не чувствует и с чего я вообще взяла такие душетрепещущие сведения, но она молча опустила глаза. — Поэтому он к тебе не заглядывает? — продолжала я. Прах сморщила носик. — Ты ему призналась, а он отверг. И теперь ему стыдно. Просто я была когда-то в такой же ситуации. И даже не один раз, поэтому и решила… уточнить. — Да, наверное, так, — грустно улыбнулась беловласка, не поднимая глаз. — Я воспитывала их всех, как собственных детей, но… к одному из них оказалась более снисходительна. И даже больше. Мысли о лесных интригах хотя бы на некоторое время заняли собой тот внушительный пласт сознания, который отобрало проклятье. Но ни одно, ни другое, разумеется, не было мыслями светлыми. А одно противное чувство, до боли противное, закралось в дуну. Ревность? Вот еще что! Думать надо о том, как найти долбаную сумку, узнать имена и свалить из этого места. И никакие лесные интрижки не помешают мне свернуть с этого пути. Лис, наглая ты рыжая лисья морда без стыда и без совести, а тебя, оказывается… любят. Весь оставшийся день я бродила по лесу в поисках пресловутой сумки. Под каждый куст заглядывала, в каждое бревно и дупло. Меня вовсе не волновало, что передвигаюсь я без карты, но поиски всё равно были тщетными. Скорее всего, и на той самой тропе, по которой притащил меня Лис, я изучила всё вдоль и поперек. Ни одного намека. Да хоть бы помада где-нибудь брошена была и — находка, знак. Но ни сумки, ни помады, ни листков с именами. Ни-че-го. Кажется, Прах оказалась права. Мир запрятал мою сумку так далеко и глубоко, что ее ни в жизнь не отыскать. Ни в эту, ни в следующую. Однако надежду терять не стоит. Надежда — это всё, что пока что удерживало меня от полного обращения, если верить словам Медведя. А если верить словам Зайца, то обращаться я буду стремительно и с этим уже ничего не поделать. В нору я вернулась уставшая, измотанная до невозможности и морально, и физически. На нападки Лиса отреагировала безэмоционально. Просто прошла на чердак, забралась с ногами на кровать и уткнулась в коленки. Конец ли это? Совсем не так я представляла свою дальнейшую жизнь. Да я ее вообще никак не представляла, а теперь появилась хоть какая-то определенность. Цветочек на тонком стебельке и на ромашковом поле. Кому бы поведала о таком — в дурдом засадили бы моментом. Не знаю, сколько времени я провела в таком положении, но когда моих ушей достиг глухой стук, за окном уже начало смеркаться. Еще один стук. Подняла голову и поняла, что в чердачное окошко один за другим летят камушки. Что за непрошенный гость на ночь глядя? Или как раз-таки прошенный… Точно! Заяц ведь обещал заскочить и принести мне средство от всех проблем. Ну, может, не от всех… но от проблем с пыльцой точно. Быстро слезла с кровати, забралась на стол, отпихнув вазу с увядающими цветами в сторону, и распахнула створки. Да, так и есть. Стоит внизу, улыбается, ушками потряхивает. Милота да и только. — Лови, Ромашка! — весело крикнул оборотень и подбросил в воздух… что-то. Что-то, что я умудрилась словить, не выпав при этом из окна. Шляпка. Соломенная шляпка, аккуратно сплетенная и даже с белой ленточкой под цвет моего платья. Покрутила новый предмет лесного гардероба в руках, провела пальцами по тщательно переплетенному узору соломинок. Надела. — Я сам сплел! — подсказал парень, и губы его расплылись в широкой улыбке. Такой детской и очаровательной, что я умилилась еще раз. Всю жизнь готова была на него умиляться, честное слово. — Спасибо! — рассмеялась я в ответ.