— Хорошо. Так и сделаю. Развернулась, направилась к двери, опустив взгляд. А пол-то под ногами посыпан. пеплом. Любезная хозяйка этого теремка и любительница малины тоже обращается. Вот только вместо ушей и хвоста оставляет за собой дорожку из собственного праха. Что же. что же будет со мной?.. На крыльцо я вышла белая, как полотно. Чувствовала, как кровь отлила от моего лица, голова закружилась, а к горлу подступила противная тошнота. Нет, нет, нет. Нет! Обхватила себя руками, присела на корточки и зажмурилась. Я — это я. Это мое тело, моя жизнь, мое всё. Я никому не дам забрать у меня себя, потому что. потому что нет у меня ничего, ценнее собственной жизни, пусть и непутевая она совсем. Китайца забирайте, но только не меня. Не знаю, сколько еще просидела в приступе паники. Ноги не хотели идти дальше, а страшные мысли не имели никакого желания отступать. Лис. Это всё его лап дело. Он затащил меня на заклание только потому, что так ему захотелось. А мне вдруг очень захотелось дать в наглую рыжую морду. Аж костяшки зачесались. Ты меня, значит, морально сломать собрался, ну а я долго ждать не буду. Я тебя и физически могу постараться. Хотя бы нос! Мысли эти вернули меня в реальность. Жизнь вновь налилась сочными красками, а выделившийся адреналин отогнал предобморочное состояние. Вскочила, сжала плетеную корзинку в руках, как оружие массового поражения, медленно спустилась с ажурного крыльца. Осмотрелась, проанализировав обстановку. Совсем недавно ушастый валялся на дереве за домом, теперь караулил меня возле самой калитки. Сломать нос или надрать уши? Нос или уши? Нос или?.. Однако ноги в этот раз опять решали все быстрее, чем я думала, и до цели уже добрались. — О, а я тут… это… мимо проходил, — сразу же солгал рыжий, как только калитка захлопнулась за моей спиной. — Мимо лежал? — злобно прищурилась я. — Ты чего такая злая? — Я?! Злая?! — окончательно вышла я из себя и уже замахнулась, чтобы сделать один коронный и похоронный, но тяжелая ладонь Лиса опустилась на мою макушку, а сам он отступил от меня на шаг. Всё, что мне оставалось — нелепо махать кулаками в воздухе перед физиономией похитителя. — Знал бы, что ты такая агрессивная — оставил бы там, где взял, — обреченно помотал мужчина головой. — Уже поздно! Поздно! — закричала я, но это было последнее, на что у меня оставались силы. И моральные, и физические. Ноги подкосились. Оборотень успел подхватить меня до того, как тело мое достигло земли, но мне было как-то всё равно. Пусть уходит или остается. Пусть ломает или залатывает раны. Я обречена. Мы обречены. Глава 6. Нам не страшен серый волк… — Уходи, уходи… — эти слова были первыми, которые я произнесла, едва шевеля пересохшими губами. Во рту тоже было совсем сухо, и я закашляла. Громко, хрипло, но сразу после приступа к губам подставили кружку, которую я осушила до дна. — Уходи, уходи, ты. — повторила, сминая руками влажную простынь. Пот катился с моих висков градом, впитываясь в подушку. Рано или поздно за подавление истерики приходится платить, вот организм и потребовал плату. Лихорадило так, что даже под одеялом чувствовала себя, как в холодильнике. — Не говори такие вещи, — краем сознания услышала я упрек. — Не говори. Пожалуйста. Напряженная физиономия Лиса нависла над моим лицом, а руки его заняли место по бокам моей головы, упершись в подушку. — Зачем? — прошептала я. — Зачем ты. зачем затащил меня сюда? Была готова провалиться в небытье снова, но держал Но оборотень покинул ромашковое поле. Засеменил к Волк вошел молча. Просто с улыбкой кивнул мне. Его Была готова провалиться в небытье снова, но держалась из последних сил. Только ради того, чтобы послушать, что же мне ответят. На этот раз ложью ему не отделаться. Я знаю, я чувствую его ложь. Мы так мало знакомы, а я уже вижу этого мужчину насквозь. — Ты бы снова исчезла! — повысил голос рыжий. — Я не мог допустить этого! Я же так долго ждал! Да я. я в твоем доме проводил времени больше, чем в норе! Кажется, наконец-то задела его за живое, потому что сейчас, несмотря на ужасное состояние, не могла не заметить, с какой искренностью слова вырывались из Лиса неуправляемым потоком. Чуть на фальцет не срывался, а глаза горели двумя огромными изумрудами, посверкивая в полумраке комнаты. — Ты же стала для меня всем! Всем. Твой голос, твой запах, ты вся! И жажда жизни. она целиком сосредоточилась на тебе. — Он уткнулся носом в мою шею и глубоко вдохнул, а меня опять бросило в жар. Тот самый жар, от которого страшно знобит. — Когда я попал сюда, я думал, что нахожусь в кошмаре. Что когда-нибудь проснусь в своем доме, в своей постели, а на кухне пахнет маминой стряпней. Но с каждым днем надежда гасла и гасла. Мне нельзя было вернуться домой. Нельзя было покинуть это место надолго. Но ты. Кончик его носа ласково потерся о мою кожу, а длинные пальцы коснулись моих спутанных влажных волос. — .ты не считала меня проклятым. Ты играла со мной и смеялась, ругала, гладила. Рассказывала обо всем и ни о чем, жаловалась мне, но никогда не показывала слабости. Никогда не пыталась отогнать меня, кормила, поила из собственных рук. Ты приручила меня, а потом. а потом бросила. И меня чуть не разорвало. Изнутри. Когда я понял, что тебя больше нет. Ни твоего голоса, ни твоего запаха. ничего нет. — Оборотень судорожно вздохнул, вжался в меня еще сильнее, а рука, лежащая на моих волосах, ощутимо задрожала. — Сначала мне было очень больно. А потом я тебя возненавидел. Я жаждал, что когда-нибудь обязательно отомщу тебе. Как только почую, как только увижу, так сразу и отомщу. Лето сменялось осенью, осень — зимой, зима — весной, а я вынашивал свои планы. Думал, что разорву тебя в клочья. Сразу. Не выдержу. Но когда. Слезинка, моя слезинка, скатилась с уголка глаза и покатилась по виску. — … когда я наконец-то дождался твоего возвращения, мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не кинуться на тебя и не обнять до хруста костей. Так я был растерян и… счастлив. И я запутался. Я не знал, что мне теперь делать. Когда мне прийти и нужно ли. А потом понял, что ты в любой момент снова можешь исчезнуть. И, возможно, это мой последний шанс сделать так, чтобы ты осталась рядом. И никуда, никуда, никуда не пропала. В самую последнюю очередь думал о том, что ты тоже попадешь под проклятье. Или не думал об этом совсем. Наверное, совсем не думал. Я ужасный человек. Или лис Или и то, и другое. Я даже не знаю, кто я сейчас больше. Человек или животное? Он оторвался от шеи и вновь склонился над моим лицом. Наши взгляды встретились, и почему-то острое чувство вины кольнуло меня в самое сердце. Мне утверждали, что дикое животное невозможно приручить, но, кажется, они ошибались. И в этом я тоже сильно прогадала. Вообще. хитрая морда Лиса очень даже ничего, если он не портит ее отталкивающей наглой ухмылкой. Был бы первым парнем на селе. Задиристым, саркастичным, немного ленивым, но с которым никогда не соскучишься. А еще ездил бы по выходным в ближайший городок продуктами закупаться, на рыбалку бы вставал в четыре утра, беззлобно чихвостил жену за то, что та закатывает на зиму слишком много варенья и не бережет себя. Но по велению судьбы стал обладателем двух лисьих ушей и пышного хвоста. Узник, запертый в клетке под названием Дремучий мир без права жить так, как хочется. — Поэтому. — открыл он рот, и пара удлиненных клыков блеснула в лунном свете, льющемся из окна, — .не проси, чтобы я ушел. Я не уйду. Никогда не уйду Легче найти способ вырваться отсюда, чем отпустить тебя. Я кивнула, всё еще находясь под впечатлением от неожиданных откровений, а Лис, часто похлопав ресницами и прикусив губу, уставился на меня, как баран на новые ворота. Затем чертыхнулся, вскочил с кровати, сделал пару кругов по комнате и выскочил за дверь, обреченно приговаривая: «Ой дура-а-ак, дура-а-ак.» А я, прикрыв глаза и расплывшись в улыбке, почувствовала, как лихорадка отступает. Как теплеет в груди, но скорее не от нежных чувств к рыжему нахалу, а от того, как сильно он сейчас прокололся и сдал себя с потрохами. Злорадство хотя бы чуть-чуть притупило непрошенное чувство вины. Чувство вины, которое обязательно вернется ко мне, как только полегчает. Когда к моему лицу подкрался солнечный лучик, и я открыла глаза, Лиса уже не было. Встала и на всякий случай заглянула в каждый уголок. Даже за печку и на чердак. На охоту ушел? Или просто освежиться? Да не важно. Тем лучше для меня. Есть время учинить что-нибудь эдакое, чтобы начать перевоспитание хитреца и вправить ему мозги на место. Прах сама сказала, что следует следить за человечностью ребят, а значит максимально их социализировать. Не труд сделал из обезьяны человека, а потребность в коммуникации. Взвоешь еще по своему одиночеству, рыжее недоразумение, да поздно будет метаться. А пока я творила необычайно ужасную и недопустимую вещь для холостяцкого жилища, то есть генеральную уборку без спроса, мысли о ночном происшествии настойчиво лезли в голову Я помнила практически каждое слово Лиса, но никак не могла поверить в реалистичность этих слов. Будто исповедовался он не передо мной или же сильно всё приукрасил. Так уж вышло, что с мужчинами мне не везло от слова «совсем». Стоило найти, казалось бы, того самого, но любовь моя либо не взаимна сразу, либо становится таковой спустя неопределенный срок. Одного вообще на горяченьком поймала, и после этого случая грядущее счастье в моей личной жизни оставалось под вопросом. Серенады под окнами мне никогда не пели, на цветы предпочитали не тратиться, а комплименты отвешивали настолько банальные, что анекдоты писать можно. Не нужны мне ни принцы, ни рыцари, ни принцы-рыцари, пропади они все пропадом. Дайте хотя бы без гнильцы мужика, а дальше я сама над ним поработаю, ну. И, вероятно, судьба наконец-то услышала меня. Подбросила мне аж четырех оборотней, отрезанных от порочной цивилизации, а один из них уже заявляет на меня права. Недурно. Только вот что мне теперь с этим делать? А в частности с Лисом, невольной сожительницей которого мне пришлось стать. Вспомнила солнце — вот и лучик зеленоглазый. Хлопнула входная дверь. — Лисёнок! — осклабившись, обернулась я к вошедшему, который так и застыл, где стоял, с парой уток в руке. — А я тут по хозяйству уже шебуршу ни свет ни заря. Какое растерянное выражение лица у него. Словно у меня вторая голова выросла. — Я тут подумала, что если теперь живу с тобой в этой дыре… ой, то есть в норе, — быстро исправилась я, — то почему бы не привести ее в порядок, как думаешь? Это ты хорошо сообразил, что женщину сюда притащил. Сколько хлама я выгребла, о-о-ох… Небрежным движением руки указала на внушительную кучу барахла перед собой. Чего там только не было. Поломанные вещи, покрытые плесенью книги, рваные… штаны. — Да ты с ума сошла, женщина! — упали утки на пол, а гордый хозяин жилища немедля направился к вещам, над которыми я учиняла безжалостную расправу. — Это нормальные штаны! — Они рваные, — покачала я головой. — На них дырка, видишь? — Это дырка для хвоста! — на повышенных тонах ответили мне, вырвали предмет одежды из рук и потрясли им в воздухе. Между нами повисло неловкое молчание. Между мной, Лисом и несчастными рваными штанами. Где-то на улице застрекотал кузнечик. Очень громко. Так громко, чтобы тишина давила на нас еще сильнее. — Для хвоста? — первая открыла я рот, с интересом изучая штаны, которые в данный момент находились на оборотне, пусть и стоял он ко мне передом. — Естественно! — с энтузиазмом ответили мне. — Не с голой же задницей мне ходить и в штаны его не всунешь! Кузнечик за окном застрекотал еще громче, пока я собиралась с мыслями. Вернее, переваривала только что сказанное. Но недолго, потому что очень скоро меня накрыло неконтролируемым хохотом, а непрошенные слезы смеха брызнули из глаз. — Ты чего… ты чего ржешь?! — зажглись искорки праведного гнева у рыжика в глазах, но от этого меня накрыло еще сильнее. А пока я, осев на пол, пыталась успокоиться, Лис сидел за столом, ощипывал пойманных уток и играл желваками. Кажется, я начинаю привыкать к этому месту. Специфично, конечно, но и место нестандартное. — Послушай, — обратилась я к раздраженному мужчине, как только истерика моя сошла на нет. — Часть одежды мне всё-таки придется у тебя позаимствовать, чтобы постирать платье. Нехотя оборотень оторвался от своего «увлекательного» занятия и устремил на меня непроницаемый взгляд. — Если только шубу. Там, — кивнул он в сторону двери.