– Кто? – Прости, ландграф, но Эльза просила меня не говорить тебе имени преступника. – Почему? – удивился Генрих. – Она не хочет, чтобы ты карал этого человека. – Что за ерунду ты говоришь? Я знаю, что Эльза слишком добра, но разве она может не желать наказать того, кто хотел убить её? Хельга молчала, и лишь невозмутимый взгляд её чёрных глаз говорил, что другого ответа собеседник не получит. Спокойствие и упрямство ведьмы нервировали Генриха. – Говори! – приказал он. – Ты не имеешь права покрывать преступника! Говори, или я пытками вырву из тебя его имя! – Я бы тебе сказала, но я уже обещала Эльзе молчать. – Ты бестолковое существо. Тебя давно пора отправить на костёр, ведьма! – Не выпускай злобу наружу, – не повышая голоса, возразила Хельга. – Она мучает твоё сердце. – Моё сердце мучаешь ты! Но Хельга всё с тем же спокойствием подошла к ландграфу совсем близко и положила ладонь на его грудь. – Успокойся, – произнесла она. – Твои эмоции понятны, однако уже ничего не исправить. Ты должен хранить себя, хранить своё здоровье ради сына. Он потерял мать, не дай ему потерять и отца. Генрих явственно почувствовал, как боль в его сердце стала затихать и скоро угасла совсем. Он был поражён этим чудом. – Ты одним прикосновением сумела выгнать боль из груди моей, – проговорил Генрих. – Ты чудесным образом помогла мне. Так почему же ты не можешь помочь Эльзе? – Я могу противостоять болезни, но не смерти. Из спальни вышел лекарь Гойербарг. На его узком безбородом лице застыло выражение печали. – Ну что? Что? – с нетерпением обратился к нему Генрих. – Простите меня, ландграф, но я ничем не сумел помочь Эльзе Штаузенг. У неё большие внутренние повреждения… и слишком много крови она потеряла… Её жизнь угасает с каждой минутой. Сражённый приговором, Генрих рукой отстранил лекаря с пути и вернулся в спальню. Служанки уже переодели свою госпожу в чистые одежды, сменили на кровати простыни и теперь отошли в сторону, тихо утирая со щёк слёзы. Генрих вновь опустился на колени возле ложа и всмотрелся в бледное лицо любимой. Уже было заметно, как её тело медленно прощалось с душой. – Эльза, – тихо позвал Генрих. – Моя милая Эльза. Не покидай меня. Девушка открыла глаза и слабо улыбнулась. – Любимый. Благодарю тебя за самые счастливые дни жизни моей… за любовь твою… Не забывай обо мне никогда… – Ты всегда будешь жить в моём сердце, – пылко сквозь рвущиеся на свободу слёзы заверил Генрих. – Только ты одна. – Но обещай… Если узнаешь имена моих обидчиков, ты не станешь их наказывать… – Ты действительно знаешь, кто они? – Да… Я понимаю, почему они так поступили… Я прощаю их. Прости и ты. – Я не смогу. Ведь они тебя!.. – Заботься о нашем сыне, – прервала Эльза, чувствуя, что время её заканчивается. – Никогда не оставляй его милостью своей, своим благословением… – Он не узнает горя, клянусь тебе. – И ещё… Назови его Берхард, в честь твоего великого прадеда… Пусть он станет таким же храбрым и мудрым. Дух твоего предка защитит его… – Да… да, это достойное имя для моего наследника. – Когда он подрастёт, расскажи ему обо мне… – Он обязательно узнает всю правду. – Благодарю… Эльза чуть подняла взгляд и вновь постаралась улыбнуться, хотя это давалось ей всё труднее. – Отец… – её голос совсем ослаб. Генрих обернулся – за его спиной стоял несчастный Ахим Штаузенг, он едва сдерживал рыдания. Эльза была его единственной дочерью, любимой и любящей, его надеждой, его опорой, и теперь он оставался один, совсем один. Генрих поднялся с колен и отошёл, уступив место отцу умирающей. – Доченька, родная моя, – заплакал Ахим, присев на кровать. – Как же я теперь стану жить без тебя? Разве будет теперь смысл в моей жизни? – Спасибо вам за всё, отец. Вы самый прекрасный человек на свете… Простите мне все обиды, что причиняла я вам… Мне тяжело оставлять вас одного… Я знаю, как вы любите меня, и вы… вы совсем забыли о себе. Прошу, найдите себе достойную добрую жену… – Разве я могу об этом думать?.. – запротестовал Ахим. – Я буду радоваться за вас там, на небе, зная, что вы не один, что о вас есть кому заботиться… Пообещайте, отец… – Обещаю, – смирился Ахим Штаузенг. – Где мой сын? Из тёмного угла комнаты к Эльзе вышла плачущая Хармина с завёрнутым в одеяльце младенцем на руках. – Вот, Эльза, вот твой мальчик. Мальчик ворочался, кряхтел, но не плакал. Эльза с большим усилием подняла руку и погладила малыша по его маленькой с чёрным пушком головке. – Берхард, сыночек… Как жаль, что я не увижу, каким ты станешь мужчиной. Да благословит тебя Бог, мой мальчик. Эльза тихо опустила руку, закрыла глаза и умерла. Ахим Штаузенг больше не мог сдерживать рыдания, да это уже и не нужно было. Склонившись над бездыханным телом дочери, он дал волю слезам. Священник, встав у изголовья, начал тихо читать молитву. Женщины вокруг заплакали, мужчины склонили головы. Скорбь. Генрих приблизился к Хармине Кроненберг, по-прежнему державшей на руках младенца. Он ещё не видел своего сына и теперь внимательно разглядывал личико малыша. Волна счастья нахлынула на молодого отца от лицезрения родного сына, наследника. Но она тут же смешалась с горем от потери горячо любимой женщины. – Мне кажется, малыш на вас похож, – прошептала Генриху Хармина, улыбнувшись ему сквозь слёзы. – Нет, у него глаза, как у мамы, и волосы тёмные. – Цвет волос может измениться с годами. Мы с Клосом хотим с вами поговорить по поводу младенца, ландграф. – Что-то серьёзное? – Да. Давайте выйдем. Хармина подала знак своему мужу, и тот направился к двери. Ещё раз печально взглянув на Эльзу, Генрих тихо вышел вслед за Харминой из спальни. – Ландграф, – начал разговор Клос Кроненберг. – Я понимаю и переживаю ваше горе. Прекрасно знаю, кем была для вас Эльза. – Она была душой моей, – эхом отозвался Генрих. – Как теперь я стану жить без души? – Сегодня странная ночь. Она принесла вам горе и в то же время одарила радостью. У вас теперь есть сын, о котором вы так долго мечтали. – Да, Клос, ты прав, – Генрих нежно взглянул на малыша. – Эльза воплотила мою мечту в явь. – Можно мне задать вопрос вам, ландграф? Как вы намерены поступить с ребёнком? – Конечно, я заберу его с собой, Клос. Я перед всей страной признаю его сыном и наследником. Я воспитаю из него настоящего рыцаря. – А ваша супруга? – Уверен, Патриция не настолько зла, чтобы не пожалеть несчастное невинное дитя. В моём доме малыш Берхард будет купаться в любви. Дай мне его подержать, Хармина. Женщина осторожно передала младенца в крепкие руки отца. Малыш по-прежнему вёл себя тихо и лишь кряхтел, поворачивая головку в разные стороны. – Какой он маленький, – с улыбкой разглядывал Генрих сынишку. – Он должен был родиться в начале мая. Но его заставили покинуть чрево матери сейчас, в марте. Знаешь, Клос, ему нужна кормилица. Ты мне сможешь помочь в её поиске? – Вот как раз об этом я и хотел поговорить с вами, – поддержал Клос Кроненберг. – Вы знаете, что месяц назад Хармина тоже осчастливила меня сыном… – Как же мне не знать, ведь я стал его крёстным отцом! – Так вот у моей жены много молока, так много, что его вполне хватит, чтоб прокормить двух младенцев. – Это правда? – устремил Генрих взор на Хармину.