Спустя некоторое время в покои Берхарда Регентропфа вошли двое слуг, присланных ландграфом, они несли кувшины с водой и белые простыни. Вместе со слугами зашёл и Кларк. Лекарь Гойербарг суетился вокруг больного, снимая с него одежду. – Что-нибудь выяснили, гер Гойербарг? – негромко поинтересовался Кларк. Лекарь обернулся, на его лице застыла растерянность. – Я ничего не понимаю, – развёл он руками. – Я нашёл у Берхарда признаки очень многих недугов. Такое впечатление, будто организм просто устал работать и постепенно отключает все органы. У Кларка сердце защемило, неужели и правда яд? Юноша тревожно взглянул на друга. Тот так и не пришёл в себя, лежал на кровати с холодным компрессом на лбу и хрипло выдыхал воздух, смуглое лицо его приобрело сероватый оттенок. Тем временем лекарь укрыл обнажённого Берхарда влажной простынёй, поставил у кровати таз и взял в руки скальпель. – Что вы обираетесь делать? – спросил Кларк. – Пущу немного крови, – отозвался Гойербарг. – Сейчас необходимо потушить жар и снизить давление. Лекарь скальпелем быстро провёл по запястью пациента, и из порезанной вены крупными каплями в таз закапала кровь. Какое-то время Питер Гойербарг хмуро наблюдал за кровотечением, но что-то не нравилось ему в этом действии. Он помассировал руку больного юноши, заставляя кровь быстрее выходить из раны, потом подхватил одну каплю пальцем и приблизил к глазам. – Почему она такая тёмная? – удивлённо проговорил лекарь. Кровь действительно напоминала цветом вишнёвый сок, Кларк это тоже заметил. – И что это значит? – спросил парень. Лекарь задумался, почти машинально вытер палец о салфетку. Он молчал, думал и пока молчал, пытаясь найти ответ к загадке. – Что это значит? – нетерпеливо повторил Кларк свой вопрос. – Это значит, – начал медленно говорить лекарь Гойербарг, – что в организм Берхарда попало некое вещество, которое испортило кровь. Поэтому и органы отказываются работать, не желая питаться такой… такой отравой. Лекарь вонзил в стоящего рядом юношу вспыхнувший взор – вот и отгадка. – Это яд, – почти шёпотом высказал он. – Вы уверены? – Кларк так же перешёл на шёпот. – Очень похоже. Гойербарг взглянул на страдающего Берхарда и вдруг сам испугался своей догадки. – Яд… Его отравили! Но… Зачем? – В этом замке слишком многим желанна смерть Берхарда, – глухо ответил Кларк. – Боже мой! – Ужас нарастал в душе Питера Гойербарга. – Вы сможете исцелить Берхарда? Лекарь медленно и обречённо покачал головой. – Раз кровь успела так потемнеть, значит, яд попал в организм уже давно. Может, вчера, может, раньше. Это яд, который убивает постепенно. – Но неужели ничего нельзя сделать? – Кларк был крайне взволнован. – Я не знаю, что это за яд… Не уверен, что смогу, но попробую… Лекарь повернулся к слугам, стоявшим в стороне и с любопытством наблюдающим за тревожным шёпотом господ. Что ему понадобится? Горячая вода… Ещё простыни… В задумчивости лекарь подошёл к своему кожаному сундучку, открыл его. Сначала нужно решить, что можно предпринять. Но кроме переливания крови ничего в голову не приходило. Вот только где взять столько крови, чтобы как можно быстрее очистить погибающий от отравы организм? Лекарь Гойербарг оглянулся к Кларку Кроненбергу. – Гер Кларк, вы сможете пожертвовать немного своей крови для друга? – спросил он. – Если понадобится, можете взять всю, – с готовностью ответил молодой Кроненберг. Обсудив все условия, важные договорённости, детали церемонии, участники переговоров стали неспешно покидать кабинет ландграфа фон Регентропфа. Сначала ушёл епископ; пожилой грузный мужчина устал с дороги, и был рад столь скорому завершению разговора, ему не терпелось переодеться в более лёгкую одежду, поесть и лечь в постель на отдых. Вслед за епископом ушли маркграф фон Фатнхайн и барон Хафф. Мужчины почти не разговаривали друг с другом, только по необходимости. Маркграф по-прежнему был обижен за неуважительное отношение к его дочери в этом доме, но ландграф сейчас без спора шёл на все уступки, соглашался с любыми условиями, и улыбки выгоды слегка смягчали негодования гордости. В покоях Генриха остались только члены его семьи. – Ну как, Патриция, теперь ты всем довольна? – устало спросил он свою супругу. – Да, довольна, – не стала скрывать Патриция. – Наконец всё встало на свои места. Признаться, я не ожидала от Берхарда такого широкого жеста, что он сам, по собственному желанию решит восстановить справедливость в нашей семье. – Теперь ты перестанешь придираться к нему? – Что ты! Отныне никаких претензий. Берхард оказался лучше, чем я о нём думала. Моё материнское сердце открыто для любви к нему. Генрих горько усмехнулся – какие пафосные слова, да только в них не было даже малой частицы искренности. – Густав? – обратился ландграф к младшему сыну, желая знать и его мнение. Юноша был совершенно спокоен и уверен в себе. Ещё бы, ведь всё шло так, как он того желал. – Не буду скрывать, отец, что Гретта мне очень нравится, – вальяжно расположившись в кресле, ответил Густав. – Но, к сожалению, приходится выбирать. Раз Берхард отказался в мою пользу от Регенплатца, то, так и быть, я отдам ему мою невесту. Заключим, так сказать, братский обмен. Генрих отвернулся, ему вдруг стало противно разговаривать с этими людьми. Они довольно улыбались, распинались в самых добрых заверениях, радовались удачному повороту судьбы, но на самом деле своего отношения к Берхарду никто из них так и не изменил, он по-прежнему остался для них чужим, лишним, недостойным внимания и участия. – Ладно, ступайте, – тихо распорядился Генрих. – Мне необходимо ещё кое-какие формальности закончить. Да и к Берхарду зайду. Патриция, Густав и Маргарет без возражений и с готовностью покинули кабинет главы семейства, будто только и ждали его позволения уйти. Патриция пошла в одну сторону, намереваясь навестить свою мать Магду Бренденбруг, Густав и Маргарет не спеша побрели в другую. – Интересно, Берхард поправится ко дню свадьбы? – произнесла Маргарет. – Или его придётся в церковь на носилках нести? – Нет, он не поправится, – уверенно ответил Густав. – Откуда ты знаешь? С торжествующей улыбкой Густав снял с пальца перстень с чёрным топазом и, нажав на тайную пружинку, продемонстрировал сестре пустоту маленькой ёмкости. Маргарет ахнула и остановилась. Широко распахнутыми глазами она взирала на опустевший перстень. – Неужели?.. Неужели ты?.. Убил?!.. – Последнее слово девушка произнесла не просто шёпотом, а одними губами, так велико было её изумление. Собеседники, не сговариваясь, огляделись по сторонам – не подслушивает ли кто? Но в коридоре никого не было, а стражу Генрих отпустил. Можно говорить спокойно, и всё же как можно тише. – Я же тебе говорил, что буду иметь всё. – Густав был горд собой. – Всё. И власть, и богатство, и женщину. И я не понимаю, почему ты удивляешься? Ведь перстень с отравой ты подарила мне не ради забавы или украшения. – Да… Конечно… – согласилась Маргарет. – Я хотела, чтоб ты решил свои проблемы… – Вот я и сделал это. – А если отец узнает? – Откуда ему узнать? Берхард просто заболел, у него жар, лихорадка. – Надеюсь, он в это поверит… – Тсс… – Густав прижал палец к губам, потребовав замолчать. Он заметил, как из покоев Берхарда вышел лекарь Гойербарг и скорым шагом направился в кабинет ландграфа. Лекарь был хмур, задумчив и не заметил, стоявших в коридоре собеседников. А зайдя к ландграфу, не уследил, что плохо прикрыл за собой дверь. Естественно, Густав этим воспользовался и осторожно приблизился к кабинету отца, дабы подслушать разговор. Маргарет последовала за братом. Завидев лекаря, Генрих нетерпеливо шагнул ему навстречу. – Ну, что с Берхардом? Вы выяснили, чем болен мой сын? Когда он поправится? Генрих забрасывал лекаря тревожными вопросами, но тот лишь печально склонил голову. – Боюсь, ландграф, мне вас нечем утешить. – Что случилось? Говорите! – Генрих застыл в напряжении. – Ваш сын не просто болен. Его кровь пропитана ядом. Берхарда отравили. – Что?! Отра… Генрих вдруг схватился за грудь, почувствовав острый укол в сердце. Он готов был к любому вердикту, но только не к такому. Его сына, любимого мальчика отравили, насильно и подло подвели к смерти! Но зачем? Кто? Ослабевший от удара, Генрих тяжело опустился на стул. – Где ваши капли, ландграф? – поспешил к нему Гойербарг и без спросу стал ощупывать пояс ландграфа. Но Генрих был так подавлен приговором, что даже не обращал внимания на усилившуюся боль в груди и почти остановившееся дыхание, мысли его были обращены только к молодому несчастному юноше, который только-только почувствовал радость жизни, и теперь по чьей-то жестокой прихоти должен эту жизнь потерять. Лекарь наконец нашёл пузырёк с каплями и заставил Генриха выпить лекарство. – Вы сможете его излечить? – хрипло простонал Генрих, постепенно возвращаясь в реальность.