Дверь открылась, и в комнату вошёл Берхард. Вот он источник всех неприятностей отца. – Вы позволите, отец? – испросил разрешения Берхард. – Заходи, раз пришёл, – вздохнул Генрих. – Чем ещё хочешь огорчить меня? Берхард чувствовал себя неловко. Он понимал, что отец обижен на него, понимал, что обида его справедлива, но также понимал, что иначе поступить не мог. – Я хотел только узнать ответ маркграфа фон Фатнхайна. – А какая тебе разница? – рявкнул ландграф. – Ваш брак с Греттой всё равно уже не расторгнуть. Берхард опустил глаза. Отец говорил с ним резко, с горечью обречённого человека. В комнате повисла напряжённая минута молчания. Ещё раз пройдясь из угла в угол, Генрих всё-таки ответил сыну: – Конечно, маркграф согласился выдать Зигмину за Густава, дабы не клеймить дочь званием отвергнутой невесты. Хорошо, что и сама Зигмина не против такой замены, так как в тебе почему-то разочарована. Барон Хафф так же рад, что дочь его выйдет замуж по любви. Гретте ты мил, её глаза прямо-таки светились счастьем. Патриция прибегала уже, падала мне в ноги в порыве благодарности, что я наконец одумался и поставил всё на свои законные места. В общем, все остались довольны переменами. И только я чувствую себя дураком, человеком, чья жизнь, чьи старания прошли впустую. Генрих тяжело опустился на стул и устало опустил голову. Берхарда немного взбодрило то обстоятельство, что всё складывалось весьма удачно. Он приблизился к отцу. – Я говорил с Густавом, – негромко сказал Берхард. – Он был удивлён, но рад тому, что станет вашим наследником. И… он дал мне обещание, что отныне будет моим другом и помощником. Война между нами окончена. – Ну что ж, – вздохнул Генрих. – Хоть что-то случилось хорошее и для меня. Мои сыновья наконец помирились. – Отец, мне действительно жаль, что я обидел вас… – Прекрати оправдываться, Берхард, – немедленно прервал сына Генрих. – Я тебя ни в чём не обвиняю. И возможно даже… Возможно, ты поступил правильно. – Вы поддерживаете меня, отец? – В глазах юноши вспыхнула радость от родительского прощения и понимания. Но Генрих ответа не дал. Ему всё же было трудно признать своё полное поражение. – Иди на праздник, – бросил он. – Что сделано, то сделано, назад дороги уже нет. Иди. Я вскоре тоже к гостям прибуду. Праздник закончился поздно, далеко за полночь. Утомлённые от танцев и веселья гости, разбрелись по своим покоям, оставив после себя разбросанную разноцветную мишуру, маски, увядшие цветы. Длинный стол был завален остатками еды, пол поблёскивал тёмными лужицами пролитого вина. Усталых господ сменили слуги, которым предстояло привести залу в порядок, убрать стол, отмыть пол, почистить посуду – дел хватит до самого утра. Солнце уже показало первые лучи, когда Берхард вернулся в свои покои. Не праздник задержал его и уж тем более не надзор за работающими всю ночь слугами. Не отпускали его объятия любимой женщины, ласками которой он никак не мог насладиться, поцелуями которой он никак не мог насытиться. Утомлённая усладами любви, Гретта уснула лишь на заре. Только тогда Берхард покинул её ложе, тихо оделся и так же тихо и осторожно вышел из покоев своей пока ещё тайной супруги. Придя к себе, Берхард, не раздеваясь, повалился на кровать. Нужно поспать хоть немного, постараться снять хотя бы частицу усталости после шумного дня и бурной ночи. А усталость чувствовалась. В висках пульсировала тупая боль, горло царапала изжога, тело одолевала слабость. Берхард приподнялся на локте и оглядел комнату в надежде увидеть кувшин или бокал с каким-нибудь напитком, но ничего подобного не обнаружил и вновь упал на кровать. Ладно, можно потерпеть, скоро уже придёт слуга и принесёт воды. Закрыв глаза, Берхард тут же провалился в сон. Утром слуга, молодой парнишка, принёс большой кувшин с водой для умывания и белое полотенце. Оставив всё это на столе, он подошёл к своему господину и тронул его за плечо, призывая проснуться. Берхард моментально вернулся из сна в реальность и открыл глаза. Но веки оставались тяжёлыми, взор застилал туман, а телу было очень жарко. – Открой окно, – попросил он слугу. – Оно открыто, – ответил прислужник и, нагнувшись к Берхарду, озабоченно поинтересовался. – Вы хорошо себя чувствуете, господин? Ваши волосы и рубашка… влажные. Похоже, у вас жар. Берхард крепко зажмурил глаза и вновь открыл их – туман немного рассеялся. – Нет, всё хорошо, – проговорил он. – Просто здесь очень жарко. Берхард сел на кровати. Нет, он не болен, просто не выспался, усталость ещё не прошла. Но рубашка и правда была влажной. Берхард стянул её с себя, подставив обнажённое тело утренней свежести. – Ты принёс воды? – спросил он слугу. – Да, господин. – Она холодная? – Да, прохладная. Берхард сначала вдоволь напился, затем умыл не только лицо, но и ополоснул весь торс, после чего почувствовал себя значительно бодрее. Ему так приятно было чувствовать на коже прохладу влаги, что он даже утираться не стал. – Вам помочь одеться, господин? – поинтересовался слуга. – Нет, я сам. Ступай. Влага быстро впиталась в кожу, и снова стало жарко. Берхард подошёл к окну, пропустил задумчивый взгляд сквозь пожелтевшую макушку старой берёзы. Летнее пекло, казалось, надоело уже не только людям, но и самой природе. Однако в этот день ветер подул с севера и даже пригнал оттуда тяжёлые облака. Тогда почему так жарко? Постояв немного под холодным дыханием ветра, Берхард отвернулся от окна и направился к сундуку, в котором хранилась одежда. Открыл его, наклонился, и в глазах вдруг потемнело. Юноша едва не потерял сознание и устоял лишь потому, что облокотился на стоявший рядом стол. Берхард медленно повернулся и сел на край сундука. Темнота постепенно прошла. Что это было? Он действительно болен? Юноша приложил ладонь ко лбу, к шее, к груди, пытаясь определить, есть у него жар или нет, но ничего подозрительного не ощутил. Взяв одежду, Берхард осторожно поднялся и закрыл сундук. За утренней трапезой Берхард ел мало, совсем не испытывая аппетит, зато много пил воды, так как сухость в горле возникала снова и снова, и жар не унимался. Юноша почти ни с кем не разговаривал, сохранял спокойный и безучастный вид, но под ним он скрывал нетерпение скорее покинуть уже надоевшую толпу гостей, чужих людей и выйти на улицу, а лучше сесть на своего коня и, пустив его свободный галоп, ворваться в прохладу ветра. Окунувшись в свои мысли, Берхард и не подозревал, что за ним пристально наблюдают. Густав нервничал, он ждал действия яда, но пока ничего не замечал. Брат его выглядел как обычно, словно каменное изваяние. Берхард всегда так умело скрывал свои чувства и мысли, что со стороны их никак нельзя было определить или угадать. И это ещё больше раздражало Густава. Оставалось лишь ждать. В отличие от Густава, Кларк заметил изменения в друге. Вид отрешённый, взгляд усталый, движения вялые, к разговорам интереса никакого, к окружающим людям тем более. Что-то случилось, что-то произошло. И Гретта переживала: Берхард на неё почти не смотрел и сидел за столом угрюмый. Уж не возникли ли новые проблемы, новые препятствия для их любви? Или Зигмина в последний момент передумала? Дочь маркграфа принципиально не разговаривала со своим бывшим женихом, а Гретту и барона Хафф демонстративно не замечала. Обиженная и уязвлённая отказом Берхарда, она прятала слёзы за холодным взглядом, а унижение за гордой осанкой и тешила себя лишь тем, что власть в Регенплатце всё-таки достанется ей, а уж повод отомстить за оскорбление она найдёт обязательно. Не простит она обидчика, ни за что не простит. Сейчас, заметив озабоченное состояние Берхарда, Зигмина очень надеялась, даже молила, чтобы этого бесчестного человека посетила беда. Дождавшись наконец окончания трапезы, Берхард поспешил к Кларку. – Хочу коня выгулять. Поедешь со мной? – предложил он другу. – Конечно, – не раздумывая, согласился Кларк. – У тебя проблемы? – Нет, с чего ты взял? – улыбнулся Берхард. – Наоборот, я чувствую себя волшебником: всё происходит так, как я желаю. – Однако счастья на твоём лице что-то не заметно. – Да я просто не выспался. И мне… Мне на воздух хочется. Пойдём. Берхард зашёл в свою комнату, чтобы одеться для верховой езды. Уже поднимаясь по лестнице, юноша снова почувствовал слабость и дурноту. Теперь он и сам заподозрил зародившуюся болезнь в себе. Жар не отступал, рубашка опять стала влажной. И воздуха не хватало. Берхард позвал слугу и попросил его принести кувшин холодной воды. Из окна повеяло холодом. Такого холодного ветра не было уже давно. Да ещё и облака сгущались. После многодневной изнуряющей жары вполне могла разразиться гроза. Мысли о дожде оказались приятны душе. Берхард ощутил острое желание подставить своё разгорячённое тело под ледяной душ пригнанного с севера дождя. Он подошёл к окну и взглянул на небо – облака плыли тяжёлые, словно белые горы. Юноша жадно вдыхал свежий воздух, с удовольствием пропуская холодный ветер под рубашку, в волосы, подставляя ему горевшее лицо. В покои друга Кларк вошёл без стука. – Ты ещё не одет? – удивился он. – У нас не так много времени на прогулку… Берхард молча обернулся, и Кларк невольно ахнул. – Что с тобой? – заволновался он. – Хорошо ли ты себя чувствуешь? Но Берхард чувствовал себя плохо. Жар усиливался, по лицу текли капли пота, взор застилал туман, слабость быстро овладевала его телом. Друга он слышал как бы издалека и видел лишь его смутные очертания. Разум отказывался что-либо понимать, в голове образовалась глубокая пустота. И по-прежнему не хватало воздуха. Юноша был не в силах даже звук произнести. Туман в глазах становился всё гуще и темнее и наконец полностью поглотил собой разум. Подбежав, Кларк едва успел подхватить потерявшего сознание друга, отнёс его на кровать и громко отдал приказ вошедшему в это время молодому слуге: – За лекарем беги! Быстро! Лекарь Гойербарг прибыл скоро, и его сразу провели в покои больного. У кровати Берхарда стоял ландграф и с состраданием взирал на муки сына, не в силах чем-либо ему помочь. – Гер Питер! – шагнул Генрих к вошедшему лекарю. – Какая-то неизвестная болезнь подкосила моего сына. Вся надежда на мастерство ваше, гер Питер. Излечите его. Лекарь Гойербарг снял плащ, поставил саквояж на стол и приблизился к Берхарду. Юноша по-прежнему находился без сознания и изнывал от жара; дыхание было слабым и неровным. – На первый взгляд у Берхарда лихорадка, – сказал лекарь. – Но причину я пока не знаю. Надо обследовать… – Делайте всё, что необходимо. Сейчас пришлю вам на помощь слугу. А мне необходимо идти, гер Питер. Только что прибыл епископ, я не могу заставлять его долго ждать. – Да, конечно. Как только я что-то выясню… – Немедленно сообщите мне. Немедленно, – наказал Генрих. – Я прикажу страже, чтоб пропустила вас ко мне в любом случае. Расстроенный, Генрих вышел из покоев старшего сына. У дверей столпилась вся семья: Патриция, Маргарет, Густав. Поодаль остановились Клос Кроненберг и Кларк. На всех лицах застыло ожидание. – Лекарь сказал, что у Берхарда лихорадка, – тихо сообщил Генрих. – О Боже! – ахнула Патриция, брезгливо изогнув губы. – Только заразы нам не хватает. И демонстративно закрыв ладонью нос, она спешно удалилась прочь. Маргарет лишь равнодушно повела плечом. Густав отвернулся, дабы никто не заметил его торжествующей улыбки – он-то знал, от чего вспыхнула лихорадка у его брата. Клос Кроненберг приблизился к ландграфу. – Надеюсь с Берхардом ничего серьёзного? – спросил он. – Я тоже на это надеюсь, – вздохнул Генрих. – Гойербарг опытный лекарь, он обязательно поставит его на ноги. Я верю в его мастерство. Он печально склонил голову и сложил руки, словно для молитвы. Сейчас его ничто не интересовало кроме здоровья Берхарда, любимого сына. Однако дела требовали обратить внимания и на них. – Пойдёмте встречать епископа, – подняв голову, позвал Генрих. – Маргарет, Густав… Кларк. Пойдёмте. Густав и Маргарет не спеша побрели вслед за отцом и графом Кроненбергом. Кларк же остался. Внезапная болезнь друга его сильно волновала. Из головы не выходили недавние слова ведьмы Хельги: «Смерть подошла к Берхарду слишком близко. Я чувствую запах яда». Яд. Неужели Густаву всё-таки удалось отравить брата? Неужели Кларк всё-таки проглядел этот момент? Если так, он никогда не простит себе этого, и смерть Берхарда будет всегда лежать на его совести тяжёлым камнем.