У меня так сразу не нашлось слов. Господи, сколько же часов нужно просидеть в парикмахерской, что аммиак проник под кожу, череп и добрался до мозгов?! То есть давать сдачу тому, кто случайно тебя задел — это нормально? И притом, что это еще и девочка?! Куда катится этот мир, боже? Сначала вот такие горе-мамаши разрешают своим деткам бить девочек, а потом удивляются, когда повзрослев, их милый мальчик лупит свою подругу, сестру, жену, да и самой мамане может от всей души врезать за просто так. Кого растят, спрашивается? И зачем, скажите, они вообще рожают? Я понимаю, это их право и все такое. Но для чего воспитывать вот таких вот уникумов, для которых насилие — норма? Впрочем, тут, похоже, яблочко от яблоньки! — Да ничего, — изумленно покачала я головой, пребывая в состоянии глубокого шока от услышанного. Особенно от борзости, наглости, самоуверенности и чувства вседозволенности у этой особы! — Но он бросался шариками и чуть не попал в моего ребенка. Естественно, уточнять, что я всего лишь няня, я благоразумно не стала. — Но не попал же! — А если бы попал? — у меня от данного заявления едва не рухнула челюсть, благо я помнила, насколько внизу жесткие шары. — Но не попал же! — блондинка посмотрела на меня, как на дуру. И снова, она не видела ничего, дальше собственного носа. Хотя, я так подозреваю, просто не хотела, явно считая себя правой со всех сторон, тем самым заставляя меня оглянуться вокруг. Но нет, состояние крайнего изумления было написано на лицах всех окружающих, не только на моем! Вот это ЧСВ… я почти серьезно завидую! — Да если б попал, было бы уже поздно! — не выдержала я, слегка повышая голос. Она серьезно не понимает, что если б ее сын попал Стасу по лицу не вскользь, а полноценно, то исправить ничего было бы уже нельзя? — Но не попал же! — похоже, аргументы у нее закончились. Ну или не начинались вовсе. — Вокруг оглянись, блин. Здесь все на соплях держится! Тоже пойдешь работникам делать замечания делать на случай «а если из-за ветра на моего ребенка крыша рухнет»? — Если я увижу, что моему ребенку угрожает опасность, и слабо закрепленная конструкция может на него рухнуть, естественно, я пойду и добьюсь, чтобы это исправили! Потому что если она вдруг упадет, будет уже поздно! На такое у нее аргументов, как ни странно, не нашлось. Да и голос я не повышала, на провокацию не велась, да и была права, в общем-то. Понимая, что скандал затухает, блондинка решила вернуться к старой песне: — Я тебе еще раз говорю, своего ребенка воспитывай! На моего нечего пасть открывать! — Я-то воспитываю, — усмехнулась я, украдкой подмигивая Стасику. Ребенок, ранее напряженный, заметно расслабился и даже как-то робко улыбнулся в ответ. Но возвращаться к игре пока не спешил. — А вот вы своего явно нет. Какая мама, такой и ребенок. — Что?! Да ты кто такая, чтобы меня учить?! — окончательно обозлилась на меня самая неадекватная из всех мам, которых я только видела за всю свою жизнь. Хотя перевидала, надо сказать, многих! И знаете… я устала терпеть их выходки. Их бесконечное самомнение, желание и попытки унизить других. Их необразованность, хамство и непоколебимая уверенность, что им позволено все на свете! Надоело. Я себя не на помойке нашла, знаете ли! — М-м-м, дайте ка подумать, — я сделала вид, будто задумалась, одновременно подавая Стасу руку, помогая ему выбраться из бассейна. Пройдясь по бортику, поравнявшись со скандалисткой, отправив ребенка вниз по лестнице, чтобы обувался, я лучезарно улыбнулась, испытывая нереальное чувство свободы и уверенности. Внутри словно что-то щелкнуло и оборвалось, и я поняла, что больше себя обижать не позволю. В конце концов, если уж я вроде как умерла, то начинать новую жизнь со старыми привычками просто напросто глупо! — Воспитывать непослушных детей мне позволяет высшее педагогическое образование. А вот воспитывать их хамоватых родителей мне вполне позволит полученное ранее образование зоотехника! И, пока стервозная дама с открытым ртом переваривала заявление, произнесенное насмешливым, уверенным и чуть издевательским тоном, я спокойно спустилась на площадку, где Стас уже проворно влез в сандалии. Проходя мимо сетки заграждения бассейна, я была довольна собой, как никогда. Смешки других родителей лились пряным бальзамом на душу, даря небывалое чувство уверенности в себе, а громкий вопль «что-о-о!?!», раздавшийся где-то позади, заставил только улыбнуться. Нескоро же до нее дошло, что профессия зоотехника подразумевает под собой разведение, выращивание и уход за животными! Преимущественно сельскохозяйственными… Может, сравнивать истеричку с братьями нашими меньшими было и неправильно. Но она это заслужила! Глава 10 Дальше я уже шла с высоко поднятой головой и уверенностью, что поступила абсолютно правильно. Стасик же, едва поняв, что опасность миновала, схватил меня за руку и поскакал вприпрыжку, сияя улыбкой от уха до уха. Правда, ушли мы недалеко, всего лишь до ближайшей горки-батута. Усевшись на гимнастический мат, быстро скинув сандалики, ребенок попросил его подсадить, и напоследок, вцепившись мне в шею, крепко обнял со словами: — Ты самая крутая, Лизка! И с радостным гиканьем ускакал развлекаться, оставив меня в недолгом ступоре. Надо же… Почему по моим ощущениям, это самая странная и самая лучшая похвала в моей жизни? Тихо посмеиваясь, я расположилась с другой стороны батута, почти у самого забора. Здесь деревья создавали какую-никакую, но тень, да и дети почти не забегали, а высота надувной горки вполне позволяла наблюдать за прыгающим мальчишкой, опираясь локтями на бортик. Я искренне наслаждалась этим мгновением, чувствуя себя почти счастливой. Улыбалась, хихикала над гримасами Стасика, подавала ему руку, когда он лез вверх рядом со мной. Настроение снова поднялось до прежних высот. Но тут… — Эй, курица, — меня резко дернули за руку, заставляя развернуться. — Ты моей жене нахамила? — Что? — ошарашено промямлила я, глядя на стоящего передо мной мужчину довольно представительного вида, в дорогом классическом костюме, при галстуке, в начищенных до блеска туфлях. Высокий, крепкий, с небольшим пивным животиком, короткой стрижкой, цепким взглядом… и довольно поганой презрительной ухмылкой. Глядя на такую, невольно начинаешь чувствовать себя облезлой бродячей кошкой перед породистым, ухоженным доберманом. Но хуже всего было то, что за спиной, ухмыляясь и сложив руки на груди, стояла та самая блондинка! Кажется, наступила вторая часть Марлезонского балета… самая неприятная, и самая неожиданная. — То! — огрызнулся мужчина, небрежно сунув руки в карманы идеально отглаженных брюк. — Я спрашиваю, ты моей жене хамила? — Я никому не хамила, — я отрицательно качнула головой, машинально складывая руки на груди, и жест этот получился скорее неосознанным, как попытка хоть как-то себя защитить, чем жест наглядного превосходства. — Возникло обычное недопонимание. — Ты мне мозги-то не пудри, краля, — откровенно поморщился бизнесмен, слегка повышая голос. Он откровенно давил своим авторитетом, и честно, его попытки давали свои плоды — мне мгновенно стало не по себе, и сердце забилось в испуге слишком быстро, напрочь высушив горло. — Недопонимание у нее возникло. Извиняйся давай! — Что? — тихо спросила я, сначала не поверив в услышанное. Он что, серьезно? Да ему-то какое дело может быть до банальной женской ссоры? — То, бл*ть! — саркастично передразнил меня мужчина и, протянув руку, вцепился пальцами в мою косу, резко дернув на себя. — Ты че думала, курица, я уговаривать долго буду? Извиняйся, я сказал! Я успела только вскрикнуть от боли (волосы-то свои, не наращенные!)… а мой обидчик тем временем, изменившись в лице, вдруг рухнул на колени! — По-моему, это тебе как раз стоит извиниться, — убрав руку с его плеча, Громов, появившийся словно из ниоткуда, почти по-дружески хлопнул его по этому же плечу и встал между нами так, что я фактически оказалась за его спиной. — И чем скорей, тем лучше. Я тоже долго уговаривать не буду. — Да ты охерел? — тут же подкинулся мужчина. С перекошенным лицом он вроде как сделал шаг вперед, но наткнувшись взглядом на Кирилла, резко передумал. Видимо, сравнение их габаритов прошло явно не в его пользу. Конечно, это тебе не молоденьких девочек обижать! И ведь самое смешное, он прекрасно это понимает, вон, каким нервным движением галстук поправил, и как изменились интонации в его голосе. — Ты знаешь, кто я? И что с тобой сделаю? — И кто? — искренне полюбопытствовал Громов. У меня вырвался нервный смешок — я-то хорошо знала, кто он такой, и что может! Но увидев укоризненный взгляд Кирилла, брошенный мне через плечо, решила повременить с эмоциями. Подавив веселье почти сразу, я машинально сделала шаг, и почему-то обхватила руку Кирилла обеими ладошками чуть повыше локтя. Признаюсь честно, я успела испугаться, и прилично! Но с появлением Громова меня как будто отпустило, а благодаря такому обычному прикосновению, от самых кончиков похолодевших пальцев по телу разлилось живительное тепло. И я поняла, что теперь меня ни за что не тронут и не обидят. Никто и никогда. — Вячеслав Репнин, — с откровенной насмешкой произнес бизнесмен, и мне показалось, будто он с трудом сдерживается от клоунского поклона. По крайней мере, чувство заметного превосходства плескалось где-то вровень с его глазами и грозилось вот-вот хлынуть наружу. Мне, естественно, это имя ни о чем не говорило. А вот Кириллу, судя его едва уловимой усмешке, похоже, наоборот: — Вот как. Бывший алюминиевый король и принц фаст-фуда собственной персоной. — Теперь ты понял, мужик, как ты попал? — довольно протянул Репнин, доставая из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон. — Я, пожалуй, не буду чистить тебе хлебальник прямо здесь. Но мой адвокат с тебя три шкуры сдерет. Готовь банку с вазилином. — Цепешу привет, — парировал Громов, невозмутимо пожал плечами, слегка, как мне показалось, посмеиваясь. Я снова ничего не поняла, и заметно обеспокоилась, но Кирилл, словно почувствовав мое волнение, моментально накрыл своей широкой ладонью мои ладошки, намертво вцепившиеся в его руку. А вот гражданин Репнин, признаться, малость обалдел. Коротко зыркнув в нашу сторону, явно чуя подвох, он все-таки продолжил телефонный разговор, решив не обращать внимания на странную просьбу: — Владислав? Приветствую. Да, это я. Да, по делу. Да, нужна помощь, как специалиста. Как раз свободны? Адрес? Да… что? Вместо ответа на последний вопрос, Кирилл, к которому как раз и обращался Репнин, снова сделал жест пальцами, явно требуя себе мобильник для разговора. — Секунду, Владислав, — скривив губы в странной ухмылке, Репнин все же протянул требование, и сложил руки на груди, саркастично наблюдая за тем, как Кирилл подносит аппарат к уху. Не знаю, чего он ждал, правда. Ведь даже я поняла, что Громов не блефует! — Влад? Здравствуй. Узнал? Да, я. Да нет, проблем, как я понимаю, уже нет. Да нет, ничего случилось. И да, приглашение еще в силе, жду вечером вместе с Белкой. Нет, без ее обожаемого родственника я предпочту обойтись. Кирилл говорил ровно, с легкой полуулыбкой и, чем дольше продолжался разговор, тем отчетливей мрачнел гражданин Репнин, явно осознавший… ну, если не всю бренность бытия, то что-то ему подобное. Даже мне, не понимающей абсолютно ничего из списка кодовых кличек, намеков и остального, стало ясно, что ничего-то моему обидчику не светит. То есть абсолютно! — Я так понимаю, мне лучше извиниться? — после того, как Громов вернул ему телефон, Репнин, молча выслушав еще несколько фраз от собеседника на том конце провода, мрачно поинтересовался, пытаясь сохранить, как говорят, хорошую мину при плохой игре. Он нервно провернул телефон в пальцах и все-таки произнес, обращаясь ко мне. — Извини. Был не прав. И за жену тоже. Бабы, сам понимаешь. Вечно вляпается, а мне разгребай. Громов едва взглянул на меня, вскинув одну бровь, интересуясь, приму ли я такие своеобразные извинения. Я ограничилась только кивком: ну не нотации о морали же ему читать, в самом деле! А вот мой оппонент удивил. Решив, что вышел сухим из воды, он взял… и протянул руку для рукопожатия: — Я, надеюсь, инцидент исчерпан? Без обид? Только это я его простила. Ну, как простила? Решила не разжигать и без того странный и неприятный конфликт, проглотив даже неприятное слово «бабы». А вот Кирилл, очевидно, был совсем другого мнения. На протянутую ладонь он посмотрел настолько выразительно, что не оставалось никаких сомнений, что он на самом деле обо всем этом думает.