Мы пробиваем каналы, роем хоть какую-то зацепку, но нет ничего. Все на ней сходится, как не крути. На этой сучке, которую я забрал себе. Хрупкой девке с аквамариновыми, как у русалки глазами. Такими невинными, что смотреть страшно, но я знаю, что под этой маской сидит змея. Расчетливая тварь, которая не брезговала заниматься торговлей людьми, хоть мне уже самому слабо в это верилось. Лялька была упрямой, но быстро ломалась, даже быстрее, чем я ожидал. Девка начала противится и я отдал ее парням. Я захотел ее боли и получил ее сполна. Она пищала, как слабый котенок, пока я просто стоял за дверью, сжав руки в кулаки. Я хотел правду, я хотел чтобы она, блядь, поняла, какого это на самом деле, когда тебя делят на куски, но в какой-то момент русалка перестала кричать и начала хрипеть. Тогда я понял, что парни перегибают, а портить свою игрушку мне не хотелось. Хуже того, мне не хотелось, чтобы они больше касались ее. Касались ту, которая принадлежит мне. Я остановил парней, которые уже были готовы ее выебать во все дыры. Девчонка сидела на коленях. Полуголая, дрожащая, зареванная, связанная. На молочной коже уже начали проступать синяки, что почему-то вывело из себя. Нежная тварь, кожа как пергамент, нельзя ее рвать, ссадины мгновенно проступают. Разрезал ремень на нее руках, сунул свой пиджак. Лялька взяла, прикрылась, хриплые всхлипы все еще продолжали вырываться у нее из груди. Испугалась она, а когда Карину сдавала, ей блядь, было не страшно! Я не знаю, почему остановил парней. Наверно потому, что ломать куклу самому мне было интереснее, и после такого она уж точно усвоит урок послушания. Захожу к ней спустя несколько минут и сразу понимаю, что урок был усвоен. Былая спесь сбилась, вот только ее голубые глаза как-то лихорадочно начали блестеть, а сама кукла стала не теплой, а горячей. В венах кипит злость, а еще похоть. Я хочу ее и буду брать. Столько, сколько потребуется! Эта девка как магнит, ее тело будоражит, однако и тут она начинает упрямится, не желая разворачиваться спиной, что просто выводит из себя, однако играть с ней никто не будет. Я хочу ее сзади и я получу то, что хочу. Переворачиваю ее в доли секунды, откидываю длинные тяжелые волосы и в этот миг просто охреневаю от увиденного. Шрамы. Вся ее фарфоровая спина покрыта рубцами. Кривыми, глубокими шрамами, розово-белыми следами, выемками даже. От ремня. От металлической, мать ее, пряжки ремня. Ее кто-то знатно лупил, наотмашь, оставляя грубые следы на молочной коже. Я уже понял, настолько эта тварь нежная. Любое мое прикосновение отдается краснотой. Стоит чуть сильнее надавить, сразу остается синяк. Девка хрупкая, точеная, и мне хочется задавить ее только за нежный вид. Как, как, блядь, можно быть такой охренительно красивый и заниматься тем, что творила она?! В голову не укладывается, поверить сложно, но это так. Факты не врут, и я выбью из нее информацию, я сделаю все для того, чтобы ее сломать. Спрашиваю прямо про шрамы, русалка мнется, и в басню про велосипед пусть верит сама. Я ни с чем не перепутаю следы от ремня, но хуже другое — как бы сильно девчонка сейчас не дрожала предо мной, она все равно, сука, мне врет! Я это вижу, она заправляет волосы за ухо, сочиняя сказки просто на ходу. Любая нормальная девка бы уже сто раз всех сдала, лишь бы спасти свою шкуру, тогда как эта молчит, а значит, она вообще не боится за себя, и это бесит. Когда за руку ее хватаю, не сильно сжимаю, но кукла вскрикивает и я понимаю, что коснулся место пореза. Ее повязка быстро пропитывается кровью, а я замечаю, что русалка моя становится дико просто горячей. Чертыхаясь, сдираю с запястья повязки и хочется выматерится вголос. Ее раны выглядит просто хреново. Кожа покраснела, вздулась, начала кровить. Я думал, что там херня, что она просто поцарапала себя вчера но нет, порезы оказываются глубокими, и это дело придется шить, а теперь оно еще и воспалилось нахрен от грязного стекла. Сама кукла при этом притихает, слабо мяукает, но вижу, что ей хреново. Белая уже как стена, с силой ухватилась почему-то в простынь. Матерюсь в голос, пристрелить бы ее, да вот только без информации нельзя. Она единственная зацепка, последняя, и сдохнуть сейчас просто не имеет права. А дальше случается какая-то хрень. Я понимаю, что что-то не так, когда русалка начинает дрожать предо мной еще слабее, а после и вовсе расслабляется. Она тяжело дышит, глубоко, медленно и смотрит куда-то сквозь меня. При этом ее ресницы начинают трепетать и ее просто нахрен вырубает. Кукла падает мне прямо в руки, сидя на краю кровати, словно вырубили, блядь ее. *** — Алло, Игорь, приедь в клуб. — Рустам, вообще-то, три ночи. Кто-то умирает? — Приедь. Сейчас! Игорь приезжает через пятнадцать минут. Наш местный штопарь, мать его. — Здоров, что у вас тут? — Пошли. Веду его на второй этаж. Кукла все это время в отключке полной. Я ее на кровать уложил, одеялом прикрыл, она нихрена не поднимается. — Вот. Сделай что-нибудь. Она мне живой нужна. — Что случилось? — Вены поцарапала. — Причина? — Не твое дело! Игорь, сделай, чтоб она очнулась! — Слушай, вены так просто никто не режет. Правду говори. Вы, как я вижу, все с властью, но с кукухой не особо дружите. Один вон, девчонку свою едва ремнем до смерти не забил, и ты туда же. Зверье блядь, девок вообще не жалеете! — Эта сука Карину сдала! Делай свое дело, я тебе за помощь плачу, а не за трепню! Игорь деланно закатывает глаза. Тоже мне, хирург от бога. — Что было? Говори, как есть. Мне надо понимать, как ее осматривать. Сглатываю, почему-то бесится от его вопросов начинаю. — Я ее трахнул, потом она с какого-то ляда по венам провела стеклом. — Давно? — Сутки прошли. Перевязали сразу, но сегодня ей стало хуже. Вырубилась. — Понял. Вот за что я люблю Игоря, так это за понятливость. Более тактичного человека в жизни не встречал. — Выйди. Я сам дальше. — Нет. При мне давай. Почему-то оставлять куклу наедине с Игорем не хочется, хоть и я доверю ему иногда больше, чем самому себе. Я ей не доверяю. Если русалка так играет, мало ей точно не покажется. Игорь надевает перчатки, подходит к девчонке, слушает пульс, осматривает руку, поджимая губы. — Ну что? — Воспаление пошло. Там осколки стекла в ране торчат, вы ее плохо осмотрели. Надо вытащить его и лечить девочку, швы наложить, не то закончится печально. Лечим? Делаю медленный выдох, понятно теперь, почему она так пищала, когда взял ее за запястье. Влада не досмотрела, рану нормально не промыла. Блядь. — Да. Делай, что надо. — Хорошо. Игорь распахивает свой дежурный чемоданчик, вываливает из него хренову кучу лекарств, какие-то бутыльки, мази, пинцеты и нитки. Промакивает вату чем-то вонючим, подносит к носу куклы. — Просыпаемся. Лялька распахивает глаза, хлопая ресницами. Начинает что-то мяукать, но не встает. Я же стою рядом, но как только девчонка приходит в себя и замечает Игоря, начинать кричать. Криком просто орать. — НЕТ, НЕТ, не надооо! — Спокойно, я врач. — Помогите, помогите!!! Кукла забивается в угол кровати и Игорь отходит от нее, переводя на меня удивленный взгляд. — Чего это она такая зашуганная у тебя? Сжимаю зубы. Девчонка испугалась, что я привел пацанов к ней. Тогда боялась и сейчас, походу, тоже. Игорь в простой одежде без халата, Катя могла подумать, что он один из моих парней. Подхожу к ней, видя, как лялька начинает дрожать. Одеяло сползло с одного плеча, открывая вид на нежную голую кожу, что мне не нравится. Хоть Игорь и врач, он все равно мужик. — Иди сюда. Спокойно. Ловлю ее в два счета. Укладываю на подушку, прижимаю за хрупкие плечи. — Нет! Пустите, не надо! Дерется, но все же слишком слабая. С легкостью фиксирую ее обе руки одной своей. — Тихо, тихо, я сказал! Успокоилась! — Боже, не надо, умоляю, не надо… Пищит, всхлипывая, а мне хреново как-то становится. Вижу, как по нежному лицу катятся слезы. Как она дрожит вся, аж подкидывает ее.