— О Боже, умоляю, хватит… — Твою мааать! В этом сексе нет ни капли нежности. Только звериная похоть, грех, мое падение в бездну его жестоких рук. Шах все также ненавидит меня, но сейчас мне все равно. Я просто хочу, чтобы он делал это со мной. Снова, снова и снова. Я хочу быть его…вся, полностью. Я умираю, Шах меня убивает, я предаю сама себя. Мы оба тяжело дышим, как звери дикие и кажется, еще немного, и Рустам свернет мне шею. Он рычит, вбивается в меня как зверь, невероятно сильно, глубоко. Он меня разбирает на куски, ломает, берет свою вещь, кажется, он меня разорвет на части. — Мммм! Какой-то разряд проходит по венам, зарождается между ног, ударяет в голову, но Змей не отпускает. Еще сильнее начинает врезаться в мое тело, и я не выдерживаю. Стону в подушку, прикрывая рот ладонью. Нельзя говорить, нельзя кричать и плакать, а не могу…огонь внутри такой сильный, что не дает мне молчать и терпеть больше. Он меня накажет, обязательно накажет за это, и слезы невольно наворачиваются на глаза. Дыхание спирает, это невыносимо сильно. Я просто…рассыпаюсь на тысячи осколков, а после словно заново рождаюсь. Он это делает со мной, Шах меня берет, как свою куклу. Вздрагиваю и ловлю мурашки, когда Рустам содрогается, рычит и выходит из меня. Он кончает мне на живот и он…он точно со мной не предохранялся. Меня же всю трясет, сердце словно скоро выпрыгнет из груди и я никогда…никогда такого не ощущала. Шах будто меня убивал и воскрешал, порабощал, он меня использовал так сильно, как никогда раньше. Едва на бок переворачиваюсь. Тело горит, ноги онемели. Все еще чувствую его прикосновения к бедрам, животу, груди. Мне не было больно и противно…почему мне не было больно и противно?! Ненавижу, ненавижу себя уже больше, чем он. Закрываю лицо ладонями, вытирая слезы. Лучше бы я умерла, чем так…лучше бы умерла. — В чем дело? Холодно. Капля ласки закончилась, и между нами снова железобетонная стена. — Ничего. Поджимаю под себя ноги, прикладываю руки к животу. Все еще горит, я вся дрожу. Что он со мной сделал…демон. — Тебе больно было? — Нет! Лялька не может чувствовать. Ей всегда все равно. Всхлипываю, все тело как будто онемело, и мне становится страшно. Вздрагиваю, когда чувствую руку Шаха на бедре, а после он с легкостью отлепляет мои руки от лица. — Какого хера ты ревешь?! — Я ног не чувствую. Я…умираю. Пусти! Не трогай меня! — Ты кончила. Нормально все с тобой. Не трясись так. По щекам льются слезы. Я предала саму себя. Ведь мне не все равно, и вовсе не больно. Я плачу потому, что мне с Рустамом было хорошо. Очень. — Успокойся. Да что, блядь, с тобой такое?! Тихо! Катя, тихо, я сказал! — Неет! Не трогай, не надооо! О Боже…О Боже, не надо! Не наказывай меня, пожалуйста, не надо… Начинаю отбиваться от него, царапаться, как бешеная кошка. Мне страшно, мне кажется, что Рустам сейчас меня ударит за то, что я его касаюсь, что реву навзрыд, и никак не могу это прекратить. — Смотри на меня, на меня! — Шах придавливает меня собой, собирает обе мои руки одной своей, обхватывает за лицо, заставляя посмотреть себе в черные глаза. — Никто тебя не бьет! Не буду я тебя наказывать! Поняла, ты поняла меня?! Коротко киваю, смотря в его черные блестящие омуты. Бесовские, красивые, ненавидящие меня. Тело бьет крупная судорога, но я засталвяю себя успокоится ведь вижу, что Шах и правда меня не бьет. В какой-то момент Рустам срывает простынь и закутывает меня в нее, сам ложится рядом, обнимает меня. — Не дрожи. Не трону. Согрею. Не успеваю опомнится, как Шах подтягивает меня к себе. Так сильно, близко, опасно. Я тут же вдыхаю его запах, прикрываю глаза, чувствуя спиной его тепло. Мы не говорим, Рустам и правда меня согревает, и вскоре я перестаю так сильно дрожать. В этот момент я не выдерживаю, поворачиваюсь и утыкаюсь носом ему в грудь. Все также не касаюсь его, я просто…вдыхаю его запах. — Тише. Тише, девочка. Перестань трястись так сильно. Он укрывает меня, притягивает к себе. Чувствую огромную руку Рустама на талии, плече, шее. Он проводит ею по моей коже, а я трепещу вся от ужаса и еще чего-то. Благодарности за эту секунду передышки его ненависти ко мне. Мне очень нужна защита. Мне не от кого ее больше здесь получить, кроме как от этого мужчины, ненавидящего меня всем сердцем. Глава 23 Рустам крепко обнимал меня, пока я не успокоилась, гладил по волосам, а после просто вышел, не сказав ни слова. Нет, это вовсе не было перемирием, просто момент передышки для моих нервов, которые уже натягивались до предела. Когда Шах меня обнимал, он не делал больно. Я ревела, брыкалась, хотела выцарапать ему глаза, но все же уткнулась носом ему в грудь, ища защиты. В нем. В этом монстре, который уже столько боли мне принес, и рано или поздно он меня же и убьет. Рустам не остался на ночь со мной. За все это время он ни разу не оставался. Просто брал меня, а после принимал душ и уходил. Он меня пользовал, как свою куклу, игрушку, и каждый раз после этого я ревела. Сначала от обиды на него, а после уже на себя. За слабость, за то, что не могу дать отпор. Я боюсь, что если снова начну противится, Рустам опять разозлится на меня, и второго шанса избежать прикосновений его волков у меня не будет. Следующие два дня я не вижу Шаха. Замечаю только Соболя, который помогает в поставке алкоголя. Он не задевает меня в отличие от Ярдана, всегда проходит мимо, будто я пустое для него место. Единственным утешением в этом аду для меня становится не особо разговорчивая, но все же адекватная Влада и милый официант Гриша, который не скупится для меня на лишнюю чашку кофе. Каждое утро я спускаюсь на первый этаж, помогаю Владе убирать столы, мыть пол или посуду. На сцену меня никто так и не пустил, и я не поднимаю сама этого вопроса. Не хочу знать, не хочу никого провоцировать. К счастью, после того случая у столика с Шахом Ярдан больше не цепляется ко мне. Я вижу его пару раз, но он лишь коротко кивает без всяких попыток задеть меня или прикоснутся ко мне, как к общей вещи. Сегодня клуб закрыт и посетителей нет, поэтому я чувствую себя намного более свободно, однако все также осторожничаю. Влада пытается что-то меня выспросить, но я молчу и высоко задрав нос, она уходит. Я прошу ее еще несколько раз дать мне телефон, но просьба так и остается неисполненной. Мой же телефон окончательно умер, а зарядку для него здесь я точно не добуду. Я переживаю за нее. Так сильно, что ночами спать не могу. Ни единой весточки, уже две недели прошло, а у меня нет новостей. Ни одной, и это просто меня убивает. Как она там…как себя чувствует, больно ли ей...я не знаю. Я сижу, как птица в этой клетке, из которой похоже, Шах совсем не собирается меня выпускать, и сколько еще я буду его пленницей, даже не представляю. За это время я не раз думала о том, чтобы признаться ему во всем, рассказать как есть, однако быстро отметеливала эту идею. Если со мной Шах такое сотворил, то что сделает ей? Нет, нельзя, не могу я так. Я сама виновата. Я передала ту папку, пострадала невинная девушка. Да, я не знала, что ей навредят, но ведь незнание не освобождает от ответственности. Я должна была сделать по-другому, вот только у меня не было выбора. Совсем, и теперь я в ловушке, я в его жестоких руках. Кукла на поводке, пустая лялька…вещь. Про свою учебу тоже придется забыть, ведь я просто пропала. Меня нет на парах, от меня не было никаких предупреждений и прошло уже две недели. Странно даже, как резко жизнь может повернуться в худшую сторону, хотя до встречи с Шахом я думала, что хуже уже и быть не может, а нет, оказывается, еще как может. Ночью я плохо сплю и вздрагиваю от какого-то шороха на втором этаже. Я знаю, что здесь есть еще несколько комнат, в которые я ни разу не входила. Поднявшись с кровати босая, на цыпочках пробираюсь в коридор, натянув по-быстрому простые штаны и майку. Одна из дверей не закрыта вплотную, и из нее доносятся знакомые голоса. Рустам, Ярдан, Соболь. — Ярдан, если это твоя домашняя порнуха, мне не интересно. — Да посмотри хоть, что там. Дай сюда! Я еле это откопал! Подкравшись к самой двери, заглядываю в щелочку. Ярдан забирает у Шаха какую-то кассету, которую сразу вставляет в видеомагнитофон. На диване рядом Соболь сидит, пьет кофе, переглядывается с Шахом, будто Ярдан им только голову морочит какой-то там кассетой. Я же не понимаю, что происходит. Они что…фильмы тут смотрят, не знаю. Замираю только у двери, стараясь не выдать себя. Рустам садится за стол полубоком, закуривает, рассматривая какие-то бумаги, а после резко оборачивается к экрану, слыша женские крики. Это звуки из кассеты. Запись жуткого качества, но вскоре какие-то кадры начинают мелькать в телевизоре. Сначала идут серые стены с отбитой штукатуркой и синими ромбами. Там стоит односпальная койка, на нее с потолка падает тусклый свет. Большая кровать, на которой лежит темноволосая девушка. Она будто бредит, что-то невнятно шепчет. Камера подходит ближе, показывает ее черные волосы, обнаженные руки, ключицы, грудь, голый живот. После кадры прерываются и пленка возобновляется. Другая комната. Большая светлая в розово-желтых словно детских тонах. Плотно зашторенные окна, огромная кровать по центру. Вокруг какие-то игрушки, куклы фарфоровые с битыми изувеченными лицами, вырезанными губами, выколотыми глазами. После камера меняет локацию и я вижу лезвие, брызги крови, натянутую кожу. Боже, это же тело! Очень молодая девушка. Связанная. Голая, избитая. Та самая с предыдущих кадров. Теперь она в сознании и кричит до хрипа даже с завязанным ртом. Ее касаются чьи-то руки с татуировкой…то ли паук, то ли бабочка, нет, это жук. Богомол. И этот голос…мужской, какой-то высокий, он что-то ей ласково поет. Детскую колыбельную. “Спи, малышка, усни, Пусть мерцают огни, Глазки свои закрывай, Баю-баю, бай”. В свете мелькает холодный металл лезвия, это скальпель. Девушке вспарывают живот им, а она…она еще живая. Боже, это же Карина! Та красивая девушка из фото, это родная сестра Рустама…Это запись ее убийства. От увиденных кадров к горлу подкатывает тошнота, я резко пячусь назад, но как раз в этот момент врезаюсь кому-то в грудь. — Ну, привет, красавица. Далеко собралась? Сыч. Под два метра ростом детина. Даже пикнуть не успеваю, как он хватает меня за шкирку, и затаскивает в этот кабинет. Бросает на пол, прямо под ноги Шаху. — Глянь, кому не спится.