— Не плачь, девочка. Я не хочу больше видеть, как ты плачешь. У вас все будет хорошо. — Я не плачу. Выдавливает из себя улыбку, быстро вытирает слезы. — Кать… Наклоняюсь, обхватываю ее голову руками, зарываюсь в светлые волосы. Дурею. — Не бойся. Никто больше тебя не обидит, и я в том числе. Смотрит на меня долго, а после губы распахивает, манит, провоцирует в них впиться зверем. — Рустам…Я была послушной девочкой? Катя смотрит открыто, хлопая ресницами, а у меня внутри что-то скребеться. Даже сейчас она переживает за это. Как же сильно мы с Кузнецом ее сломали. — Да. Конечно, да. — Можно тогда одну просьбу? Киваю. — Поцелуй меня, Рустам. Как девушку, а не как свою ляльку. Я хочу узнать, какого это. Говорит, смотря на меня, и я не выдерживаю. Наклоняясь и касаюсь ее губ своими. Нежная, мягкая, моя сладкая девочка, которая не заслужила всего того, что с ней произошло. Целую Катю нежно, притягиваю за талию, прижимаю ее к себе. По венам проходит бешеный ток, когда я чувствую, что девочка отвечает мне. Робко, несмело, но все же отвечает. Я же дурею, когда чувствую ее сладкий язычок, которым Катя робко проводит по моим губам, а после перехватываю инициативу, показывая ей то, что просит сполна. Кусаю ее губы, зализываю, проталкиваю ей в рот язык, едва не кончая от этой пытки, но нет, нельзя. Это ее первый нормальный поцелуй, и мой…последний. Хочу запомнить ее вкус, которого мне всегда мало. Катя отвечает несмело, но при этом я чувствую соль ее слез, которые попадают мне на язык. Мне же хочется орать. Выть волком, драть себя на части, ведь я понимаю, что она нихрена не деревянная. Катя просто неопытна, а я просрал эту девочку, я ее поломал, и этот поцелуй всего лишь крошки со стола, которые она могла бы дать мне. А я бы взял их, как голодный пес и даже не ел. Оберегал, хранил, любил бы эти крошки ее ласки, а не видел ненависть к себе в ее глазах. Отстраняюсь, глажу ее по волосам, чувствуя их шелк и ненавидя себя за то, что сломал эту нежную девочку, которая ни в чем, сука, не была виновата. — Все, хорош…Иди спать. Голос сел, хрипит. Член колом просто стоит, больно. Просьба эта ее невинная меня теперь просто добивает. Катя не роняет ни звука. Обижена. Сломлена, уничтожена мною. — Я не хочу уходить. — Иди спать, я сказал! Живо! Рычу на нее, и ее аж подкидывает. Русалочка моя резко разворачивается и скрывается за дверьми спальни. Я же опускаюсь на кресло и обхватываю голову руками. Что я наделал! Сука, я ее люто просто ненавидел, и также люто, ошалело возжелал, а после полюбил. Сильно, невыносимо остро, на грани, на остром лезвии, которое теперь рвет мне сердце. Когда я ломал эту девочку, я не думал, что полюблю каждую ее светлую веснушку, каждый локон, даже каждый шрам. Я не думал, что Катя станет для меня больше, чем просто лялькой. Она совсем не похожа на мою погибшую жену, но Катя уже стала самым дорогим, что у меня есть. Когда я ломал русалочку я не знал, что ее боль станет моей в стократном размере и теперь, видя ее обиженные глаза, я горю сам за свою же ненависть к ней. За каждое слово, шрам, каждый, сука, наш принудительный секс я сожалею, но время не вернуть назад, Будет правильно ее отпустить, оградить от себя, хоть ощущение такое, что наживо ее от себя открываю. Катя стала для меня смыслом за столько лет, и все, что я могу сделать для нее теперь — дать ей шанс жить без себя. Глава 50 Рустам целовал меня так сладко, что у меня ноги подогнулись и стало очень приятно в животе, но после резко прекратил, зарычал как зверь, отвернулся. Я же не знала, что делать и что думать. Сердце зашлось в агонии и одновременно сильной, тяжелой печали. Он прогнал меня, не захотел, а я убежала в спальню и сидела там до самого утра, обхватив колени руками. Я смотрела в окно и понимала, что сразу после выписки Кристины мы уедем и я больше никогда не увижу Рустама. Сначала думала, что он из-за погибшей жены меня теперь к себе не подпускает, а после увидела, что Шаху самому больно. Также, как и мне. Вот только если я уже океан слез выплакала из-за обиды, то он все это в себе носит, и это его самого казнит. Он не каменный, он все чувствует, пусть и не показывает этого мне. Следующие дни Рустам каждое утро возит меня к Кристи. Она все еще не может вставать, но довольно быстро приходит в себя и разговаривает со мной, мы вместе играем или читаем. При этом Шах никогда не остается с нами в палате. Рустам оставляет пакеты с едой, книгами, вещами и сразу уходит. Мне кажется, он не хочет мешать, хоть он ни в чем не мешает. Наоборот, Кристина сразу оживляется в его присутствии. Она не боиться Рустама, а воспринимает как друга, и это…это хорошо. Все это время мы с Шахом почти не говорим и спим в разных комнатах. Он не прикасается ко мне больше двух недель, а я скучаю. Сильно. По нему. Просто по тому, чтобы он был рядом, чувствовать его прикосновения к себе, хоть и знаю что, Рустам не любит подобного в ответ. В один из дней я замечаю на столе письмо на свое имя. Открыв пробегаю по тексту и сердце заходится в бешеном ритме. Не могу поверить. Моя учеба в университете. Меня восстановили, хоть я и пропустила больше двух месяцев занятий. Это он. Рустам посодействовал, хоть и не слова не сказал об этом. Почему? Я не знаю. В этот вечер не могу уснуть. Прошло две недели, а мы перекинулись с Шахом буквально парой слов и я ловлю себя на мысли, что тоскую. По нему, такому мрачному и угрюмому тоскую. По его голосу, запаху, глазам, по всему безумно просто скучаю. Осторожно приоткрыв дверь, выхожу в коридор, иду в темноте к гостиной. Я знаю, что Шах здесь. Хоть в доме еще несколько спален, он всегда остается на диване. Я хочу лишь одним глазком посмотреть на него, останавливаюсь в паре метров, но мужчина слышит меня. Доска скрипит под босыми ногами. Я замечаю, какой он красивый на этом диване, и как мне до чертиков хочется провести по его строгому профилю, жестким черным волосам, коснуться сильных плеч, хоть и знаю, Шах этого не любит. — В чем дело? Лежит на диване в одежде, руки закинул за голову, я вижу как спокойно поднимается его грудная клетка. — Не могу уснуть. — Скоро уже сможешь. Потерпи еще несколько дней до выписки Кристины. — Я не могу уснуть без тебя, Рустам! Он молчит, а я смелею. Надоело мне уже прятаться от него. Не могу уже просто. Осторожно подхожу ближе. Еще ближе. Рустам открывает глаза, смотрит на меня своими черными омутами. — Рустам, Кристина… — Что-то нужно? — Она спрашивала за тебя. Просила тебя прийти к ней. Можешь, пожалуйста, проведать ее, хоть на пару минут зайти? Я ее развлекаю, как могу, но она тебя просила. Ты нам не мешаешь…ты можешь оставаться с нами в палате, если хочешь. — Я приду. Завтра. Что-то еще? — Да. Спасибо, что восстановил меня на учебе. Письмо видела. Шах молчит, сел на диване, оперся локтями о колени. Напряжен весь также, как и я. Подхожу к нему, опускаюсь на пол рядом. Не удерживаюсь, прикладываюсь щекой к его ладони. Хотя бы так…я хочу его коснуться. — Прости… Я знаю, тебе не нравится, но я хоть на секунду…почувствую тебя. Целую его ладонь, а Рустам по волосам моим приводит и я слышу, что он очень тяжело дышит. — Не надо! Встань с колен, Катя! Резко поднимается и достает из кобуры пистолет, заставляя мое сердце враз ускорить ритм. Вкладывает тяжелое оружие мне в руку. — Что...что ты делаешь?! — У меня тоже есть просьба, девочка. Чеканит строго, смотрят прямо на меня. — Рустам…Что происходит? Шах перехватывает мою руку, помогает правильно взять пистолет. Резко передергивает затвор, а у меня внутри все холодеет, ведь он направляет пистолет не на меня, а на себя. — Послушай меня очень внимательно, Катюш, ты же все помнишь прекрасно. Кать, посмотри на меня — поддевает мой подбородок, заставляя посмотреть в красивые черные глаза зверя. — Ты же помнишь, что я творил с тобой, правда? Как я тебя при всех раздел, как я тебя силой брал, как едва тебя не убил!