Господи, как я мог быть таким слепым? – Мне жаль, – повторяю я, вынося ее из ванной, пока она колошматит ногами воздух. – Все будет хорошо, обещаю. Прости меня… Она продолжает вырываться, рыдая все громче, и я прижимаю ее к груди и бормочу бесчисленные извинения. Глаза начинает щипать, когда мы, обнимаясь, опускаемся на пол посреди гостиной. Я прижимаю ее голову к плечу, и теперь извиняется она, не прекращая плакать. – Я рядом, – словно молитву, шепчу я ей в волосы. – Я не отпущу тебя… я больше тебя не отпущу. Она цепляется за меня, как за спасательный круг в шторм, и в этот самый момент я понимаю, что Зои сломлена гораздо больше, чем я думал. Но теперь я рядом. И я никуда не уйду. * * * Я больше не сомкнул глаз до утра. Когда Зои успокоилась, я перенес ее на кровать, и вскоре она заснула. Я же с тех пор только и делал, что наблюдал за ней, как будто она в любой момент могла убежать. Разумеется, всю оставшуюся ночь меня душило чувство вины. До тех пор пока я не убедил себя: не я причина ее состояния. Это точно не новоприобретенное. Пусть даже мои идиотские высказывания лучше не делали… Когда наступает утро, я оставляю ее и, одевшись, ухожу на кухню прибраться. Что мне теперь делать? Хотите верьте, хотите нет, но первая моя мысль: позвонить маме и попросить у нее совета. Но я не хочу выдавать ей секрет Зои… Поэтому я обращаюсь ко второму своему родителю: «Гуглу». Как помочь человеку с булимией? Сидя за кухонной стойкой, я просматриваю многочисленные результаты. Затем я натыкаюсь на сайт для родственников людей с РПП – расстройством пищевого поведения. Я записываю советы, предназначенные для ближайшего окружения таких людей, в телефон: – говорить о чем угодно, только не о еде; – не предавать ее; – не осуждать; – избегать комментариев на тему того, как она должна выглядеть или питаться; – уступить право беседовать с ней на тему еды профессионалу. Если я предложу Зои сходить к психологу, она вполне может послать меня куда подальше и без оглядки уйти. Да, только прямо сейчас, в данный момент, это не так уж и важно. Поэтому параллельно с приготовлением завтрака я ищу хороших психологов, специализирующихся на РПП. Я не могу иначе. Я записываю несколько номеров и ровно в тот же самый момент, подняв глаза, замечаю стоящую в дверях Зои. Мое сердце в панике колотится. Я боюсь сделать какую-нибудь глупость и поэтому просто как ни в чем не бывало улыбаюсь: – Привет. Хорошо спалось? Она кивает, не глядя на меня. У нее пустой взгляд. Я знаю ее, я знаю, что ей стыдно. Она бы предпочла, чтобы я не видел той вчерашней сцены. И поскольку я не хочу, чтобы ей было неловко или чтобы она подумала, что я ее осуждаю, я подхожу к ней и целую в губы. Мои руки ложатся на ее бедра. – Чем хочешь сегодня заняться? – спрашиваю я, возвращаясь к нарезке фруктового салата. Пока я режу клубнику, Лея, Дарт Вейдер и Хан Соло пристают к Зои. Она гладит их и тихо отвечает: – Не знаю. Я предлагаю ей подумать, а сам поджариваю хлеб. Чтобы быть уверенным, что она точно хоть что-нибудь съест, я приготовил сбалансированный завтрак. Но я начинаю опасаться, что она неправильно это истолкует. Зои садится за стол и бросает взгляд на свою тарелку с фруктами и два поджаренных тоста. Я делаю вид, что читаю прилетевшее на телефон сообщение, а сам в это время просматриваю список советов. Я даже на экзаменах так не нервничал. – Я не голодна. Мой голос все так же легок, чего нельзя сказать о натянутой улыбке. «Не осуждать ее». – Хорошо… Как скажешь. Она прожигает меня взглядом, прижимая к груди Хана Соло. – Перестань так на меня смотреть, Джейсон. – Я? Как я на тебя смотрю? – Как будто я щенок, которого собираются усыпить. Я не умру, ясно? Просто живи как ни в чем не бывало. Ладно. Все явно идет не так, как я представлял. В моей голове были скорее слезы, поцелуи и «я хочу поправиться». Ну, как в кино. – Ты не обязана об этом говорить, если не хочешь, – говорю я, проглатывая кусочек. – Но уж прости, но нет, я не собираюсь просто жить как ни в чем не бывало. Каким бы я был человеком, если бы просто притворился, что ничего не знаю, и оставил тебя в беде? – Ты был бы не первым. Вот каким ты бы был. Я пристально смотрю на нее, на этот раз серьезно, и вздыхаю. Что ж, теперь мы заговорили по-настоящему. И сейчас моя очередь. – Слушай… Я просто хочу, чтобы ты знала, что я тебя не осуждаю, через что бы ты ни проходила. Я не имею понятия, каково это – быть тобой и что творится в твоей голове. Единственное, что я знаю точно: ты не одинока. Ты можешь все мне рассказать. А главное – ты прекрасна, Зои. Я не знаю, кто убедил тебя в обратном, но тебе не нужно худеть. И ты не должна так себя мучить только из-за мнения долбаного общества. Ты идеальна, – выдыхаю я, не зная, что еще сказать. Она не смотрит на меня, покачивая головой. Кажется, моя небольшая речь ее не тронула. Возможно, она злится из-за того, что я поднял эту тему. Наверное, я все сделал неправильно. Как обычно. – Это очень мило, правда, но ты ничего не понимаешь. – Так объясни мне. – Забей, Джейсон, – отвечает она, поднимаясь. – Я поеду домой. Спасибо за ночь. Я бросаю свой завтрак и нервно иду за ней в комнату. Зои игнорирует меня и стягивает футболку, чтобы переодеться в собственную одежду. Я наблюдаю за ней, пытаясь заглянуть в убегающие от меня глаза. – Чего я не понимаю? Скажи мне! Я просто хочу помочь. – Ты не можешь мне помочь просто потому, что смотришь на это совершенно с другой стороны, – говорит она, резко оборачиваясь. – Ты говоришь, что это ужасно – что я мучаю себя только из-за того, что общество считает меня толстой; но это так узколобо! Это болезнь, Джейсон. Ясно? Иногда это даже не связано с весом. Я до тошноты набиваю живот, чтобы заполнить пустоту – пустоту, которую оставило в моем сердце слишком много людей, а рвоту вызываю для того, чтобы наказать себя за то, какое я ничтожество. Мой вес – не более чем просто фантик для общей проблемы. Так что, пожалуйста, не обесценивай мою болезнь, говоря, что я вызываю рвоту только потому, что не хочу быть толстой. За этим стоит гораздо больше. У меня не находится слов для ответа. Я вдруг чувствую себя последним идиотом. Она надевает платье и колготки, а я молча провожу рукой по волосам. Мне хочется попросить у нее прощения, потому что, очевидно, я чертовски облажался, но я боюсь снова сглупить. Черт, как же я ненавижу чувствовать бессилие. – Прости, – бормочу я. – Я совсем не это имел в виду… Я просто стараюсь действовать правильно. Услышав это, Зои замирает и наконец-то смотрит на меня. Ее глаза наполняются слезами, но ни одна из них не стекает. Я не знаю, что такого она видит на моем лице, но она тут же смягчается: – Я знаю. Ты не мог этого знать… прости. – Зои… я думаю, тебе нужна помощь. – Нет, – отвечает она, обуваясь. – Это пройдет. Я болела, но это уже в прошлом. Просто случился рецидив. Я сильнее этого. Поколебавшись, я сажусь рядом с ней на кровать. Я спрашиваю, что послужило причиной этому рецидиву, и ей требуется несколько секунд, чтобы ответить. – До восьми лет я росла с родителями, – вздыхает она. – И со старшим братом. В то время мама наказывала и награждала меня едой. Не думаю, что она это осознавала. Например, если я где-то ошибалась, меня лишали десерта. А если я не плакала у стоматолога, то в награду мне покупали в пекарне торт. Поэтому я выросла с мыслью, что все мои действия определяет еда. Я молчу, внимательно ее слушая. Она так редко рассказывает о своем прошлом, что я не хочу ее перебивать. Пока она говорит, она отсутствующим взглядом смотрит на свои ногти. – А затем мой отец ушел. Он больше не мог мириться со ставшей алкоголичкой матерью. Я умоляла его взять меня с собой, но он пожелал мне удачи и сбежал. Я так завидую, что он смог свалить… Я должна была поступить так же, когда у меня еще был шанс. – Что произошло? Она пожимает плечами: – Хреновая семья; типичная ситуация. Ты знал, что я была худой? Я никогда не ограничивала себя в еде, но у меня не было лишнего веса. До тех пор пока мне не исполнилось двенадцать. У меня появились серьезные проблемы с дыханием: каждую ночь мама просыпалась из-за того, что я начинала задыхаться и не могла вдохнуть. Она возила меня в больницу, но никто не мог объяснить, что со мной было. А затем мне прописали кортизол… и за две недели я набрала пять килограммов. В этот момент она делает паузу, закусывая губу так сильно, что на ней остается белый след. Я рефлекторно беру ее за руку, побуждая продолжать. – Когда моя мама это увидела, она запаниковала. Поэтому и я запаниковала. У нас не было весов, так что несколько раз в неделю я ходила взвешиваться в аптеку на окраине. Было унизительно. Я толстела на глазах. Моя мама сразу же заставила меня прекратить лечение и вернуться к сбалансированному питанию. Тогда я не была толстой. Но начала так думать. И даже когда я перестала принимать кортизол, я продолжила толстеть. Теперь уже потому, что переедала. Не потому, что была голодной, а потому, что хотела заполнить пустоту. Я думала… что мама не будет меня любить, если я стану толстой. Набивать живот, круглеть – все это позволяло мне держать дистанцию между собой и миром.