Это ревность. Лиам смотрит на Ану так, словно смакует каждое ее слово, его влечение к ней написано каждым дюймом его лица, его зеленые глаза нежны и добры. Ни один мужчина никогда не смотрел на меня так, как будто он хочет слышать каждое слово, которое слетает с моих губ, как будто он хочет лелеять меня, защищать меня, обожать меня. Даже в самые собственнические моменты в Викторе есть жестокость, безжалостность, которая никогда не исчезнет. И я не знаю, хотела бы я этого. Меня заводит его грубость. Он отличается от всех мужчин, которых я когда-либо знала, пугающий и волнующий одновременно. Но прошлой ночью я почувствовала намек на эту нежность, услышала ее отблеск в его голосе и, увидев, как Лиам смотрит на Ану, я снова начинаю жаждать этого. Я хочу этого от своего мужа. Я хочу этого от Виктора, и я знаю, что никогда не смогу этого получить. Получить представление об этом было хуже, чем никогда не видеть его вообще. И это причиняет боль больше, чем я могла себе представить. — Ей нужно быть осторожной, — тихо говорю я, не в силах скрыть горечь в своем голосе. — Он ей не подходит. — Он мог бы подойти. — София все еще наблюдает за ними обоими. На ее лице нет ревности, но с чего бы ей быть? Лука обожает ее. Он тоже порочный человек, но не тогда, когда дело касается его жены. Больше нет. Он сожжет мир дотла, чтобы защитить ее и их ребенка, но он никогда бы и пальцем не тронул ее, если бы она этого не захотела. Я знаю, что они играют в те же грубые игры, в которые Виктор любит играть со мной. Но София хочет этого сейчас, без оговорок. Она приняла Луку таким, какой он есть, и любит его в любом случае. Но Лука и Виктор отличаются во многих отношениях. — Он глава преступной семьи. — Я качаю головой. — Она такая уязвленная, ты действительно думаешь, что он подойдет ей? Тебе не кажется, что тебе следует сказать ему, чтобы он держался подальше? — Это не мое дело. Если кто и скажет это, то это будет Лука. Я могла бы кое-что сказать Луке, но… — София указывает на них двоих. — Он даже не пытается к ней прикоснуться. Это безвредно. И посмотри на ее лицо. Такой счастливой я ее не видела с тех пор, как… — Она замолкает, но я знаю, чего она не договаривает. — Я не могу отнять это у нее, — просто говорит София. — Это безвредно, я уверена в этом. В любом случае, Лиам в конечном итоге женится на ком-то, кто поможет его положению, точно так же, как и любой другой лидер одной из семей. Вероятно, на дочери одного из других высокопоставленных членов Королевской семьи, чтобы гарантировать союзника, если кто-нибудь когда-нибудь будет возражать против того, что он занял место своего отца раньше своего брата. Это несерьезно. Я помню, что у меня были те же мысли, когда Макс наблюдал, как Саша идет по коридору, его лицо раскраснелось от очевидного влечения. Безобидная влюбленность. Что-то, чтобы ей стало лучше. Но что-то глубоко внутри подсказывает мне, что то, как Лиам смотрит на Ану… нечто большее. София пользуется этим моментом, чтобы выйти в сад, но я не могу себя заставить. — Я собираюсь подняться и проверить Анику и Елену, — быстро говорю я, отступая. — Ты уверена? — София смотрит на меня с беспокойством. — На улице хорошо у огня, я обещаю. И, может быть, тебе не стоит оставаться одной… — Я не буду, — твердо говорю я ей. — Я буду с девочками. Дай мне знать, если кому-нибудь из вас что-нибудь понадобится. — Последнее я произношу так убедительно, как только могу, пытаясь подтвердить свою позицию ответственной за управлением домом. Какой я должна быть, как жена Виктора. Не слабой и испуганной, на грани того, чтобы в любой момент разрыдаться и погрузиться в место, более мрачное, чем любое, в котором я когда-либо была раньше. Это не та женщина, которой я являюсь. Не та женщина, которой меня воспитали, и не та женщина, на которой он женился. Если я собираюсь настаивать, чтобы он придерживался рамок нашего брака, как это было оговорено, мне нужно сделать именно это. Стать матерью его детей. Вести его домашнее хозяйство. Ложиться с ним в постель только тогда, когда это необходимо, чтобы подарить ему наследника. И забыть обо всем остальном. 9 КАТЕРИНА Аника спит, когда я тихо вхожу в ее комнату. Она все еще выглядит маленькой и хрупкой, лежа там, но я вижу, что на ее лицо вернулась значительная часть румянца. Она выглядит значительно лучше, чем когда мы привезли ее сюда, и впервые с тех пор я чувствую, что мне не нужно беспокоиться о том, выживет ли она после ранения. Я знаю, доктор сказал, что ей еще многое предстоит вылечить, но облегчение, которое я испытываю, видя тепло и румянец на ее лице, ощутимо. Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее руки, и она слегка шевелится, издавая тихий звук. Ее пальцы обвиваются вокруг моих, и мое сердце почти останавливается в груди. Елена привязалась ко мне с первого дня, но я не была уверена, что Аника когда-нибудь по-настоящему потеплеет ко мне. Я знаю, что то, что она держит меня за руку во сне, на самом деле ничего не значит, но, тем не менее, это заставляет меня чувствовать, как будто я что-то открыла, как будто мне дали что-то особенное. То, что мне действительно было нужно сегодня, после всего, что я потеряла прошлой ночью с Виктором. Эти девочки — причина, по которой я остаюсь, превыше всего остального. Поэтому чувствовать, как маленькие пальчики Аники обвиваются вокруг моих, как будто она подсознательно доверяет мне и хочет, чтобы я была здесь, приятнее, чем я могла себе представить. Она снова шевелится, слегка поскуливая, а затем ее глаза мерцают, светлые ресницы трепещут на щеках, когда она медленно открывает глаза. Я замираю, мое сердце бешено колотится в груди, я боюсь, что то, что я вижу, ненастоящее. Она впервые просыпается после ранения, и я знаю, что должна позвать Виктора. Но я не могу заставить себя пошевелиться или заговорить, боюсь, что пойму, что все это мне мерещится. Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, медленно моргая. — Катерина? — Ее голос слегка невнятен, вероятно, из-за обезболивающих, которые дал ей доктор, но я слышу свое имя. — Это ты? — Так и есть. — Я сжимаю ее руку немного крепче, сдерживая внезапный прилив слез. — Я здесь, милая. — Ты… осталась? — Слова даются с некоторым трудом, но ей это удается. — Осталась со мной? — Всегда, — говорю я ей, и чувствую, как слезы начинают скатываться по краям моих век, стекая по щекам. Я не могу остановить это, хотя и не хочу плакать перед ней, потому что я так боялась, что она больше никогда не проснется. — Я обещаю. — Почему ты плачешь? — Голос Аники прерывается на этих словах. — Катерина? — Я просто так счастлива видеть тебя проснувшейся. — Мне удается улыбнуться сквозь слезы. — Я так счастлива, милая. — Я была… напугана. — Я знаю. — Я наклоняюсь, нежно целую костяшки ее пальцев. — Мы все напуганы. Но сейчас с тобой все в порядке. С тобой все будет в порядке. — Обещаешь? — Аника прищуривается на меня, и я вижу, как возвращается частичка того подозрения, которое всегда отражается на ее лице. Это заставляет меня чувствовать себя лучше, а не хуже, потому что я узнаю это отношение, искру в маленькой девочке, которая вселила в меня уверенность, что она будет бороться за выживание так же упорно, как борется со всеми остальными. — Я обещаю, — твердо говорю я ей. — Доктор сказал, что если ты проснешься, это будет означать, что все будет хорошо. И вот ты здесь. Ты проснулась. Аника кивает, пытаясь сглотнуть. — Я хочу воды… — удается ей. — Я хочу папочку. — Я позабочусь об этом, — обещаю я ей. — Воды, а потом я пойду поищу твоего отца. — Мысль о встрече с Виктором заставляет мой желудок сжиматься от беспокойства, но если он нужен Анике, то я должна отложить это в сторону. Я беру чашку воды для Аники с бокового столика, осторожно просунув одну руку под плечи маленькой девочки, чтобы помочь ей сесть, когда она тянется за ней. — Медленно, — говорю я ей, смахивая последние слезы, пока обнимаю ее. — Будь осторожна. — Я знаю, как пить воду, — бормочет она, но в ее голосе нет обычной враждебности. Она выпивает все это и возвращает мне чашку, и когда она смотрит на меня, выражение ее лица мягче, чем я когда-либо видела. — Спасибо тебе, Катерина, — тихо говорит Аника, ее голос все еще прерывается, и я улыбаюсь ей сверху вниз. — Не за что. Я собираюсь сходить за твоим отцом, хорошо? Она кивает, сглатывает, облизывает сухие губы и откидывается на подушки, пока я помогаю ей лечь обратно. — Я скоро вернусь, я обещаю. Я почти сталкиваюсь с Левином в тот момент, когда выхожу в коридор, мне приходится отступать, чтобы не врезаться прямо в него. — О. — Я прочищаю горло, невольно краснея. Нет никаких причин, по которым Левин должен знать что-либо о том, что происходит между Виктором и мной. Тем не менее, он самый близкий Виктору человек в этом доме. По какой-то причине мне кажется, что он кое-что понял из этого или, по крайней мере, осведомлен о темных наклонностях своего работодателя. — С тобой все в порядке? Нет. Я определенно не в порядке. Ничто из того, что произошло за последние месяцы, не было хоть сколько-нибудь приближающимся к нормальному. Я ничего этого не говорю. Я прочищаю горло, быстро вытирая глаза. — Я пытаюсь найти Виктора, — быстро говорю я ему. — Аника проснулась и спрашивает о нем. Облегчение на лице Левина настолько реальное и ощутимое, что он нравится мне еще больше. За то короткое время, что я его знаю, он хорошо относился ко мне, особенно в хижине, и я понимаю, почему Виктор доверяет ему. Я бы доверилась ему, если бы понадобилось. Но теперь еще более ясно, что он заботится о Викторе и его семье так, что это выходит за рамки простого долга, и это заставляет меня смягчиться по отношению к нему больше, чем раньше. — Я пойду найду его, — твердо говорит Левин. — Оставайся с Аникой на случай, если ты ей понадобишься. — Он колеблется. — Должен ли я попросить Сашу или Ольгу привести Елену? Я мгновение колеблюсь, но качаю головой. — Давай медленно. Аника только что проснулась. Я не хочу ее переутомлять. На этот раз позволим ей увидеть Виктора, а в следующий раз, когда она проснется, мы приведем и Елену тоже. Левин кивает. — Конечно. Как скажешь. Я пойду и найду Виктора. Я прислоняюсь к двери, когда он уходит, мое сердце все еще сильно бьется. Виктор поднимется с минуты на минуту, и от этого осознания у меня снова скручивает живот и одновременно по телу пробегает покалывание предвкушения. Я не должна хотеть его видеть, и часть меня не хочет, часть меня в ужасе от того, что я снова его увижу после того, что произошло прошлой ночью. Но другая часть, возможно, мазохистская часть, которая также наслаждается наказаниями, которым он подвергает меня, не может дождаться, когда он войдет в комнату. Забудь об этом, говорю я себе, открывая дверь. Сосредоточься на Анике. Сосредоточься на причине, по которой ты решила остаться. Забудь его. Однако это легче сказать, чем сделать. — Твой отец уже в пути, — говорю я Анике, когда снова сажусь у кровати. — Он придет через минуту, как только Левин найдет его. — Он сердится на меня? — Голос Аники звучит очень тихо, когда она задает вопрос, ее голубые глаза смотрят на меня. Я моргаю, пораженная. — Конечно, нет, милая. С чего бы ему сердиться на тебя? Она сглатывает, быстро моргая, как будто борется со слезами. — Я не должна была быть внизу. Папа сказал мне оставаться наверху с Еленой, но мне было любопытно. Я хотела знать, что происходит… и я была напугана. Поэтому я оставила ее и попыталась найти его и… — Аника прикусывает нижнюю губу, ее лицо немного бледнеет, когда она вспоминает. — Это было так громко, а потом у меня в животе что-то загорелось, и все закружилось… — О, милая. — Я сажусь на край кровати, тянусь к ней, и, к моему удивлению, она наклоняется в мои объятия. — Твой отец не сердится на тебя. Он хотел, чтобы ты его послушала, и у него была причина сказать тебе это. Но он просто будет счастлив, что ты проснулась и с тобой все в порядке. — Я думала, он обвинит меня в том, что… — Нет. — Я качаю головой, поглаживая ее по волосам. — Он не собирается тебя ни в чем обвинять. Теперь ты в безопасности, и это все, что имеет значение. Аника кивает, шмыгая носом. На мгновение мне кажется, что она собирается остаться там, где она есть, позволив мне обнять ее. Но затем открывается дверь, и входит Виктор, и все ее внимание мгновенно переключается на ее отца. Мое сердце замирает в тот момент, когда он входит в комнату, смешанный страх и желание наполняют меня, пока я не чувствую, что вибрирую от этого изнутри. Он выглядит таким же красивым, как всегда, высоким и строгим, одетым в сшитые на заказ черные брюки и темно-красную рубашку на пуговицах с расстегнутым воротом, как будто он собирается в офис, а не работает на конспиративной квартире глубоко в русских горах. Он не смотрит на меня, выражение его лица такое жесткое, как будто оно высечено из камня, до того момента, как он замечает свою дочь. Я отстраняюсь, когда он направляется прямиком к кровати, его лицо расслабляется от облегчения, когда он опускается на колени рядом с кроватью, тянется к Анике и баюкает ее в своих объятиях. — О, слава богу, — бормочет он, его широкая ладонь на ее волосах, ее маленькие ручки обвиваются вокруг его шеи, ее лицо утыкается в его плечо, когда Виктор прижимает к себе свою дочь. — Слава богу, ты очнулась маленькая. С тобой все в порядке.