Катерина склоняется надо мной, ее губы касаются моей груди. Она обнажена, полностью обнажена, и ее соски тоже касаются моей кожи, твердые и заостренные, свидетельство ее желания. Но это не то, что меня больше всего интересует. Мой член, тяжелый и набухший, пульсирует между нами, кончик касается мягкой кожи ее живота и оставляет там след моего возбуждения. Я хочу схватить ее, погладить, наклониться так, чтобы я мог скользнуть в нее, в этот влажный жар, которого я жажду, как самого воздуха. Но это тоже не то, что я ищу. Вместо этого моя рука находит путь между ее раздвинутых бедер, вверх по мягкой внутренней поверхности, ощущая исходящий от нее жар еще до того, как я к ней прикоснусь. Горячая, для меня. Влажная, для меня. Гладкая и податливая, скользкая и манящая. Мои пальцы скользят между ее складочек, сопровождая ее возбуждение, я погружаюсь в нее, когда нахожу ее клитор, обводя его так, что она задыхается от прикосновения к моей коже ее попка выгибается вверх, она прижимается к моей руке, стремясь к большему количеству этого восхитительного трения, и ее губы спускаются вниз. Мой член пульсирует в предвкушении, зная, что ее мягкие губы в любой момент обхватят мой кончик, ее язык обводит чувствительное местечко внизу, скользит вниз, принимая меня в тесные рамки ее горла. Никто не возбуждает так, как Катерина. Она может сосать член лучше, чем любая женщина, которую я когда-либо знал, и это лишь одна из многих причин, почему я рад, что женился на ней. Я мог бы перечислить гораздо больше, и я сделаю это позже, когда она будет лежать, затаив дыхание и насытившись, в моих объятиях. Но сейчас я довольствуюсь тем, что стону от удовольствия, другой рукой сжимая в кулак ее волосы, пока она скользит еще на дюйм вниз, направляя свой рот к моей пульсирующей длине. Она не торопится, но теперь пришло время напомнить ей, кто главный, что я решаю, когда мне отсосут. Ее глаза закатываются, чтобы встретиться с моими, разгоряченные и остекленевшие от похоти. Ее рот открывается, этот мягкий розовый язычок вырывается, чтобы пробежаться по всей длине моего члена, дразня выступающую, пульсирующую вену на верхушке. Моя голова откидывается назад, я снова стону, усиливая хватку на ее волосах, когда ее рот движется вверх, и ее губы раздвигаются, чтобы плотно обхватить головку моего члена, втягивая меня в свой рот влажным, горячим трением, которое угрожает слишком быстро отправить меня за грань. Иногда ночами это все, чего я хочу, просто излиться ей в рот и в горло, ощутить, как горячая струя моей спермы струится по ее языку, слышать ее стоны, когда она пьет меня, слизывая все до последней капли. Но сегодня вечером это всего лишь прелюдия. Я хочу киску своей жены, и она знает, что я получаю то, что хочу. И она рада это предоставить. Она не пытается заставить меня кончить, поэтому Катерина лижет меня почти лениво, длинными медленными движениями, посасывая мою головку и ствол своими полными губами, пока мой член не становится таким набухшим и твердым, что я не уверен, что для меня возможно возбудиться еще больше, мой толстый ствол растягивает ее губы, пока она изо всех сил пытается принять его целиком. — Еще разок в твое горло, да, ах, черт! — Я громко ругаюсь, когда мышцы ее горла сжимаются вокруг меня, мой член душит ее, когда она скользит вниз к основанию, поглощая меня всего. Когда она подходит, ее глаза слезятся, губы опухли и блестят от слюны, а мой член блестит, жаждущий оказаться внутри нее. Моя рука расслабляется в ее волосах, и Катерина отстраняется, вскидывая голову и рассыпая все эти каскадные темные локоны по плечам. Она одаривает меня озорной усмешкой, оседлав меня, ее рука крепко обхватывает мой пульсирующий ствол, когда она направляет его между своих ног, ее большой палец поглаживает вену на моем члене, а ее бедра опускаются на меня, ее складки раздвигаются и обвиваются вокруг моей головки, когда я проникаю в нее с ощущением, которое превосходит любое другое удовольствие, которое я когда-либо испытывал. С ней всегда так. Она трахает меня медленно, дразняще, растягивая каждое мгновение, заставляя меня жаждать большего, даже когда я внутри нее. Когда я, наконец, снова беру инициативу в свои руки, хватаю ее за бедра и жестко и быстро вхожу в нее, усмешка на ее лице говорит мне, что она ждала этого. Ждала, когда я возьму ее, чтобы показать ей, что даже когда она на мне, я главный. Я тот, кто владеет ею, предъявляет на нее права. Моя, навсегда. Моя любимая невеста. Моя жена. Я сдерживаюсь, пока она не прижимается ко мне быстрыми, беспомощными движениями, которые говорят мне, что она близко, мышцы внутренней поверхности ее бедер дрожат, когда она подталкивает себя к оргазму. Мои собственные мышцы напряжены от силы сдерживания моей спермы, мое тело напряжено и готово к этому. В тот момент, когда я чувствую, как она сжимается вокруг меня, ее ногти впиваются в мою грудь, я откидываю голову назад с ревом удовольствия, жестко входя в нее, засаживая свой член как можно глубже в нее, когда начинаю кончать. Я изливаюсь в нее, ее киска сжимает меня, доит меня, пока я пульсирую и извергаюсь внутри нее, удовольствие почти невыносимое. Ничто никогда не было так хорошо, как Катерина, ни одна женщина не могла сравниться с ней. Ничто никогда не сможет восполнить потерю ее, если этот день когда-нибудь наступит. Она моя навязчивая идея. Мой наркотик. Единственная женщина, которая могла бы справится со мной, и идти со мной рука об руку. Моя. Моя. Моя. Я хватаю ее за бедра, перекатываю на спину, оставаясь погруженным в нее, удерживая там свою сперму, позволяя ей укорениться. Мои руки скользят по ее телу, лаская ее, когда она тихо вздыхает от удовольствия, и я нежно целую ее в губы, зная, что сегодня ночью она заснет в моих объятиях. Какие бы проблемы когда-то между нами ни были, сейчас они ушли, отдалились так далеко, что я даже не могу полностью вспомнить, в чем они заключались или как мы их преодолели. Между нами была какая-то пропасть, но сейчас… сейчас я даже не могу вспомнить, почему или как вообще существовала хоть одна ночь, когда я не прижимал свою жену к груди, лелея ее. Обожая ее. Любя ее. Катерина поднимает подбородок, выгибаясь, чтобы поцеловать меня. Я иду ей навстречу, снова яростно целую ее, чувствуя ее теплые, полные, мягкие губы под моими. Я отдергиваюсь назад, чувствуя, как ее кожа становится восковой, тело обмякает, и когда я выскальзываю из нее, откидываясь на кровать, мои руки остаются в чем-то теплом и липком. Кровь. Кровь на кровати, на моих руках, повсюду. Я поднимаю руки, наблюдая, как капли стекают по моим ладоням, и когда я наконец выглядываю из-за них, я чувствую, как моя собственная кровь стынет в жилах. Это не моя Катерина на кровати, обнаженная и прекрасная. Это моя первая жена Катя, ее лицо искажено скорбью даже после смерти, ее вскрытые запястья истекают кровью. *** Сон заставляет меня проснуться, оставляя меня в холодном поту, когда я лежу там, а свет рассвета сереет прямо за моим окном. Я подношу руки к лицу, наполовину ожидая увидеть на них полосы крови, но они чистые и обнаженные. Это был сон, говорю я себе, и пытаюсь вспомнить первую его часть: Катерина на мне, ее губы жадно обхватывают мой член, Катерина оседлала меня, доводя до кульминации. Но как я ни стараюсь, отвратительный финальный акт продолжает возвращаться в мои мысли, вытесняя все остальное. И если я буду честен, даже воспоминание о первой, лучшей части сна мало помогает мне чувствовать себя лучше. Катерины здесь нет. Она исчезла, захваченная Алексеем, вместе с Софией, Анной, Сашей и моими дочерями. Она сейчас в какой-нибудь другой постели, если ей повезет. Я не могу не задаться вопросом, думает ли она вообще обо мне, проник ли я в ее сны, скучает ли какая-то ее часть по мне с глубокой и невыносимой болью, которую я испытываю каждую секунду с тех пор, как Алексей утащил ее. Нет способа узнать. Правда в том, что я, возможно, никогда не узнаю. Хакер Лиама копнул достаточно глубоко, чтобы обнаружить следы местонахождения Алексея. Нам удалось точно определить район, где он может быть. Это само по себе дало нам ключ к разгадке, когда-то у меня был дом в этом регионе, горное шале, которое я подарил особо прибыльному клиенту. Если Алексей переманил у меня этого клиента, возможно, он пользуется домом. И если это так, если он там, у нас есть преимущество, на которое я не смел надеяться. Когда-то этот дом был моим. Я знаю его довольно хорошо, хотя и не проводил там много времени, пока он был моим. Из всех мест, где мог бы находиться Алексей, именно это дает нам наибольший шанс обойти его охрану и проникнуть внутрь. Благодаря моим оставшимся связям в Москве нам удалось выяснить, что несколько известных людей, которые покупали у меня в прошлом, планировали посетить “ретрит”, который, как я знаю, является кодом для вечеринки, где будут заключаться сделки по продаже незаконных товаров, требующих осторожности. Это могут быть наркотики, это может быть крупная дичь или живые тела для охотничьих вечеринок, которые некоторые представители московской элиты устраивают в своих поместьях, это может быть оружие или сделки по торговле оружием. Это могут быть женщины. Я держу пари на это, и что это не только другие женщины, но и те женщины, которых Алексей украл у нас. Катерина. София. Саша. Ана. Мои дети. Сегодня вечером, когда опустятся сумерки, мы отправимся в поход в горы, к возможному убежищу Алексея. И как только мы прибудем, ничто, кроме ядерного взрыва, не сможет помешать мне найти дорогу внутрь. И что тогда? На этот вопрос еще предстоит ответить. Когда я спасу Катерину и девочек и она вернется ко мне домой…я отказываюсь излагать это в терминах "если", что произойдет тогда? Я могу сказать ей, что люблю ее, но понятия не имею, будут ли эти чувства взаимными, по крайней мере, не в устной форме. Я готов поспорить на многое, что Катерина любит меня в ответ, но моя жена, упрямая и своенравная женщина. Если она не чувствует, что наш брак может существовать на равных основаниях, она не скажет ничего, что так много значит. И для того, чтобы она чувствовала себя в безопасности в этом… Я должен измениться. Моя жизнь должна измениться. Что-то изменилось во мне, когда я увидел, как Сашу тащат вниз по лестнице, оскорбляют и бьют снова, потому что она пыталась спасти Елену. Я понял, что Катерина пыталась сказать мне все это время, что независимо от того, насколько сильно я мог верить, что даю этим женщинам лучшую жизнь, в конце концов, я только открыл для них больше возможностей быть обиженными, униженными и порабощенными. Я ничего им не дал, и я отнял у них все шансы жить своей собственной жизнью, созданной их собственным выбором. Я не знаю, почему мне потребовалось так много времени, чтобы увидеть это, за исключением того, что почти сорок лет это все, что я знал. Мой дед построил этот бизнес, передал его моему отцу, который сделал то же самое со мной. У меня никогда не было причин думать иначе о мире, в котором я вырос. В конце концов, это ничем не отличается от любого другого из нас. Ни у одного из нас: ни у Луки, ни у Левина, ни у Макса, ни у Лиама, нет чистых рук. Мы все совершали аморальные поступки, выходили за рамки кода, который, как мы утверждаем, нам дорог, разбогатели на зависимостях, пороках и боли других. Я имел в виду это, когда однажды сказал Луке, что его бизнес ничем не лучше моего просто потому, что это более сложный способ накопления богатства. Но теперь я вижу, что это тоже было не совсем правдой. Росси, а затем Лука годами занимались торговлей наркотиками. В какой-то момент, конечно, зависимость овладевает теми, у кого есть доступ к их поставкам, и больше нет выбора в том, будут ли они продолжать покупать у тех, кто продает эти наркотики. Но, по крайней мере, вначале, это их собственный выбор. Их собственный выбор, получить кайф, забыться в химически вызванном экстазе, отгородиться от любой части мира, которая стала для них невыносимой или даже просто скучной. Единственный выбор, который когда-либо существовал в моем бизнесе, это мой собственный. Я сделаю что-нибудь по-другому. Что именно, я точно не знаю. Отойти от секс-индустрии будет означать положиться на мои связи за ее пределами, положиться на таких мужчин, как Лука, которые укажут мне путь к новому старту, новым горизонтам. Но это также может означать другой вид нового старта, не менее пугающий, но потенциально не менее полезный. Брак на равных условиях с моей женой, партнерство, основанное на любви, доверии и взаимном желании. Брак, в котором игры, в которые мы играем друг с другом, происходят только в пределах нашей спальни… Я не знаю, как это точно описать. Я не знаю, как это выглядит и как быть таким мужем, но ради Катерины я хочу попробовать. Снаружи начинает всходить солнце. Через двенадцать часов мы отправимся в горы, и что будет после этого, еще предстоит увидеть, но я тихо шепчу обещание, которое, я надеюсь, будет последним, которое мне когда-либо придется задуматься, смогу ли я сдержать. Я иду за тобой, Катерина. Я собираюсь спасти тебя и наших детей. Я собираюсь отвезти вас домой. 19 КАТЕРИНА Вечеринка не такая, как я ожидала. Я чувствую оцепенение от горя, когда люди Алексея ведут нас вниз, в другую часть дома, которая, кажется, создана для больших собраний. Тут хорошо освещено, с потолка свисают огромные кованые люстры с лампочками Эдисона, а в каменном камине в одном конце комнаты горит ревущий огонь. В нескольких футах перед камином есть серия круглых ступеней, и именно туда ведут нас люди Алексея, подталкивая нас вперед, чтобы мы не колебались и не пытались убежать. К моему ужасу, в центре я мельком вижу Ану. Последние несколько часов были похожи на лихорадочный сон. Алексей приказал принести нам одежду и сказал, чтобы мы все помылись, пока не станем безупречно чистыми. Как только мы все были вымыты и одеты, охранник повел нас вниз по лестнице в комнату, где нас ждала высокая, элегантно симпатичная блондинка, которую никто из нас никогда раньше не видел, с непроницаемым лицом, когда она по очереди подвела каждую из нас к стулу и начала делать нам макияж и прически, включая Анику и Елену. Это заставило меня содрогнуться от гнева, увидев, как она красит девочек, как будто они участвуют в каком-нибудь конкурсе красоты на Юге. По крайней мере, для Елены это было отвлекающим маневром, который впервые за несколько дней заставил ее хихикать и радоваться, она с любопытством прикасалась к своему лицу, пока женщина умело и быстро завивала ее длинные, шелковистые светлые волосы. Аника смотрела на это с тем же подозрительным раздражением, что и на большинство других вещей, но сидела очень тихо, интуитивно понимая, что сейчас не время плакать или сопротивляться. Если бы я только тоже это поняла. Саша и Анна почти не разговаривали со мной после эпизода с Алексеем. Я извинилась перед ними обоими, и они обе, конечно, сказали, что это не моя вина. Что любой потерял бы контроль, услышав, о чем говорит Алексей, и увидев, как он пытается вот так прикоснуться к Анике. Что мы все доведены до предела. Он садист, тихо сказала Саша. Он нашел твое слабое место и воспользовался им, но это не твоя вина. Это могла быть любая из нас. Это не твоя вина, повторила мне Ана, как и в прошлом. Но почему-то на этот раз это имело меньший вес. Факт оставался фактом, что это был не кто-то из нас. Это была я, и чувство вины так же душит, как и то, что Алексей силой берет меня в рот. Каждый раз, когда я вижу, как Саша или Ана хромают или не могут спокойно спать, после побоев, которые он им устроил, я чувствую свежую волну холодной, тошнотворной ответственности, которая давит на меня, пока я не чувствую, что могу рассыпаться под ней. Я не знаю, что произойдет сегодня вечером. Я не знаю, будут ли заключены сделки, наши потенциальные новые покупатели придут за нами позже или нас передадут после окончания торжеств. Я не знаю, сколько времени прошло с настоящего момента до того момента, когда я буду разлучена со своими друзьями, моими детьми и возможностью когда-либо быть спасенной моим мужем навсегда. Но я чувствую, как это приближается, несется к нам с тошнотворной скоростью, и я беспомощна остановить это. Сейчас я ничего не могу сделать, кроме как молчать и не дать Алексею использовать меня как предлог, чтобы еще больше кому-то навредить. Аны не было с нами, когда мы по очереди принимали душ и мылись дочиста или когда нас тащили вниз, чтобы прихорашиваться, завиваться и краситься. Я не знала, куда ее увели, и вездесущая яма беспокойства в моем животе разверзлась широко и всеохватывающе, не давая мне думать ни о чем другом. Алексей четко выбрал, во что каждая из нас будет одета. Софии, Саше и мне каждой выдали короткое шелковое платье-комбинацию, под которым ничего не было, которое едва доставало до верхней части бедер, с драпированным вырезом, спускавшимся на несколько дюймов ниже груди. У меня был темно-клюквенный цвет, который красиво оттенял мою темно-оливковую кожу, темные волосы и глаза, у Софии драгоценно-голубой, подчеркивавший бледность, унаследованную ею от русской матери, и темные волосы, доставшиеся ей от отца-итальянца, а у Саши темно-изумрудно-зеленая, из-за которой ее клубнично-русые волосы казались еще рыжее, чем когда-либо, и оттеняли глаза цвета морской волны, подчеркивая зеленый цвет больше, чем синий. Женщина, которая наносила последние штрихи, сделала наши волосы распущенными в тяжелые каскадные локоны и нанесла легкий макияж, добавив накладные ресницы и искусный контур и подводку глаз, чтобы каждая из нас была больше похожа на модель с подиума, чем на обычную женщину. В чем, конечно, и был смысл. Мы должны были выглядеть так, как будто стоили астрономическую сумму денег. И поскольку у нас с Софией обеих были непоправимые недостатки, мои шрамы и ее беременность, выглядеть необычайно красиво было еще важнее. Все мы вздрогнули, когда дверь открылась, и вошел Алексей, остановившись посреди комнаты и приказав нам повернуться, чтобы он мог увидеть дело рук женщины. Он выглядел достаточно довольным, когда увидел Софию, Сашу и меня, но в ту минуту, когда его взгляд остановился на Анике и Елене, выражение его лица стало мрачным и раздраженным. — Какого черта на них так много косметики? — Требовательно спросил он, свирепо глядя на женщину. — Мои покупатели хотят, чтобы они выглядели как дети, а не как миниатюрные шлюхи. Убери это дерьмо с их лиц. Что-то темное и ужасное поднялось во мне при слове "покупатели", подпитываемое внезапным испуганным взглядом, которым Аника бросила на меня, понимание начало проявляться на ее слишком молодом лице. Она слегка побледнела и напряглась, когда женщина потянулась к ней, чтобы дрожащими руками начать стирать косметику с ее лица, заикаясь и принося извинения Алексею. Но она не сопротивлялась, как будто поняла, что он представляет опасность. И я сдерживала себя, загоняя это чувство глубже, пока мое горло не сжалось от эмоций, а желудок не скрутило, и пока я не стала уверена, что меня вот-вот не стошнит. Елена начала плакать, когда женщина начала снимать макияж. — Нет! — Закричала она, в отчаянии топнув ногой. — Нет! Алексей бросил на меня предупреждающий взгляд, и я немедленно покинула свое место в очереди, потянувшись к Елене. — Шшш, — сказала я ей, забирая салфетку для макияжа из рук женщины, и сама начиная наносить ее на лицо Елены. — Все в порядке. Это просто был неподходящий образ для тебя сегодня вечером, хорошо? Когда мы будем дома, ты сможешь играть с моим макияжем сколько захочешь. — Я выглядела как принцесса, — пробормотала Елена, пытаясь отстраниться, когда я вытерла слезы с ее глаз. — Позже ты снова сможешь стать принцессой, — пообещала я ей, пытаясь убрать нотки отчаяния из своего голоса. — Хорошо? Ты все еще одета как принцесса. — Алексей нарядил их в розовые платья с оборками, которые очень шли Елене, а Анике. — Хорошо, — пробормотала она, вытирая глаза. — Я думала, что папа приедет. — Он придет, — прошептала я, ненавидя себя за ложь. — Он просто немного опаздывает. Когда я подняла глаза, я увидела, как глаза Аники встретились с моими, и я знала, что она поняла гораздо больше, чем следовало. Например, Виктор почти наверняка не собирается приходить.