* * * К началу шестого дня Суини стал вести себя гораздо спокойнее, но времени у них совсем не осталось. Они удерживали его безо всяких на то оснований: чем дольше Суини оставался в гостинице, тем более вероятно было, что слухи о происходящем просочатся в газеты. Леонард Килер приступил к проверкам на полиграфе. Ему предстояло склонить к сотрудничеству субъекта, совершенно к этому не расположенного. Суини уселся перед прибором с вызывающим видом и картинно сложил руки на груди. – Я хочу, чтобы вопросы мне задавал мистер Несс, – заявил Суини. – Хочу помериться мозгами с самим директором. Элиот пропустил его слова мимо ушей. – Или с Майком. Пусть Майк меня допросит. Он и двух слов мне не сказал. Меня это расстраивает. – Суини чуть не ликовал, произнося имя Мэлоуна. Допрашивающие старались не называть друг друга по имени, но прошло уже целых пять дней. Рано или поздно они должны были проколоться. Мэлоун встал, собираясь выйти из комнаты. Его присутствие явно отвлекало Суини, а допрос можно было спокойно слушать и из-за двери. Элиот двинулся за ним. – Не уходи, Майк. Куда ты? – запротестовал Суини. – Тебе что, пора домой, к твоей дамочке? Я слышал, как вы с Элиотом о ней говорили. Ты ведь ее любишь, да, Майк? У Мэлоуна упало сердце. Да, Суини и правда умен и хитер. Но он все равно вышел за дверь. За ним последовал Элиот. – Ты что, тоже из казначейства, Майк? И в добрые старые времена боролся с бутлегерством? Оттуда ты и Несса знаешь, да, Майк? Мы с тобой однажды уже встречались. В гостинице «Лексингтон». Что, не помнишь? На тебе был тот же костюм, что давеча, на балу. – Какого черта? – шепотом спросил Элиот. – Газетчики про тебя не знают. Элиот другое дело. Ему нравится, что о нем пишут, да, Элиот? – Голос Суини звучал все громче, все назойливее, так что они уже не могли его не слушать. – Я следил за делом Капоне. И за судом. Это было потрясающе. Тогда-то я и стал восхищаться нашим драгоценным Элиотом. Но когда правительство за тобой так зорко следит… настоящая работа заканчивается, ведь так? – Суини хихикнул. – Я хотел подойти к тебе на балу и пожать тебе руку, Майк. Но решил, вдруг ты под прикрытием. Я даже Мартину и Мари сказал, что ты, скорее всего, шпион. Не знаю, поверили они мне или нет. Ты ведь за мной следил? Бог мой, как увлекательно! Элиот нахмурился. Мэлоун застыл. Они стояли рядом, прислушиваясь к доносившимся из-за двери словам безумца. А Суини все продолжал: – На суд меня провел Мартин. Вы же знаете, что раньше он был судьей? У Мартина большие связи, имейте в виду. Наши отцы были родными братьями. Мы с Мартином тоже как братья. Знаете, ведь его отец хотел, чтобы он стал доктором, а мой отец хотел, чтобы я стал юристом. Мы оба разочаровали своих отцов. Мы любим об этом вспомнить и посмеяться. – Вы убили Эдварда Андрасси? – спросил Килер совершенно спокойным тоном, отвлекая Суини. – Понятия не имею, кто это. – Вы убили Фло Полилло? – Я не знаю испанского. – Вы Фрэнсис Эдвард Суини? – Так меня звала мать, когда сильно сердилась. – В 1934 году вы жили в доме номер 5026 по Бродвею? – А какой теперь год? – Он раскатисто захохотал. – Я даже не знаю, какой нынче день. Леонард Килер продолжал задавать вопросы, но Суини хотел говорить с Мэлоуном и по-прежнему адресовал свои речи двери, которая вела в соседнюю комнату. – Скажи-ка, Майк, а кто-нибудь вообще знает, кто ты на самом деле такой? Откровенно говоря, это ведь очень грустно. Вся слава достается таким, как Элиот, а такие, как мы с тобой, просто делают за них всю работу. – Вы работали в больнице Святого Алексиса? – спросил Килер. – Несс, ты еще там? – крикнул Суини. – Ты что, обиделся? – Вы убили Роуз Уоллес? – продолжал Килер. – Майк? Ты знаком с Роуз Уоллес? – Вы тот, кого называют Мясником из Кингсбери-Ран? – невозмутимо проговорил Килер. – Я – Мясник? Я никто, а ты кто? – торжествуя, продекламировал он. – Может быть, тоже никто? Тогда нас двое – молчок! Чего доброго, выставят нас за порог[1]. * * * – Элиот, у нас ничего нет, – проговорил Коулз. Волосы небольшими пучками торчали в стороны у него над ушами, плечи уныло поникли, под глазами набрякли мешки. – Мы получим ордер на обыск, – стиснув зубы, заявил Элиот. – Сейчас его местом жительства официально считается дом конгрессмена Суини, – напомнил Коулз. – Если мы на такое решимся… ради чего мы здесь старались? Мы из кожи вон лезли, чтобы провернуть все по-тихому. А теперь ты нагрянешь с обыском в дом конгрессмена? – По моему профессиональному мнению, он страдает психозом, – произнес Гроссман. – Но… я не могу сказать наверняка, убийца ли он. Элиот нахмурился: – Килер? А ты что скажешь? Леонард откинулся на спинку своего стула: – Он говорит неправду. Коулз бессильно застонал: – Это нам не поможет, Леонард. – Дэвид, мне не удалось задать четкие исходные параметры. Если в работе с субъектом я не знаю, как выглядит правда, то не могу точно сказать, когда субъект говорит неправду. – А он врал в ответ на все, о чем мы спрашивали. Он даже имя свое назвал неверно, – прибавил Несс. – Это он убил всех тех людей, Леонард? – решительно поинтересовался Мэлоун. – Да или нет? – Если верить полиграфу… то да. Он их убил. Если это не он, то я могу выбросить свой прибор в окно. Но я согласен с доктором Гроссманом. У него психоз. Из-за этого результаты моих тестов не могут считаться точными. Его ответы нельзя признать искренними. Он явно нездоров. – Парни, нам придется все это свернуть, – обеспокоенно проговорил Коулз. – Нам нельзя больше продолжать этот допрос. * * * Мэлоун вышел пройтись. Ему нужно было проветриться. Хоть недолго побыть вдали от Суини, от гостиничных комнат, пропитанных запахом пота. Ну и история. Килер собирал свой прибор. Гроссман говорил что-то о принудительном заключении в психиатрическую лечебницу. Мэлоун предположил, что раз уж им удалось почти на неделю запереть Суини в гостинице «Кливленд», значит, упрятать его в лечебницу тоже вполне возможно. Но прямо сейчас Суини требовал, чтобы его отпустили, а Несс просто молчал. Ну и история. Его все это не удивляло. Он всегда ждал худшего. Рассчитывал только на худшее. И по этой самой причине он всегда был готов к любым передрягам, но при этом вел себя тихо и неприметно. Он никогда и ни в чем не видел светлой стороны, ведь – по его опыту – светлой стороны вообще не было. Да, теоретически в любой ситуации можно отыскать что-то хорошее, но на деле это чаще всего лишь пустые слова. Пожалуй, неприятности его даже обнадеживали, ведь, оказавшись в неприятной ситуации, он сразу начинал думать о том, как все исправить. А если случалось что-то хорошее, он просто ждал, пока ситуация кардинально изменится. Прямо сейчас ситуация кардинально менялась. Все встало на свои места в тот самый миг, когда Мэлоун завернул за угол и в него на полной скорости врезался какой-то парнишка, на бегу смотревший назад, через плечо, словно за ним кто-то гнался. От удара оба отлетели за угол, туда, откуда Мэлоун только что вывернул. Сначала Мэлоун узнал свою шляпу и только потом – тощее тело ее обладателя, повисшее у него в руках. Стив Езерски так и ходил в шляпе Мэлоуна. От этого он казался еще меньше, чем был в действительности. Он попытался вырваться и дернулся вправо, но Мэлоун, заметив его движение, шагнул влево и в три шага прижал парня к стене. – От кого бежишь? – Он оглядел широкую площадь, вливавшиеся в нее улицы. Высокое здание гостиницы «Кливленд» стояло на южном углу оживленной широкой площади. На первом этаже помещались дорогие магазины и рестораны, и поэтому вокруг кишмя кишели карманники. Гостиница располагалась чересчур далеко от Бродвея, Восточной Пятьдесят пятой и мануфактуры Харта, где, как считал Мэлоун, по-прежнему жил и работал Стив. – Ни от кого. На трамвай бегу, – задыхаясь, выпалил паренек. – Остановка в другой стороне. – Ну да. Я знаю, где срезать. – Ты где был, Стив? – Я теперь Джез. Меня зовут Джаззи Джез. – Глупее имени я не слышал.