— Весело ему…- проворчала я, пройдя на кухню. На кухне у бабки Тамары было уютно и спокойно и напоминало мне детство. Ничего не изменилось. Такой же добротный стол, табуретки вместо стульев, старый сталинских времен шкаф, и благоухание разнообразных трав, вывешенных по всей кухне на веревочках. Мы сидели, пили чай с травами, и меня разморило. Я вяло вслушивалась в рассказ бабки Тамары о картошке, которая никак не зацветет, о красавице моркови и прочих овощах в огороде. В результате, я чуть ли не уснула за столом. Бабка Тамара постелила мне в комнате, где я спала в детстве, благо комнат у нее было пять штук. Не дом, а хоромы. Старая пружинистая кровать с железными ножками, которая нещадно скрипела, и огромный пуховой матрас с белоснежным бельем. Ложишься и как в облаке. Вот в такой красоте я и уснула. — А ну, вставай! — злой голос Антона разбудил меня неожиданно и резко. Я уставилась на него ничего не понимающим взглядом. – Пошли в сад, поговорить надо. Я вынырнула из- под одеяла, нацепила халат и неохотно поплелась за ним, шел он бодро и выглядел нервным. В глубине бабкиного сада, где росла преимущественно сирень, он остановился и посмотрел на меня растерянным взглядом. — Почему ты ничего мне не сказала? – голос у него был обреченный, что совсем не вязалось с его воинственным взглядом. Я же мучилась в догадках: чего ему от меня надо и что такого я забыла ему рассказать? — Не догадываешься, о чем я? — Нет,- преспокойно сказала я и даже зевнула,-Да меня теперь это мало заботит… Его взгляд стал совсем потерянным, и он почему-то совсем тихо сказал: — Я все забуду, и приму…Ты нужна мне… — Боже, да, о чем ты? — я ничего не понимала, но вот это его «ты нужна мне» начало вселять в меня ужас,- Я не нужна тебе теперь. Зачем? Мой отец и так сделает для тебя все, ты спас ему жизнь… Антон заскрежетал зубами: — Вся жизнь испорчена из-за того, что твой отец… — Молчи! — злобно рыкнула на него я,- Ты не лучше! Он будто сжался изнутри, и только слепой бы не увидел, что он испытывает чувство вины. Мне на какой-то момент стало жаль его, но ничего нельзя изменить — я не хочу больше бегать, скрываться и по полгода не видеть сына. — Ты хочешь, чтобы я попросил прощения? — он смотрел на меня пристально, а я фыркнула и отвернулась от него. Он развернул меня к себе и тут сделал то, что я от него ну никак не ожидала! Он встал передо мной на колени и взял мои руки в свои, от удивления я не могла и слова вымолвить, я была поражена. — Прости меня, пожалуйста…За боль, которую я тебе причинил, за то, что все так получилось, я знаю, что это из-за меня, прости, если сможешь. Вернись ко мне, любимая. Слово «любимая» сильно резануло мне слух, я столько раз слышала его от него, и с только раз он мне обещал, что все будет хорошо, но ничем хорошим не заканчивалось… Я вырвала свои руки и зашагала прочь, но на полпути остановилась. — Я не держу на тебя зла, Антон. Он уже поднялся с колен и стоял, облокотившись на сирень, которая гляди того и рухнет под его весом. — На каком ты сроке? — Чего??? Как по мановению волшебной палочки Антон вытащил из кармана своих брюк тест на беременность, который раньше спокойно лежал в моей сумочке. Надо сказать, что в моей сумке был вечный кавардак, чего там только не было. — Я знаю все, я не виню тебя, это только моя вина и это будет мой ребенок, если ты захочешь… Я истерически рассмеялась. Боже, этот тест лежал в моей сумочке уже несколько месяцев, я даже забыла про него, а он подумал… Антон в мгновение ока очутился около меня и яростно схватил меня за руки. — Я смешон? Я предлагаю тебе восстановить нашу семью и принять его ребенка, а ты смеешься надо мной? — Да, я смеюсь, — вызывающе ответила ему я, — Потому что, если бы ты удосужился посмотреть в коробку, то увидел бы, что тест не использован и спокойно лежит на месте, не пришлось бы так переживать. Наверняка он вышел из срока годности, и я просто про него забыла. Ты так плохо меня знаешь, Антон? У меня же в сумке вечный хаос! Видно было, что он смешался и не знал, что ответить. — Я раньше никогда не лазил по твоей сумке — растерянно произнес он, начиная хоть что-то понимать. — А сейчас решил начать, – саркастически изрекла я, развернулась и пошла в дом. Боже, дай мне терпения, выдержать все это: его умирающий взгляд, его чувство вины, даже его улыбку… Мне нужно порвать, бросить, чтобы мой сын не жил в том мире, где жил он, мой отец и Ян. Я так хотела, чтобы мой сын не рос в этом ужасе… Антон чуть не сбил меня с ног, прижал к себе…Поцелуй, чувственный, и такой нежный… — Зачем ты обманываешь себя, ты все еще любишь меня, — сказал он с хрипотцой в голосе, и глаза его такие теплые. Звали, манили, утягивали в омут… Мысленно дала себе подзатыльник. Тяжело вздохнула, вот об этом я и говорила, ну разве он даст мне спокойно жить? — Это ты себя обманываешь, Антон. Мы не можем быть вместе, не подвергая опасности нашего сына. И пойми ты, наконец, с тех пор как я увидела тебя там, на даче Сизова, такого чужого и холодного, что-то сломалось во мне. Я не доверяю тебе, я вообще больше никому не доверяю. Я не хочу больше бегать и скрываться, прятать сына, не видеть его. Я хочу той жизни, которую ты мне вряд ли дашь. Он ничего не сказал, лишь отпустил меня, и я убежала в дом, в спасительное спокойствие голоса бабки Тамары с ее рассказами о неизменном огороде. Протекали дни за днями, Антона я избегала, а он шел на поправку. Я уже начала надеяться, что мне удалось убедить его в необходимости расставания навсегда, но как оказалось, Антон не собирался оставлять меня в покое. Уж не знаю, каким таким способом ему удалось перетянуть бабку Тамару на свою сторону, но в этот вечер она наспех засобиралась к соседке. Я, было, собралась спастись бегством к той же соседке за каким-нибудь благовидным предлогом. Но бабка Тамара пресекла напрочь все мои старания: — Мы хотим поболтать с ней о своем, что тебе молодой с нами старухами делать,- и удалилась. Я покосилась на Антона, ожидая увидеть его довольное лицо, но вместо этого увидела, как он напряжен. — Я честно пытался оставить тебя в покое, отпустить хотя бы сначала в мыслях, — сказал он, — Но у меня ничего не получается. Я даже представить себе не могу – тебя в чужих объятьях. Я знаю, что неравнодушен тебе, и ты даже любишь меня, но не так, как Яна. Я оторопела от его слов и открыла рот. — Если я тебе сейчас скажу, что предоставлю тебе право выбора, то солгу. Я никогда не предоставлю тебе этого. Слышишь? Никогда. Я даже сказать ничего не могла, настолько меня это поразило и вывело из себя. — Я не буду тебя с ним делить. И ты останешься со мной. — Да, ну? — зло бросила я. — Если конечно, хочешь видеть своего любовника живым и здоровым. — Ты чудовище, — прошипела я. Быть с Яном я не собиралась, но и зла ему не желала вовсе. — Ты мне об этом уже говорила,- усмехнулся он, и я поняла, что он не лжет. — Ян не младенец. Он боевой офицер. Не боишься, что место покойника на этот раз можешь занять ты? — Это, наверное, твоя мечта… — Нет, — испугалась я, — Я никогда не желала тебе смерти. Его взгляд на мгновенье потеплел, но тут же снова стал холодным. — Странный разговор…Мы были с тобой вместе семь лет. И я знаю точно, что пять из них ты была счастлива со мной. Что случилось теперь? — Теперь мне приходиться жить у чужих людей и не видеть собственного ребенка. — Ты знала за кого выходишь замуж. — Ты многое забыл, Антон, — мой взгляд стал резким. — Все никак не можешь мне простить, что заставил выйти за меня? Но не это я видела в своих кошмарах, и ему невдомек понять, что это такое. Кошмары про троих ублюдков были моими постоянными спутниками. Мое сознание не помнило ничего из произошедшего тогда. Но подсознание выдавало мне одни и те же картинки, и я просыпалась в холодном поту, дрожащая и испуганная. Каждый раз в кошмаре они приближались ко мне, с усмешками, с пошлыми шуточками, хватали за руки. И я просыпалась. Казалось бы, ничего страшного. Но страх был такой силы, что скручивало внутренности. Антон сильно побледнел. — Ты ЭТО вспоминаешь? Я закрыла лицо руками. Судорожно вздохнула и убрала руки от лица, посмотрела на него почти что больными глазами. — Я не могу забыть, не могу… Он вздрогнул и побледнел еще больше. — Почему, почему ты никогда мне не говорила? Не обвинила меня ни в чем, хотя это только моя вина?