— Н-н-нет, — делая над собой усилие, отлепляюсь от стены. Шаг, еще один и еще. К горлу подступает тошнота, а желудок сводит судорогой. В мужчине, сидящем на стуле, за столом — единственной мебелью в маленькой душной комнате, едва ли можно узнать Витю. — Слегка помято выгляжу, — делает попытку пошутить он. — Пустяки, до свадьбы заживет. Один глаз полностью заплыл, опухшее лицо сплошь покрыто синими и фиолетовыми уродливыми пятнами, правое ухо заклеено пластырем. Порывисто поднимается со стула и отходит к узкому окну, замерев спиной ко мне. А я молча давлюсь слезами, не в силах и шевельнуться. — Не плачь, пожалуйста, — роняет сдавленно, не оборачиваясь. — Не надо, Оль. А я не могу ничего с собой поделать. Приглушенные всхлипы непроизвольно рвутся из груди, меня сотрясает крупная дрожь. — Это… правда? То… что сказала Надя? — нарушаю затянувшееся молчание. — То, что меня избил твой Макар? — как-то буднично уточняет Виктор, опираясь спиной о стену и складывая руки на груди. — Большую часть времени это делал Руслан, так, кажется, зовут его друга? Всё пытался узнать, какие документы ты должна была мне передать. Куда ты вляпалась, Оль? Жму плечами, так как в горле ком, слезы текут по щекам, не переставая. — Полюбила, — шепчу сквозь всхлипы, а губы помимо воли расползаются в не иначе как истерической улыбке. — Я просто полюбила. Витя долго смотрит на меня и молчит. — Не везет тебе с мужиками, — подытоживает горько. — Одни мудаки попадаются. — Прости. Вить, если бы я только знала… — Я вот долго думал обо всем произошедшем. Благо теперь у меня вагон времени на раздумья, — ухмыляется и тут же шипит от боли. На губе из свежей ранки тонкой струйкой течет кровь. — Не знаю, что там у вас происходит, но либо тебя жестко подставляют, либо ведут игру против Макара. Я — это так, расходный материал в чьей-то игре. Макар был уверен, что ты за его спиной, со мной. Понимаешь? Ничего я не понимаю и понимать не хочу — Он посадил меня из-за тебя, Оля. Чтобы убрать с дороги. Значит, он уверен и у него есть доказательства, что мы якобы любовники. Такие люди, как Макар, в пустой звон обычно не верят. Они верят фактам. Стопроцентно доказанным фактам. — Но это же неправда… — шепчу в шоке, иду к столу и оседаю на стул. — Оль, — зовет тихо. — Посмотри на меня. Поднимаю взгляд, а самой выть, хочется от тупого отчаяния и глухой тоски. В голове оглушающе бьется мысль: разве это и есть любовь? Когда вокруг только страдание и горе. Когда ломаются судьбы, люди, сердца. Разве можно быть счастливой, радоваться жизни, когда твое счастье построено на чьих-то костях? — Он не пожалеет тебя. Слышишь? — Витя порывисто приближается и садится на корточки передо мной. — Они не такие, как мы, Оль. Ты даже представить себе не можешь, что порой сходит с рук таким влиятельным ублюдкам. Они могут людей косить пачками, насиловать, убивать, торговать оружием, наркотиками. Уезжай. Я прошу тебя. Одно твое слово — и Олег всё устроит, — слышу мольбу и неподдельное волнение в его голосе. — Не могу, — качаю головой из стороны в сторону и ужом проскальзываю мимо Вити, избегая чужих прикосновений. — Макар не такой, — шепчу, расхаживая нервно по комнате. — Я ему всё объясню, — кидаюсь к Виктору и ободряюще заглядываю ему в глаза. — Как только он узнает, что это всё ложь, я заставлю его вытащить тебя отсюда. — Боже, какая ты дура! — остервенело, обхватывает мое лицо, заставляя смотреть на себя. — Как была дурой, не видевшей дальше своего носа, так и осталась! Ты сейчас для него всего лишь шкура, которая посмела наставить рога и шпионила для его конкурентов! Приди, наконец, в себя! Посмотри, что он сделал со мной! Я уверен, ему даже напрягаться особо не пришлось, чтобы я здесь оказался! — Хватит! — кричу громко, отталкивая Виктора. — Ты ничего не знаешь! — реву, напуганная его напором и безумными словами. — В благородного рыцаря решил поиграть? Так вот: мне твое благородство не нужно! — бью словами, но остановиться уже не могу. — Он не такой! Ясно тебе? Не такой! Витя стоит, никак не реагируя на мои выпады, а на его лице проскальзывает разочарование, смешанное с недоверием. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Попроси у Олега информацию о Макаре, — как-то обреченно со смешком, говорит он. — Почитай, на что способен твой «не такой». И знай, если у меня появится хоть маленький шанс, и я выйду отсюда, я стану его самым страшным кошмаром. Будешь с ним — и твоим тоже. А теперь уходи. На сегодня с меня благородства, пожалуй, хватит. Глава 13 Ольга Домой возвращаюсь полностью опустошенная событиями дня. Словно в трансе бездумно провожаю взглядом капли дождя, уныло стекающие по боковому стеклу такси. За окном, как и у меня на сердце, бушует штормовая непогода. Когда машина плавно тормозит около ворот, расплачиваюсь с водителем и покидаю теплый салон. Кутаюсь в кашемировое пальто, пытаясь хоть немного скрыться от пронизывающего ветра и шпарящего непроглядной стеной ливня. Взбегаю по ступеням и захожу в дом, прислушиваясь к мрачной тишине. Стою несколько секунд, прислонившись спиной к входной двери, пока глаза привыкают к полумраку. Стягиваю промокшее пальто и с грустью думаю, что сегодня, скорее всего, тоже ночую одна. Направляюсь сразу к лестнице, ведущей на второй этаж. Нет сил ни на поздний ужин, хотя за весь день и маковой росинки во рту не было, ни на горячий чай, который не мешало бы выпить перед сном, чтобы согреться. Стук каблуков о мраморную плитку разносится глухим эхом по темному пустынному холлу. Проходя мимо гостиной, останавливаюсь, замечая боковым зрением смазанное движение. Большая комната залита слабым светом фонарей на участке. В неосвещенной части, у камина, до боли знакомо чиркает зажигалка, и слабое пламя на мгновение освещает лицо Макара, сидящего в кресле. Сердце ускоряет ход, гулко ударяясь о ребра. Затем взгляд цепляется за перевернутый столик, кресло, разбросанные повсюду книги, разбитый телевизор, валяющийся на полу, и кучу поблескивающих осколков. Огонек от сигареты вспыхивает, стоит Макару затянуться. Окончательно привыкнув к темноте, вижу очертания его крупной фигуры. Тянусь рукой к выключателю. — Не нужно, — хрипло, резко. — Я не хочу сейчас видеть лживые красивые глазки, — останавливает меня его голос, от звука которого непроизвольно поджимаются пальцы на ногах. Всевышний, как же я по нему, оказывается, соскучилась. Так и стою с не донесенной до выключателя рукой. Макар долго молчит, но я кожей ощущаю его взгляд на себе. Настолько остро, как если бы его руки в этот момент были на моем теле. Потушив окурок в пепельнице, стоящей на полу около кресла, он тяжело поднимается и неспешно двигается ко мне, с противным скрипом давя осколки обувью. — Где была? — его голос звучит обманчиво мягко, как-то отстраненно даже. Значит, уже знает. Доложили. Прикрываю на миг глаза, мысленно готовлюсь к противостоянию и молюсь всем богам, чтобы он услышал меня. — Ты ведь уже знаешь, где я была. Приблизившись вплотную, нежно ведет пальцами по моей щеке, задевая губы. А я только и слышу, как в ушах грохочет стук сердца, и мурашки толпами по телу от его близости, чуть терпкого родного запаха. — И как прошла встреча? — делая акцент на последнем слове, спрашивает почти невозмутимо. Почти. Но я улавливаю в его голосе давно забытые нотки тихой испепеляющей ярости. Как тогда, в подвале. Тяну руку и слепо тычу на кнопки в стене. Гостиную сразу же озаряет приглушенный свет софитов, встроенных по периметру панорамных окон. Этого освещения достаточно для понимания, что далеко не ярость овладевает Макаром. Он выглядит больным, сломленным, как будто неживым. Только нездоровый, безумный блеск в глазах свидетельствует о том, что Макар сгорает изнутри в съедающей его ревности. — Макар, — зову тихо, непроизвольно ёжась. — Я всё знаю. Пожалуйста, давай поговорим, — шепчу, протягивая к нему руки в немой мольбе. — Я прошу тебя. Это гнусная ложь. Молчит, крепко сжимая челюсти, и лишь неторопливо, с интересом рассматривает меня. — Говори, раз есть что сказать, — роняет глухо, и красивое лицо искривляет злая усмешка. — Очисти совесть. Пошатываясь, отходит к камину, поднимает с пола полупустой графин и пьет прямо из горла крупными глотками. А у меня болезненно ноет в груди от жалости и обиды на весь белый свет. Непривычно видеть Макара таким сокрушенным. Что же ты с нами делаешь?.. — Покайся! — кричит, и я взвизгиваю, зажав уши руками, когда графин разбивается на мелкие осколки. — И, может быть, я подумаю, выживет твой капитошка в тюрьме или нет. Давай, — взмахивает руками. — Покажи, на что ты готова ради него! — Мне не в чем каяться! — кричу в ответ, напуганная до чертиков его неадекватным поведением. — Я ничего не сделала! Между нами давно ничего нет! — Маленькая изворотливая лгунья! — шипит в бешенстве. — Не успела! Ты просто не успела, называй вещи своими именами, — хватает за ножку кресло, на котором до этого сидел, и с диким ревом швыряет его в книжные стеллажи. Тоскливая безысходность и паника. В глубине души зарождается давящий ужас, понимание, что это крах, конец нашего, казалось, незыблемого будущего. Макар не поверит. Не услышит. Не поймет. Он всё, как всегда, решил. — А знаешь, пусть будет так! — к страху примешивается смесь глубокой обиды и горечи. — Пусть я буду лгуньей, дрянью, зверушкой, — остервенело стираю злые слезы, заволакивающие взгляд. — В таком случае твоим чувствам грош цена! Знаешь, как бы я поступила на твоем месте, если бы действительно любила? Швырнула бы тебе в лицо свои претензии и обвинения! Вызвала на разговор и только потом делала выводы! Меня подставляют! Слышишь? И меня, и Виктора! А ты, словно обиженный на весь мир слепой божок, вершишь судьбы! Казнишь без суда и следствия! — Еще раз ты произнесешь его имя… — шипит в бешенстве, выставив вперед руку. Иду к Макару, наплевав на здравый смысл и интуицию, которая вопит, чтобы я остановилась. Беру его руку и прижимаю к своей груди, глядя в глаза. — У меня болит вот здесь, — шепчу, глотая слезы. — Так болит, что дышать трудно. Давай вместе во всем разберемся. Я прошу тебя. Не губи нас. Я не предавала и никогда не предам, потому что люблю тебя больше жизни. Мне на миг кажется, что я вижу просветление в его взгляде. Суровые линии на лбу разглаживаются, и Макар смотрит почти как раньше.