Киваю сама себе, глядя на подругу. Боже, пожалуйста, не лишай меня последнего близкого человека. Это же Надька. Моя Надька с которой вода, огонь и медные трубы. — Мне плохо, Надь, — выходит сипло, поджимаю губы и часто моргаю, чтобы не разреветься. Смотрит на меня долго, нервно теребя полы куртки в пальцах. — А Вите там, думаешь, легко? — напускная жалость слетает, как и не бывало. Понимаю. Витя тоже близкий друг семьи, а всё равно резануло. — Ладно, — улыбаюсь, протяжно выдыхая. Смахиваю слезы, все таки выступившие из глаз. Отдаю коробку и иду к машине. — Машке от меня привет, и скажи, что я очень ее люблю, — оборачиваюсь, окидывая взглядом Надю. — Я, правда, ничего не знала. Ты не представляешь, как мне жаль, что всё вот так… — взмахиваю неопределенно руками. — Олег роет под Макара, — неожиданно выпаливает подруга. — Там что-то серьезное назревает. Будь осторожна, не хочу, чтобы тебя как-то зацепило. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Разворачивается и ныряет в калитку, скрываясь во дворе. Сажусь за руль, выезжаю из поселка на трассу, неожиданно машину ведет на скользкой дороге, в испуге кое-как прижимаюсь к обочине, глушу мотор, глядя на свои дрожащие пальцы. А потом долго реву, раздираемая противоречиями. Душу сводит от страха за Макара, от щемящей жалости к Виктору. И от того, что осталась совсем одна среди миллиона окружающих меня людей. Глава 19 Ольга Провожаю взглядом как в калейдоскопе мелькающие дома и деревья за окном такси. Жутко нервничаю, до сих пор не понимая, как Нине удалось уговорить меня приехать на праздничный ужин в честь крещения новорожденной внучки. Перед напором и обаянием этой женщины сложно устоять, но соблазнилась я, наверное, тем, что после ужина Нина пригласила задержаться и поболтать в уютной тихой обстановке. А сейчас мне это необходимо как воздух. Не сами разговоры, а то душевное тепло и особая энергетика уюта, исходящие мягкими волнами от улыбчивой женщины. Ну и, конечно, немалую роль в моем согласии сыграло то, что Макара на празднике не будет. По словам Нины, он сорвался по срочным делам в Москву, когда вернется в город, никто не знает. Разглаживаю складки на подоле кремового платья, которое я с трудом подобрала, перемеряв ворох одежды в шкафу, потому как довольно сильно похудела. Поправляю волосы, уложенные крупными локонами, кидаю взгляд на приборную панель. Навигатор указывает, что до конца поездки осталось десять минут. Чем ближе мы к месту прибытия, тем больше меня охватывает легкий мандраж и волнение. В последнее время я сторонилась общества людей. Словно одичала. Так мне было легче уживаться со всё никак не утихающей болью в груди. На работе взяла отпуск за свой счет и спала сутками, как сурок, вставая с постели только по нужде или когда от голода невыносимо ныл желудок. А однажды, проснувшись глубокой ночью, поняла, что дальше так продолжаться не может. Каждый день соскребала себя с дивана и, несмотря на изнуряющую слабость, ходила на прогулки. Часами бродила в одиночестве по заснеженным аллеям парка, кормила голодных уток, на обратном пути заходила в небольшую уютную кофейню, покупала у улыбчивого хозяина заведения горячий шоколад и мягкую воздушную булочку с маком. Долго сидела за столиком у окна, потягивая сладкий напиток, который почему-то только в этом месте казался мне умопомрачительно вкусным, смотрела через толстое стекло на людей, для которых жизнь текла своим чередом. Выработала ритуал и четко ему следовала. И вскоре начала панически бояться одиночества. Потому что в тишине квартиры меня посещали мысли о Макаре, точнее, они жили у меня в голове. Его образ, голос, взгляд, даже запах. Я запретила себе о нем думать. Безжалостно давила, изгоняла и намек на его присутствие в мыслях. Старалась переключиться на что угодно, и мне правда казалось, что у меня вышло. Что стало чуточку легче дышать. Пока однажды Макар не пришел ко мне ночью. Во сне, в виде, кошмара, который, как видеозапись, воспроизводил ту последнюю ночь в его доме. Я с пугающей точностью переживала снова и снова неверие и шок, ощущение горячих ладоней на коже, вкус губ с терпким ароматом виски, дикий взгляд. Просыпалась в холодном поту, задыхаясь, с колотящимся сердцем и скованными судорогой мышцами, чувствуя себя совершенно вымотанной. У меня сложилось впечатление, что даже сейчас, на расстоянии, Макар имеет власть над моим разумом. В голове звучит его хриплый голос: «Оль, у нас с тобой, как всегда, два варианта…» Может, я сбрендила, но мне действительно кажется, что так и есть. Выхода нет. Либо добровольно пускать его в мысли днем, либо он приходит ко мне сам, во сне, ночью. — Девушка, мы на месте. Смотрю за окно, на роскошный дом, обнесенный кованым высоким забором, на расчищенную от снега дорожку, вдоль которой уже зажглись фонари. Благодарю водителя за поездку, подхватываю с сиденья бумажный пакет с подарком и покидаю теплое пространство автомобиля. Переминаясь с ноги на ногу на морозном воздухе, звоню в домофон и захожу на территорию дома, стоит автоматической калитке с громким щелчком отвориться. На крыльце, в одном лишь платье и туфлях, то и дело пританцовывая от холода, меня уже ждет Мария. — Привет, — стоит только подняться по ступеням, заключает меня в объятия девушка. — Я так рада, что ты смогла приехать, — улыбается тепло Маша. — Пошли скорее в дом, холодно на улице. — Не выбегала бы ты раздетой на улицу, грудь застудишь, молоко может перегореть, — мягко улыбаясь, чтобы не обидеть, увещеваю Машу, отдавая ей свое пальто, которое девушка тут же вешает на плечики в шкаф в просторной прихожей. Стоит переступить порог дома, как в нос сразу ударяет аромат выпечки с ванилью и корицей. Мягкий свет, льющийся с потолка, современный и в то же время уютный, по-домашнему теплый дизайн прихожей. Приглушенные голоса, доносящиеся из гостиной. — Не буду больше, — с детской непосредственностью обещает в ответ. Господи, Машка еще сама как ребенок. Юркая, живая, с задорным блеском в чуть раскосых зеленых глазах. Берет меня за руку, и мы оказываемся в большой комнате с двумя белоснежными диванами, расположенными друг напротив друга, мягким ворсистым ковром между ними. Обилие живых растений в декоративных горшках, всяких милых безделушек, потрескивающие в камине дрова — это всё, что я успеваю рассмотреть, пока на меня не налетает вихрь в лице Нины. — Девочка моя, — всплескивает руками она. — Господи, совсем прозрачная стала. Иди сюда, — прижимает к груди, пока я растерянно моргаю. — Я тоже очень рада тебя видеть, — обнимаю женщину в ответ, приветливо улыбаясь показавшемуся за ее спиной Павлу Борисовичу. Дальше меня знакомят с мужем Марии, его родителями и сестрой, которая является крестной малышки. В ожидании, пока допечется мясо, сидим в гостиной под смешные истории с недавней зимней рыбалки мужчин, и я незаметно для себя расслабляюсь. Помогаю накрыть на стол, слушая неугомонную Машку: то о новой коллекции сумочек, то о всех прелестях материнства. Когда неожиданно комнату разрезает громкий детский плач, доносящийся из динамика радионяни, Маша предлагает подняться вместе с ней к малышке. А потом с неким замиранием сердца смотрю, как молодая мамочка, устроившись в мягком плетеном кресле, кормит малышку и, чуть покачиваясь, напевает колыбельную. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я не представляю, как раньше жила без нее, — поддавшись порыву, откровенничает Маша, глядя на младенца с неимоверной нежностью во взгляде. — Хочешь подержать? Неуверенно киваю и беру крохотный сверток, разглядывая розовощекое детское личико. — Такая маленькая, — улыбаюсь малышке, нахмурившей грозно бровки и всё еще причмокивающей губками. Покачивая Лию, хожу по комнате, пока Маша копошится в ванной. Такая крохотная, что у меня дрожат руки от легкой волны трепета. В детской едва уловимо витает ни с чем не сравнимый аромат молока, сливок и сахара. Наверное, это так здорово — быть мамой. Заботиться о маленьком человечке, смотреть, как он растет, радоваться первому зубику, гордиться первым шагом. Быть для кого-то пристанищем, тихой гаванью, где всегда ждет любящий взгляд и теплые материнские руки. — Уснула, — говорю показавшейся из ванной Маше и осторожно кладу малышку в кроватку. Натыкаюсь на изучающий женский взгляд. — Вы серьезно поругались, да? — с грустью спрашивает она. — Ты меня прости, если я лезу не в свое дело, но Макар… я правда никогда не видела его таким счастливым, как в тот вечер. Он так смотрел на тебя… — лицо озаряет милая улыбка. — Влюбленно. — Не сложилось у нас, — отвечаю размыто в надежде, что дальнейших расспросов не последует. — Жаль, — тяжело вздыхает. — Но даже несмотря на это, мы можем дружить. Правда? Ну что за наивная простота. — Конечно можем. — Отлично! — восклицает Машка, кидаясь обниматься. — Мне так не хватает общения, ты себе не представляешь! Кстати, — выйдя из детской, оборачивается. — Мне тут сертификат подарили в один ну очень крутой массажный салон. Там такие феи с золотыми руками работают, нужно обязательно сходить. Ты как на это смотришь? Обертывания, масочки… — понижает голос и тянет мечтательно, прикрыв веки. — Позитивно смотрю. Осторожно, ступенька, — хватаю за локоть, удерживая от падения юную мечтательницу. И прирастаю к полу, слыша с первого этажа голос, от которого у меня все волоски на теле встают дыбом, а сердце загнанно бьется где-то в горле. Дура! Какая же я дура! Развеялась? Отдохнула? Корю себя на чем свет стоит, впиваясь влажными ладонями в перила лестницы. Господи, ну почему? Мне ведь только стало чуть легче. Я не могу. Я не готова. А у самой по телу теплые волны от его голоса. — Оль, — зовет меня Машка, замерев посреди лестницы. — Всё хорошо? Ты так побледнела. Сильно. Нехорошо мне. Очень нехорошо. Чувствую себя жертвой, загнанной в капкан, и ноги трясутся так, что шагу ступить не могу. А голос Макара всё ближе и ближе, слышу приближающиеся шаги. Он идет на второй этаж! Паника окутывает с ног до головы. Гул в ушах, перед глазами мушки, я вся покрываюсь холодным липким потом. Сейчас я увижу его. Увижу. Секунда, две, три — наши взгляды встречаются, на задворках сознания слышу Машкин крик, топот ног, и меня поглощает вязкая темнота. Прихожу в себя, лежа на чем-то мягком. Надо мной с обеспокоенным выражением на лице склонился Павел Борисович и Нина. — Тихо, тихо — удерживает меня за плечо от попыток встать Павел Борисович. — Давай без резких движений пока обойдемся. Нам повторные обмороки ни к чему. Правда? — Матерь Божья, Оля. Ты так нас напугала, — заламывает горестно руки Нина. — Ты когда в последний раз ела нормально? Это из-за голода? Смотреть страшно, худая какая. — Не тараторь, — осаживает супругу Павел Борисович. — Дай ей в себя прийти. Воспоминания обрушиваются лавиной, и я в панике верчу головой по комнате, отыскивая взглядом Макара. Выдыхаю с облегчением, ведя дрожащей ладонью по пересохшим губам. — Нина, принеси воды, а я схожу за тонометром, — поднимаясь с кровати, говорит Павел Борисович. — А ты, Оленька, полежи. Остаюсь одна, растерянно обводя чью-то спальню взглядом. Приехала в гости, называется, переполошила весь дом своим обмороком. Это из-за стресса. Всего лишь стресс. Виски раскалываются противной болью, очень хочется пить, во рту словно пустыня. Что мне теперь делать? Я не вынесу! А сама стону в голос, до боли кусая губы, от понимания, что опять невыносимо тянет в груди и до сводящей с ума дрожи хочется увидеть Макара. От мысли, что он где-то здесь, совсем рядом, глупое сердце ускоряет ход, с громким стуком ударяясь о ребра. Я не слышу, как открывается дверь, но чувствую его присутствие кожей. Табун предательских мурашек и родной, чертовски вкусный аромат цитруса и сандала. Макар застывает на месте, не дойдя до кровати пару шагов. Напряжен, руки в карманах брюк, рукава белой рубашки небрежно закатаны, волевой подбородок покрыт щетиной, губы сжаты в плотную линию… Смотрит настороженно и обеспокоенно. Задержавшись на лице, его взгляд скользит ниже, и по тому, как хмурится, понимаю, что увиденное ему явно не по душе. — Я… — голос хриплый, царапающий. Прочищаю горло, пытаясь выдавить связные слова, так как стоит мне издать малейший звук, мужской взгляд тут же уставляется на мои губы. — Я не знала, что ты тоже… приедешь. — Получается, «сюрприз». Не пойму, то ли шутит, то ли серьезно, потому что лицо мрачное и дышит часто. И смотрит. Так смотрит… Как всегда смотрел — с жадной решимостью и диким голодом. Будто я сладкая конфета, которую очень хочется, но нельзя. Пока нельзя.