Мягко забирает из онемевших пальцев коробочку, не сводя с меня взгляда. — Я споткнулся и упал, — его голос срывается, а ладони дрожат, — расшибся в лепешку, пох**ив всё на свете. Я очень далек от идеала, о котором мечтают хорошие девочки, но я хочу научиться быть им рядом с тобой. Дышать с тобой одним воздухом, смотреть на мир твоими глазами, быть рядом, когда ты смеешься или плачешь, отмывать по ночам кухню, есть охрененно вкусные пригоревшие пироги… Я люблю тебя, Оль, и знай: мне не придется себя ломать, чтобы стать твоим идеалом. Меня отдельно от тебя уже нет и никогда не будет… Если ты согласишься выйти за меня, даже когда я буду дряхлым старикашкой, значит, всё было не зря… Сквозь пелену накативших слез опускаю взгляд на золотой ободок с россыпью мелких камней. Макар вкладывает коробочку мне в раскрытую ладонь и поднимается на ноги. — Пусть оно будет у тебя, — шепчет, заправляя непослушную прядь мне за ухо. — Мы наденем его вместе, когда ты сможешь снова довериться мне. Время как будто замирает. Я не замечаю, что на улицу опустились серые сумерки, опять повалил снег, по периметру поочередно зажигаются фонари и разноцветные гирлянды. Не вижу толпу зевак, застывших в ожидании душещипательного зрелища. В этот момент весь мой мир сужается до стоящего передо мной мужчины и его открытого, слегка уязвимого взгляда. На каком-то ментальном уровне я понимаю, что именно сейчас мы близки так, как никогда не были раньше. Стою как завороженная, отчего-то очень боюсь спугнуть этот момент. Мысли отказываются повиноваться. Тихий, хриплый голос Макара, родной запах, напряженная складка меж бровей и затаенный страх на дне карих глаз. В груди нет волнения, есть лишь самозабвенный покой и льющийся рекой спасительный елей, заживляющий раскуроченную душу. Сейчас передо мной тот, кого я когда-то полюбила всем сердцем. Без непробиваемого панциря и толстой скорлупы, раскрыт как книга — читай и захлебывайся от переполняющих чувств. Я и захлебываюсь, всхлипывая, когда мужские губы нежно, почти невесомо касаются моих губ. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 27 Ольга Ну дровосек самый настоящий! Распахнутая черная короткая дубленка, под которой виднеется обтянутая футболкой мощная грудь, как минимум трехдневная щетина на острых скулах, небрежно взъерошенные волосы и огромная елка на плече. Подвисаю, разглядывая Макара. Любуюсь. Помимо воли, в голове всплывают картинки: чаща леса, могучие ели и не менее могучий Макар, обязательно обнаженный по пояс, с огромным топором в руках… Мышцы под загорелой кожей бугрятся при каждом взмахе… Феромоны! Это они сводят меня с ума на пару с разыгравшимися гормонами. Макар стоит напротив и косится на меня уже с откровенной опаской. — Оль, может, откроешь уже дверь? Спохватившись, мельтешу, выуживая ключи из кармана. — Да, сейчас, — прикладываю ключ к замку домофона. — Задумалась что-то… В лифт елка не влезает. Поднимаемся пешком. Макар, бросив деревце на лестничной клетке, спускается за остальными покупками, а я ныряю в квартиру, скидываю обувь и тут же запираюсь в ванной. По традиции, так сказать. Стягиваю варежки и умываюсь холодной водой в надежде, что хоть она немного отрезвит и наведет порядок в мыслях. Разглядываю себя в зеркале. Долго. Придирчиво. Румянец на щеках, глаза подозрительно сияют, губы немного припухли. Запускаю руку в карман, нащупывая ту самую коробочку. В отражении зеркала на зацелованных губах незнакомки тут же застывает мечтательная улыбка… Может, и правда не всё потеряно? Ведь тогда разглядела я в Макаре что-то светлое? Действительно ли переосмыслил и понял? До дрожи в коленях хочется верить, что так и есть. Господи, но как же страшно ошибиться… Покидаю ванную, как раз когда в квартиру заваливается мой дровосек с елкой. Могучий, небритый и дико сексуальный. Аж бесит. Некоторое время устанавливаем пышную красавицу, занявшую чуть ли не четверть гостиной. Ну, как устанавливаем… Я сижу на диване, обложившись мандаринами и мармеладом, а Макар возится в углу с елкой. Меня к столь ответственному занятию не допустил, аргументируя тем, что негоже матери его будущих детей напрягаться в присутствии мужчины в доме. И чует мое сердце, что режим курочки-наседки включен на полную. Пока я развешиваю шары снизу, Макар, балансируя на стуле, упорно пытается прикрепить к мохнатой верхушке звезду. За окном давно стемнело, в доме уютно пахнет хвоей и свежезаваренным липовым чаем, сотнями огоньков переливаются гирлянды. А меня ни с того ни с сего затапливает острым чувством умиления и тепла. Вдруг становится так важно, что запомнил, с каким восторгом ждала этот праздник. Тогда, когда еще всё было хорошо… Приехал с самого утра, вломился, настоял… И каша эта… вкуснее всех, которые я когда-либо ела. Для меня никто и никогда не варил кашу на завтрак. Мне вообще завтраки не готовили, кроме мамы, конечно. Но это было так давно… Что-то я совсем расклеилась. — Пошли чай пить, — зову Макара, наконец установившего звезду. В повисшей тишине ужинаем заказанной пиццей, а потом долго сидим за столом, я пью уже вторую чашку чая. Неосознанно, а может, наоборот, оттягивая момент, когда придется уйти. Макар тоже молчит, только смотрит неотрывно, заставляя меня слегка нервничать и смущаться, потому что никак не получается прочесть его взгляд. Совершенно некстати до меня доходит, что мы одни в квартире, за окном если и не глухая ночь, то поздний вечер точно, и пахнет от Макара так вкусно, и смотрит он так… цепко. Незаметно прижимаю вмиг вспотевшие ладони к штанам свободной шелковой пижамы, ощущаю, как щеки наливаются краской, прячу взгляд. Натянув улыбку и стараясь вести себя как можно более непринужденно, встаю из-за стола, собираю чашки, иду к мойке, слыша, как грохочет в ушах пульс. Сердце пропускает удар, когда Макар поднимается следом. Он отходит к окну, но лишь для того, чтоб открыть себе лучший обзор. Судорожно выдыхаю. — Ты специально это делаешь? — спрашиваю, по десятому кругу ополаскивая кружку. — Что делаю? — На нервы мне действуешь, — мою вторую чашку, мельком мазнув по нему взглядом. — Чем? Тем, что смотрю на тебя? — спрашивает, вскинув брови. — Трогать мне тебя запрещено, особенно так, как хочется мне. Так что только смотреть и остается… Нет, если ты, конечно, хочешь… — Не хочу! — Я бы, конечно, поспорил, но, как прилежный ученик, усвоил урок о личном пространстве. Оль? Выключаю воду и поворачиваюсь корпусом к Макару. — Можно мне… — опускает взгляд на мой живот, прикрытый свободной рубашкой пижамы. — Пожалуйста, — добавляет тише. Во рту сразу же пересыхает от будоражащей мысли, что Макар коснется меня так интимно, но я согласно киваю, почему-то не в силах отказать, и безотрывно наблюдаю за его приближением. Опускается на колени, не отводя глаз, едва уловимо ведет по бедрам, ныряя ладонями под край рубашки. Дыхание перехватывает, когда теплые большие ладони накрывают живот, а на мужских губах появляется нежная улыбка. — Мне до сих пор не верится, — глядя снизу вверх, говорит тихо. Киваю, не в силах ответить. Так некстати накатившие слезы умиления душат где-то в горле. — Какие они сейчас? Совсем еще маленькие, да? — поглаживая едва заметно выпирающий животик, спрашивает. — Как два кочанчика капусты. Брюссельской, — добавляю с улыбкой, когда смешно хмурит брови. Господи, какие только ассоциации в беременную голову не приходят. Жуть! Учитывая, что ненавижу вкус этого овоща всеми фибрами души. Проваливаюсь в другое измерение, стоит только горячим губам коснуться кожи чуть ниже пупка. Стою, ухватившись рукой за столешницу, гляжу на темную макушку и прилагаю максимум усилий, пытаясь расслышать, что же Макар там шепчет нашим детям. В воспаленном сознании всплывает наша вторая встреча. До мелочей четко вырисовывается образ мрачного, страшного мужчины из подвала. С мертвенно холодным взглядом, пробирающей до ужаса энергетикой и обезоруживающим равнодушием в голосе. Казалось, что там и закончится моя жизнь. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И сейчас. В реальности. Стоит на коленях посреди маленькой кухни, водит подрагивающими ладонями по талии и воркует о любви к двум крохам, живущим во мне. Глава 28 Ольга Совершенно незаметно мы перемещаемся в гостиную, на диван. За окном завывает вьюга, по телевизору фоном идет очередной новогодний фильм, длинные мужские пальцы лениво перебирают мои рассыпавшиеся локоны. То и дело проваливаясь в дрему, упорно ловлю за хвост мысль, что уже давно пора выпроводить Макара и ложиться спать. Отпуск незаметно подошел к концу, завтра мне заступать на ночную смену. Нужно выспаться и набраться сил, потому как в праздники у нас вместе с хирургией вечно аврал. То поножовщина по пьяни, то неудачно запущенный фейерверк, то обострившиеся панкреатиты — в общем, работы хватает. Я, конечно, подозреваю, что у Макара немного другие планы на сегодняшний вечер и предстоящую ночь, по крайней мере, остаться в стенах квартиры, но перевоспитательный процесс запущен и требует моей выдержки и железобетонной непоколебимости. — Уже поздно, — сажусь и поворачиваюсь к Макару. — Значит, выгоняешь, — усмехается беззлобно. — Не выгоняю, а в благих целях держу дистанцию. — Мы можем отлично дистанцироваться. Ты — в спальне, я — на диване. Между нами десять метров, дверь и мое честное слово, что приставать не буду. — Диван маленький и не раскладывается, а ты — большой, — пряча улыбку за копной волос, поднимаюсь и отхожу на шаг. — Вредничаешь? — показательно грозно хмурит брови, откидывается на мягкую спинку, демонстративно вытягивая руки.