Сонно потягиваюсь, ощущая приятную ломоту в теле. Хочется еще понежиться под теплым одеялом, но нужно бежать в уборную, и желательно побыстрее. Да, в этом тоже проявляются своего рода прелести беременности. Выхожу из спальни и забываю обо всем. Разинув рот, во все глаза смотрю на Макара, который по-хозяйски, абсолютно невозмутимо копошится в чемоданчике с инструментами. В моей квартире! И в моих инструментах! — Доброе утро, — здоровается как само собой разумеющееся, мельком окидывает меня взглядом, задерживаясь на обнаженных бедрах едва прикрытых короткой сорочкой, и возвращается к чемодану. — Что ты делаешь? — Ищу рулетку. — Что ты делаешь в моей квартире? — повторяю с нажимом, а сама впиваюсь в него взглядом. Макар в джинсах и белой футболке смотрится так… необычно. Помимо воли, глазами выхватываю детали: бугрящиеся мышцами предплечья, широкую спину, чертовски аппетитно обтянутую джинсами задницу, довольную усмешку и коварный взгляд, когда меня ловят с поличным. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А затем хриплый голос: — Я тоже очень скучал, маленькая… Глава 25 Ольга Трусливо скрываюсь в уборной, кожей ощущая взгляд, направленный мне в спину. Закрываю защелку и прислоняюсь к двери, пытаюсь унять гулко стучащее в груди сердечко. До чего же глупый и упрямый орган. Умываюсь, накидываю шелковый халатик, потуже затягивая пояс на талии. Уму непостижимо! Макар вломился ко мне в квартиру как к себе домой! Хозяйничает, роется в моих вещах. В этом и есть весь он! Отчего-то накатывает легкая волна злости и раздражения. В мыслях я уже давно разложила по полочкам, как мы будем сосуществовать в сложившихся обстоятельствах. Только не учла, что у Макара, скорее всего, свой взгляд на ситуацию. Покидаю ванную с твердым намерением поговорить и расставить четкие границы дозволенного. Но куда там. Останавливаюсь на пороге кухни, упрямо сложив руки на груди, и наблюдаю, как Макар хозяйничает у плиты, что-то помешивая в кастрюльке. — Садись, завтрак почти готов, — замечая мое присутствие, кивает на стол. В вазочке милые веточки нежно-розовых роз, в прозрачном заварнике дымится мой любимый липовый чай. — Я такую кашу научился варить… М-м-м… — улыбается мягко, довольно сощурившись. А у меня ком в горле, и в глазах подозрительно щиплет от улыбки Макара. Такой непонятной, непривычно теплой, спокойной… В груди проносится вихрь из острого, болезненного чувства сожаления… Ведь всё могло быть иначе, и я бы тогда с радостью принимала заботу любимого мужчины и открыто выказывала страхи, разделяла с ним радостные моменты и переживания… — Макар, — голос срывается, и я крепче обнимаю себя руками. — Что ты делаешь? — Готовлю нам шарлотку, — даже бровью не ведет, отвечает уверенно. — Мы сейчас позавтракаем полезно и вкусно, — раскладывает по тарелкам ароматную кашу. — И поедем за елкой. Сажусь за стол, не доверяя дрожащим ногам. — Что ты делаешь у меня дома? Это ненормально: врываться без приглашения в мою квартиру и… — растерянно обвожу рукой кухню. — А ты бы пригласила? — ставит передо мной тарелку и упирается руками в стол. — Вот поэтому всё и происходит вот так… — хмыкает и отворачивается к плите. — Я знаю, что ты сильная и независимая девочка, — ставит свою тарелку на стол и садится напротив. — Но я всего лишь хочу заботиться о любимой женщине, которая носит под сердцем моих детей. Ничего криминального. Правда? Я ведь ни на чем не настаиваю, Оль… Кушай, пока каша не остыла, потом четвертовать меня будешь, — поднимает насмешливо бровь. — Так уж и быть, сопротивляться не буду. Едим молча. Меня разрывают противоречия. До невозможности довольный Макар, словно наседка, то и дело подсовывает мне то вазочку с мармеладом, то смесь из орехов и сухофруктов. — Рулетку я так и не нашел, — откусывает сразу половину пирожного, от которого я отказалась из вредности, и с аппетитом жует. — Потому что у меня ее нет. Зачем она тебе? — Нужно же знать, какого размера елку покупать. — Потолки два сорок, и я не хочу елку. — Как не хочешь? — Вот так, — поднимаюсь, беру свою тарелку и иду к мойке. — Если посчитаю нужным, сама себе куплю. — Ты ведь любишь этот праздник. — Я много чего раньше любила, — выключаю воду и оборачиваюсь, глядя на Макара. — Не вынуждай меня менять дверные замки. Если ты хочешь, чтобы мы и дальше нормально сосуществовали, ты должен учитывать мои желания и уважать мое личное пространство. Переть как танк уже не получится, Макар. Все вопросы, связанные с беременностью, мы решаем вместе, но моя личная жизнь остается только моей, и коррективы в нее могу вносить только я. — Личная? — обманчиво расслабленно откидывается на спинку стула, заводя руки за голову, расправляет плечи. — Да, личная. Отныне у нас мало общих точек соприкосновения. Только дети, которые еще даже не родились. И поверь мне, после всего произошедшего это очень много значит, Макар. Ты не представляешь, как тяжело мне было решиться на твое присутствие в моей жизни. Незаметно выдыхаю скопившееся напряжение. Чувствую себя неуютно под тяжелым, изучающим взглядом. Когда Макар поднимается на ноги и неспешно приближается, напрягаюсь непроизвольно, в ушах стук сбившегося с привычного ритма сердца. Мягко, почти невесомо его пальцы касаются моей щеки, по телу ошпаривающей паутиной разливается жар, кожа горит от нежных прикосновений. Смотрю невидящим взглядом на ворот его футболки, не решаясь поднять взгляд. — Спасибо, — тихо, гортанно. Зажмуриваюсь крепко, когда мягко, но настойчиво прижимает меня к груди, обхватывая за плечи, и зарывается пальцами в волосы. Упиваюсь терпким родным ароматом и теплом его рук. — Я очень хочу вернуть тебя, Оль. И готов на многое… — Не надо, — перебиваю, не в силах слушать, чтобы, не дай бог, в душе опять не всколыхнулась призрачная надежда. — Мы пробовали, не получилось. Еще одной попытки… — слова тонут где-то в горле. — Получится, — отстраняется, заставляя поднять взгляд, и упрямо передергивает плечами. — Теперь всё будет по-другому. Обещаю. Я люблю тебя, Оль, — смотрит мягко, настолько нежно лаская взглядом, что в груди болезненно щемит. — Больше жизни люблю. — Дело не в чувствах, а в доверии, которого между нами нет и никогда не было. — Я докажу, что мне можно доверять. Завоюю твое доверие заново и буду ждать столько, сколько нужно, — шепчет горячо и сбивчиво, гладя пальцами мои щеки. Ощущаю легкую дрожь в его пальцах. Сердце Макара запредельно колотится под моей ладонью. Взгляд полон мольбы и раскаяния. — Ты так ничего и не понял, — не получается скрыть горечь в голосе. — Я верила в нас до последнего, тогда, когда ты с легкостью отказался от нас. Проблема в тебе, Макар. И в том, что ты так и не научился доверять. Безгранично и слепо, как доверяла тебе я. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 26 Ольга За елкой мы всё же едем. Уговорилась я. И вот сижу в теплом салоне автомобиля, с ног до головы окутанная мужской энергетикой и непревзойденно вкусным ароматом дорогого парфюма, а в голове крутятся всего две мысли. Первая — то ли я действительно совсем бесхребетная амеба, раз снова позволяю Макару оказывать на себя влияние, то ли жизнь меня совсем не учит. Мало мне шишек, разочарования и пролитых слез? Но вспоминаю брошенные им с надрывом слова там, на кухне: «Помоги мне научиться доверять. Безгранично и слепо», и в груди снова скручивается тугой комок. Это не жалость, нет. Скорее пагубная привычка верить, что людям свойственно меняться, переосмысливать поступки и делать соответствующие выводы. Кошусь на Макара. Вторая мысль, более насущная в данный момент. От него всегда так вкусно пахло? Или мой пышущий гормонами организм дает сбой и предательски бросает меня из крайности в крайность? Еще утром от праведного возмущения прибить была готова, и никакой афродизиак бы не помог, а сейчас… Вздыхаю громко, как-то совсем уж тяжко, чем привлекаю внимание Макара. Мимолетно бросает на меня взгляд, перестраивается в другой ряд, тормозит на светофоре и опять смотрит, более… внимательно. — Маленькая, — тянет совсем уж довольно, улыбаясь. — Не знаю, о чем ты сейчас думаешь, но выглядишь слегка кровожадно. Мне уже стоит начинать волноваться? — Возможно, — отвечаю размыто и отворачиваюсь к окну, пряча улыбку. В торговом центре не протолкнуться. Предновогодняя суета, все куда-то спешат, сгребают с полок товары, то и дело слышится гул голосов и веселый смех, из колонок ненавязчиво звучат новогодние песни. Макар, крепко ухватив меня за руку, прет вперед сквозь толпу, как бронебойная машина. Через пару часов я, уже порядком вспотевшая, вымотанная, но жутко довольная, выхожу на парковку и семеню за Макаром к его машине. — В кармане дубленки ключи, — поворачивается ко мне боком Макар. Скептически оглядываю ворох бумажных пакетов у него в руках. На асфальте грязная жижа из растаявшего снега и грязи, пакеты не поставишь — раскиснут. Подхожу ближе и ныряю рукой в карман, во все глаза глядя на Макара, когда рука натыкается на маленькую бархатную коробочку. — Доставай, — улыбается непривычно мягко и успокаивающе, вот только взгляд остается напряженным и острым как бритва. Словно в прострации, вытягиваю коробочку, оббитую синим бархатом, и не дышу, кажется, когда Макар отставляет пакеты на багажник и опускается прямо в жижу на колено. — В то утро ты спросила у меня, что изменилось, — тепло его ладони на моей руке обволакивает, посылая импульсы по телу. В ушах шумит, легкие не в состоянии вентилировать воздух, но я смотрю на Макара и не силах отвести взгляд. — А я тебе тогда ответил: «Всё». С твоим появлением в моей жизни для меня действительно изменилось многое. Ты перевернула мою реальность с ног на голову, рядом с тобой мне хочется стать чище, правильнее. В тридцать восемь, благодаря тебе, я научился мечтать. Сама того не подозревая, ты вселила надежду, что я смогу прижиться в твоей реальности, где на небе вместо облаков сахарная вата, а вокруг скачут розовые пони. Ты нереальная, Оль, и я стопроцентно не заслуживаю тебя в своей жизни…