Это не так. — Она тебе что-то сделала? — Да. — Тогда скажи мне, пожалуйста. — Я положила руку ей на плечо, пытаясь успокоить. — Я здесь для тебя, что бы это ни было… — Ее дурацкие кудри, — выплюнула Росио. — Они похожи на чертову спираль Фибоначчи. Они логарифмические, и их коэффициент роста равен золотой пропорции — не говоря уже о том, что они даже выглядят как накрученное золото. Она Золушка? Это Парижский Диснейленд? Я моргаю. — Ро, ты… — И какой уважающий себя человек носит столько блесток? Без иронии? — Мне нравится блеск… — Нет, не нравится, — рычит она. Я могу только кивнуть. Хорошо. Блестки больше не нравятся. — А раньше она что-то уронила, и знаешь, что она сказала? — Ой? — Господи. Она сказала: «О, Господи!» — ты понимаешь, почему я не могу с ней работать? Я киваю, чтобы выиграть время. Это… интересно. По крайней мере. — Я понимаю, что вы двое очень разные и никогда не станете друзьями, но мне нужно, чтобы ты преодолела свое… отвращение к блесткам… — Розовые блестки. — …к розовым блесткам, и поладила с ней. — Невозможно. Я ухожу. — Послушай, ни одна из этих вещей не является основанием для официальной жалобы. Мы не можем контролировать чувство моды наших коллег. Росио нахмурилась. — А если я скажу, что у нее был леденец? Такой, с жвачкой внутри? — Все равно нет. — Я улыбаюсь. — Хочешь знать кое-что? Все, что ты чувствуешь к Кейли, Леви чувствует ко мне. — Что ты имеешь в виду? — Он ненавидит мои волосы. Мой пирсинг. Мою одежду. Я уверена, что он думает, что мое лицо на одном уровне с фильмами в стиле сплэттерпанк. — Фильмы в стиле сплэттерпанк — самые лучшие. — Почему-то я не думаю, что он согласится. Но он игнорирует тот факт, что я полная болотная карга, так что мы можем сотрудничать. И ты должна делать то же самое. Росио продолжает идти, погрузившись в уныние. — Он действительно ненавидит то, как ты выглядишь? — Да. Всегда ненавидел. — Тогда это странно. — Что странно? — Он пялится на тебя. Много. — О, нет. — Я смеюсь. — Он прилагает много усилий, чтобы не пялиться на меня. Это его кроссфит. — Все наоборот. По крайней мере, когда ты не смотришь. — Я собираюсь спросить ее, не под кайфом ли она, но она пожимает плечами. — Неважно. Если ты не поддержишь меня в моей ненависти к Кейли, у меня не останется выбора, кроме как позвонить Алексу и беситься на него, слушая норвежский дэт-металл. Я похлопываю ее по спине. — Звучит как самый прекрасный вечер. Дома мне хочется набить лицо чашками с арахисовым маслом и отправить двенадцать твитов @WhatWouldMarieDo о несправедливости Sausage Referencing, но я ограничиваюсь тем, что проверяю свои сообщения. Я улыбаюсь, когда нахожу сообщение от Шмака: Шмак: Как дела? Мари: Как ни странно, намного лучше. Шмак: Верблюжий хрен вспыхнул? Мари: Лол, нет. Я думаю, что он может быть не таким верблюжьим хреном, как я думала. Он все еще хрен, не пойми меня неправильно. Но, может, не верблюд. Может, он, ну, типа, утиный хер? Шмак: Ты когда-нибудь видела утиный хер? Мари: Нет? Но они маленькие и милые, верно? Я смотрю, как крутится колесо, пока загружается картинка, которую он мне прислал. Сначала я думаю, что это штопор. Потом я понимаю, что он прикреплен к маленькому пернатому телу и… Мари: ЧТО ЭТО ЗА МЕРЗОСТЬ? Шмак: Твой коллега. Мари: Я беру свои слова обратно! Я его разжалую! Он снова верблюжий хрен! Мари: Как твоя девушка? Шмак: Опять: Я бы хотел этого. Мари: Как у тебя с ней дела? После этого наступает долгая пауза, во время которой я решаю вести себя как взрослый мотивированный человек, которым я не являюсь, и надеваю шорты для бега и футболку Marie Curie & The Isotopes-European Tour 1911. Шмак: Беспорядок. Мари: Как так? Шмак: Я все испортил. Мари: Невозможно починить? Шмак: Думаю, да. Здесь много истории. Мари: Хочешь рассказать? Три точки у основания экрана некоторое время подпрыгивают, поэтому я проверяю свое приложение «от-Дивана-до-5км». Похоже, сегодня мне нужно бежать пять минут, идти одну минуту, а потом бежать еще пять минут. Звучит вполне выполнимо. Да кого я обманываю? Звучит ужасно. Шмак: Это сложно. Часть из в том, что я впервые встретил ее, когда был моложе. Мари: Пожалуйста, не говори мне, что у вас есть тайное прошлое повелителя стеблей. Шмак: У меня есть прошлое засранца. Мари: Скольких девушек ты домогался в интернете? Шмак: Ноль. Но я вырос во враждебной, необщительной среде. Я был необщительным человеком, пока не понял, что не могу провести так всю оставшуюся жизнь. Я прошел терапию, которая помогла мне понять, как справляться с чувствами, которые… переполняют меня. Но каждый раз, когда я разговариваю с ней, мой мозг отключается, и я становлюсь тем человеком, которым был раньше. Ай. Шмак: Я никогда не подозревал, как некоторые из моих действий выглядят, но в ретроспективе они имеют полный смысл. Тем не менее, кое-что из того, что она сказала, заставляет меня задуматься, не сказал ли ей муж какую-то ложь, которая усугубила ситуацию. Мари: Ты должен сказать ей. Если бы это была я, я бы хотела знать. Шмак: В конце концов, это не имеет значения. Она счастлива с ним. Я делаю глубокий вдох. Мари: Хорошо, послушай. Долгие годы я думала, что буду счастлива в отношениях с человеком, который оказался хроническим лжецом. А по моему опыту, отношения, основанные на лжи, не могут длиться долго. Не в долгосрочной перспективе. Ты окажешь ей услугу, если признаешься. Я не говорю ему о том, что все отношения не могут длиться долго. Люди обычно защищаются, когда я это делаю. Они должны разобраться в этом сами. Шмак: Мне жаль, что это случилось с тобой. Мари: Мне жаль, что это случилось с тобой. Шмак: Посмотри на нас. Два жалких ученых. Мари: А разве бывают другие? Шмак: Насколько я знаю, нет. Мое сердце болит за Шмака, пока я надеваю кроссовки. Я даже не могу представить, как это ужасно — быть влюбленным в женатого человека. Подобные душераздирающие ситуации подтверждают корпоративную миссию Би: держись за оградой Би. Никогда, никогда не влюбляться в кого-то. Если мое сердце снова будет разбито, то это будет нейронаука. Она, во всяком случае, справится с этой задачей гораздо лучше, чем глупый Тим. Доктор Кюри поддержала бы меня в этом решении, я уверена.