— Не думаю, что ты нравишься Леви. Я вздыхаю. Мне не следует вовлекать Росио в нашу странную вражду — отчасти потому, что это выглядит непрофессионально, отчасти потому, что я не уверена, что она проболтается в самый неподходящий момент. С другой стороны, нет смысла отрицать очевидное. — Мы знали друг друга раньше. Леви и я. — До того, как ты публично объявила, что он дерьмо в нейробиологии, ты имеешь в виду? — Да. — Понятно. — Понимаешь? — Конечно. У вас двоих была страстная история любви, которая медленно портилась, и кульминацией стало то, что ты застала Леви в интимных объятиях с дворецким, нанесла ему шестьдесят девять ножевых ранений в живот и оставила умирать, но была поражена, обнаружив, что он еще жив, когда ты приехала в Хьюстон. Я качаю головой. — Ты действительно думаешь, что двое ученых могут позволить себе дворецкого? Она обдумывает это. — Ладно, эта часть нереальна. — Мы с Леви вместе учились в аспирантуре. И мы… — Честно говоря, я понятия не имею, как сказать это дипломатично. Я хочу сказать «не ладили», но там никогда не было лада. Мы никогда не общались, потому что он препятствовал этому или избегал. — Он никогда не был фанатом. Она кивает, как будто находит эту мысль созвучной. Этот маленький скорпион. Я люблю ее. — Он возненавидел тебя с первого взгляда, или он перерос в это? — О, он… — Я останавливаюсь. На самом деле я понятия не имею. Я пытаюсь вспомнить свою первую встречу с ним, но не могу. Наверное, это было в мой первый день в аспирантуре, когда мы с Тимом присоединились к лаборатории Сэм, но у меня нет никаких воспоминаний. Он был смутно враждебен ко мне задолго до инцидента в кабинете Сэм, когда он отказался от сотрудничества, но я не могу вспомнить, с чего все началось. Интересно. Думаю, Тим или Энни могут знать. Только вот я скорее медленно умру от отравления кобальтом, чем когда-нибудь снова заговорю с кем-то из них. — Я не уверена. — Я пожимаю плечами. — Комбинация? — Связана ли неприязнь Леви с тем, что я только что провела неделю на TikTok, потому что у меня нет приличного компьютера для работы? Я опускаюсь в кресло. Я подозреваю, что эти две вещи очень связаны, но не могу доказать это или знаю, что с этим делать. Это изолирующая ситуация. Я думала о том, чтобы поговорить с другими людьми здесь, в NASA, или даже в NIH, но они бы просто сказали, что я нужна Леви для успеха проекта, и что идея о том, что он занимается самосаботажем только для того, чтобы саботировать меня, просто абсурдна. Они даже могут подумать, что это я не права, поскольку я еще не проявила себя как лидер проекта. И есть еще кое-что, о чем следует подумать. То, что я не хочу произносить вслух или даже думать в голове, но вот что: если моя карьера — это саженец, то карьера Леви — это баобаб. Он может выдержать гораздо больше. У него есть история завершенных грантов и успешного сотрудничества. Неудача BLINK будет для него просто ухабом на дороге, а для меня — автокатастрофой. Я параноик? Возможно. Мне нужно отказаться от кофе и перестать проводить ночи, замышляя гибель Леви. Он живет бесплатно в моей голове. Между тем, он даже не знает моей фамилии. — Я не знаю. — вздыхаю я. — Хм. — Она откинулась на стуле. — Интересно, стоит ли мне указать на то, что его план мести вредит не только вашим карьерным перспективам, но и перспективам невинного свидетеля. Невинный свидетель — это я, между прочим. Я сдерживаю улыбку. — Спасибо за разъяснение. — Знаешь, что ты должна сделать? — Пожалуйста, не говори «ударить его в живот шестьдесят девять раз». — Я и не собиралась. Это слишком хороший совет, чтобы тратить его на тебя. Нет, ты должна спросить @WhatWouldMarieDo в Твиттере. Ты знаешь ее? Я замираю. Мои щеки потеплели. Я изучаю выражение лица Росио, но оно выглядит таким же угрюмо-скучающим, как обычно. Я ненадолго задумываюсь над тем, чтобы сказать: «Никогда о ней не слышала», но это кажется мне чрезмерной компенсацией. — Да. — Я подумала, раз ты поклонник Мари Кюри. У тебя есть около трех пар носков с Мари Кюри. — У меня их семь, но я просто хмыкаю, не давая ответа. — Ты можешь написать Мари в Твиттере со своей проблемой. Она ответит в Твиттере, и ты получишь совет. Я постоянно спрашиваю. Правда? — Правда? С твоего профессионального Твиттера? — Нет, я создаю паленые аккаунты. Я не хочу, чтобы другие люди знали о моих личных делах. — Почему? — Я много жалуюсь. На тебя, например. Я стараюсь не улыбаться. Это очень трудно. — Что я сделала? — Веганский Lean Cuisine, который ты всегда ешь за своим столом? — Да? — Он пахнет пердежом. В тот вечер я вытаскиваю стул на балкон и смотрю на свою удручающе пустынную кормушку для колибри, пытаясь сформулировать вопрос как можно более туманно. @WhatWouldMarieDo…если бы она заподозрила, что ее коллега мстит ей и саботирует их общий проект? Когда это выражено словами, это кажется настолько глупым, что я даже не могу нажать кнопку «Отправить». Вместо этого я гуглю, нахожусь ли я в возрасте начала параноидальных идей — черт, так и есть — и звоню Рейке, чтобы ввести ее в курс текущих событий. — Что значит, ты чуть не умерла? Ты видела, как твоя жизнь прокручивается перед твоими глазами? Ты думала обо мне? О кошках, которых ты так и не усыновила? О любви, которую ты никогда не позволяла себе дарить? Ты снял забор с пчелиной изгороди? Я не знаю, почему я упорно продолжаю рассказывать сестре о каждой унизительной вещи, которая со мной происходит. Моя жизнь и без ее безжалостных комментариев достаточно ужасна. — Я ни о чем не думала. — Ты думала о Мари Кюри, не так ли? — Рейке смеется. — Чудачка. Как Уорду удалось спасти тебя? Откуда он взялся? Вообще-то это хороший вопрос. Я понятия не имею, как он смог так быстро вмешаться. — Наверное, в нужное время и в нужном месте. — И теперь ты его должница. Это восхитительно. — Ты слишком наслаждаешься этим. — Сучка, я целый день учила немецкий дательный за тридцать евро. Я заслужила это. Я вздыхаю. Моя кормушка для колибри все еще уныло пуста, и мое сердце сжимается. Я скучаю по Финнеасу. Я скучаю по безделушкам, которые я накопила в своей квартире в Бетесде и благодаря которым она стала похожа на дом. Я скучаю по Рейке — видеть ее лично, обнимать ее, быть в одном часовом поясе. Я скучаю по тому, что знаю, где в супермаркете лежат оливки. Я скучаю по занятиям наукой. Я скучаю по тому восторгу, который я испытывала в течение трех дней празднования, когда думала, что BLINK — это возможность всей моей жизни. Я скучаю по тому, что мне не нужно гуглить, нет ли у меня приступа психоза. — Я сошла с ума? Неужели Леви действительно саботирует меня? — Ты не сумасшедшая. Если бы ты была, я бы тоже была. Гены и все такое. — Зная Рейке, я не нахожу это обнадеживающим. Совсем. — Но как бы сильно он тебя не любил, трудно поверить, что он саботирует тебя. Такой уровень ненависти требует столько усилий, мотивации и преданности, что это, по сути, любовь. Я сомневаюсь, что он так сильно переживает. Я думаю, что он просто ведет себя как яичко, а не активно помогает тебе. Именно поэтому стоит провести с ним спокойный, но твердый разговор. Я снова вздыхаю. — Возможно, ты права. — Вероятно? Я улыбаюсь. — Скорее всего. — Хм. Расскажи мне о парне-астронавте. Парень-астронавт симпатичный? — Он милый. — Оу. Когда ложусь спать, я убеждена, что Рейке права. Мне нужно быть более твердой в своих требованиях. У меня есть план на следующую неделю: если к утру понедельника не будет прибытия моего оборудования, я собираюсь вежливо поговорить с Леви и сказать ему, чтобы он прекратил это дерьмо. Если ситуация будет ухудшаться, я пригрожу ему снова надеть платье. Оно явно было его криптонитом. Я готова стирать его каждую ночь и подвергать его этому до конца моего пребывания в Хьюстоне. Я улыбаюсь потолку, думая о том, что в том, чтобы быть отвратительной, иногда есть свои преимущества. Я поворачиваюсь, и, когда шуршат простыни, у меня почти хорошее настроение. Осторожный оптимизм. У BLINK все получится, я в этом уверена. А потом наступает понедельник. Глава 5 Это началось с того, что Тревор, мой босс из NIH, захотел поговорить «как можно скорее, Би», что заставило меня застонать. Нейронаука — относительно новая область, и Тревор — посредственный ученый, которому повезло оказаться в нужном месте, когда появились тонны должностей и возможностей финансирования в нейрологии. Прошло двадцать лет, и он завел достаточно связей, чтобы его не уволили — хотя я сильно подозреваю, что если бы ему дали человеческий мозг, он не смог бы указать на затылочную долю. Я звоню ему, пока иду на работу, влажный утренний воздух мгновенно покрывает мою кожу липким слоем. Его первые слова: — Би, где ты с BLINK? О, я в полном порядке, спасибо. А ты? — Вот-вот начнется вторая неделя. — Но на каком этапе проект? — Он ощетинился. — Костюмы готовы? — Шлемы. Это шлемы. — Кажется, это было бы легкой деталью для запоминания, раз уж мы изучаем мозг. — Неважно, — говорит он нетерпеливо. — Они готовы? Я так скучаю по нему. Не могу дождаться, когда BLINK сделает мое резюме потрясающим, и я смогу перейти на должность, которая не требует признания его существования. — Они не готовы. Прогнозируемый срок — три месяца. Мы еще даже не начали. Пауза. — Что значит, вы не начали? — В настоящее время у меня нет оборудования. Нет ЭЭГ. Нет ТМС. Ни компьютеров, ни даже доступа к моему офису. Все, о чем я просила в своем заявлении несколько недель назад, до сих пор не доставлено. — Что?