– Я этого не стесняюсь. Так уже давно. Конечно, лучше бы этого не было, и я бы точно не хотел, чтобы это казалось тебе непр… – Для меня это часть тебя, вот и все. Я решила начать с этого, потому что ты сказал, что оно становится хуже при стрессе, а твоя работа, кажется, очень нервная. Ты очень напрягаешься каждый раз, когда о ней заходит разговор. И если твоя работа частично виновата в произошедшем между нами на прошлой неделе, я хочу знать о ней больше. Рид отрывает взгляд от наших рук и, смотря на зеленый простор парка, отвечает: – Моя работа… нервная. Особенно в последнее время. В день нашей встречи все вышло особенно ужасно. Оглядываясь назад, я понимаю, что надо было отклонить твое приглашение и ехать домой. – Он смотрит на меня, поглаживая по руке большим пальцем так, что между ног у меня некстати начинает пульсировать, и я поеживаюсь. – Но я хотел быть рядом с тобой. Ты здесь единственная, для кого я не просто калькулятор. Рядом с тобой я не думаю о числах. Это такое облегчение. – А тут я взяла и придумала игру с числами, – шучу я и сочувственно поглаживаю теперь своим пальцем его руку. Мне жаль, что у него такая работа, и в то же время приятно знать, что со мной он чувствует такое же облегчение, как и я с ним. Он улыбается, смотря на наши руки. – Я совсем не против. Что номер два? Ух, номер два – это тяжело. Я сглатываю. – Два – это Эйвери. Ты, Эйвери и свадебная программа. Я наблюдаю за его лицом, ищу признаки раздражения или грусти, – того, по чему станет ясно, куда этот разговор приведет. – Рид, если ты все еще злишься на меня за это, неважно, насколько сильно я теперь тебе нравлюсь. Неважно, насколько сильно мы нравимся друг другу. Если ты не простишь мне те буквы и если у тебя остались чувства к ней… – Нет. В смысле, я не злюсь на тебя за это. И у меня не осталось к ней чувств. Прошу, дай кое-что прояснить. – Ладно, – отвечаю я, потому что знаю, что этого недостаточно. Я помню, каким становится его лицо при упоминании этой девушки. Помню, как он назвал ее красивой и сильной. – Проясни. Он кряхтит. – Отец Эйвери устроил наше знакомство после сложных для нее событий. Она рассталась с парнем, с которым они встречались с колледжа. У него были проблемы с… эм, веществами. – Ой. – Наверное, он решил, что я хороший вариант. Стабильный. Возможно, скучный. – Рид приподнимает плечо. – Я думал, отношения с ней помогут мне в каком-то смысле привыкнуть к этому городу. А она, наверное, считала, что со мной просто. Нетребовательный… тихий. Мы совсем не подходили друг другу, и оба это понимали. И долго не хотели признавать. – Но ведь ты купил ей кольцо, – совершенно бессмысленно говорю я. Но ведь мы впервые с нашей встречи в магазине обсуждаем их с Эйвери отношения. Мои воспоминания о ней, о них вместе, ассоциируются с кольцом, с тем, что оно символизирует. – На самом деле ты видела не то кольцо, которое я подарил. – Что? – Через неделю после нашей помолвки она явилась на ужин в ресторан с новым. Подарок отца Эйвери нам обоим. Усовершенствованная версия. – Ужас, – отзываюсь я с недовольным видом, на что он слегка смеется. – Она хороший человек. Я думаю о ней, но как о друге. Это девушка из другого мира, как мне кажется. Какое-то время я думал, что смогу в него попасть, но мы совсем не совпали. И ты поняла это не хуже нас. – Он прерывается, гладит меня по руке, переводит дыхание. – Говоря о твоих буквах… ну. Наверное, я даже рад, что ты не хочешь больше использовать их как шифр, но на прошлой неделе я так вел себя не из-за тебя, а из-за… – …Нью-Йорка, – заканчивают я за него. – Это три. Он опускает взгляд на наши руки. – Из-за Нью-Йорка, – повторяет он. Впервые за всю игру в числа Рид выглядит явно искренне неуверенным. «Я переезжаю из Нью-Йорка», – сказал он однажды, и вряд ли смогут его удержать даже все игры мира. – Это мой дом. Здесь я построила свою жизнь. А ты уезжаешь. Возникает долгая пауза, я совру, если скажу, что не задержала дыхание. Что мое сердце ухнуло вниз от досады, когда он вновь заговорил: – Но сейчас я здесь. Это недоговоренность, и вряд ли она разрешится между нами – сегодня или вообще когда-либо. Может быть, он здесь сейчас, но это значит, что потом он уедет. – Я не хочу прекращать видеться, – добавляет он. – Видеться в любом плане. Гулять, если это все, на что я могу надеяться. «Это не все, на что ты можешь надеяться», – сразу возникает мысль. Но я не говорю ее, еще нет. Я уже знаю: в конце концов будет больно. Я могу сделать все, что угодно, чтобы мы остались рядом – вчера, сегодня, потом, – но в итоге он все равно уедет. – У нас ничего не получится, – тихо говорю я, так отчаянно, очень отчаянно надеясь, что он переубедит меня. – Мы совершенно разные. Рид тянет ко мне свободную руку и кладет ее на пуговицу моей куртки. – Буквы, цифры, – произносит он так, будто это лишь игра слов, но разницы нет. – Не такие они и разные. – Я смотрю на него, не понимая, когда мы оказались так близко. Достаточно, чтобы рассмотреть его рыжеватую щетину по линии челюсти, почувствовать запах моего мыла, исходящий от его кожи. – И то и другое – шифр. – Затем касается пальцем моей пуговицы, слегка притягивая к себе. Не сильно, но я все же клонюсь к нему. – Это правда, – шепчу я и, поднимая взгляд, вижу жар в его глазах. Я хочу этот жар. Хочу сейчас, и неважно, если скоро мне будет больно. Неважно, если это закончится самой крупной ссорой в моей жизни. – Можем сделать это на счет три, – говорю я, на что он улыбается: близко, прекрасно и очень, очень сексуально. – Это твоя игра. – Он наклоняется ближе, но не целует меня. Его губы оказываются у моего виска. – Нарисуй это, – произносит он, и я точно знаю, о чем он. О шифре, который мы оба знаем и с помощью которого общались друг с другом, даже не встретившись. О моих буквах и его способности их читать. – Раз, – говорит он. Я представляю этот р-а-з: «р» как участок виска между линией роста волос и внешним краем брови, изгибом соединяющийся с «а» над бровью, куда, едва прикоснувшись к моей коже, скользнули его губы. И «з» на линии переносицы – тонкий и нежный, постепенно исчезающий завиток напоследок. Выдох с трепетом вырывается из моих губ. – Два. Его губы плавно перемещаются на мою скулу, но не прижимаются, а проходятся туда и обратно с легкостью волос, развевающихся на ветру. И я вижу это слово в цвете румянца, который выступает у меня на лице, когда мне жарко, если я смущаюсь или возбуждаюсь. Все буквы: «д», «в», «а», – сильным курсивом. Словно очень куда-то спешат… – Рид, – шепчу я, он отстраняет голову, скользит взглядом по точкам своих поцелуев и наконец смотрит мне в глаза. – Можно? – тоже шепчет он, и я прикрываю глаза в этом чувственном, идеально романтичном моменте, словно героиня «Антологии драмы». Я киваю. – Три, – произносит Рид, но я больше не вижу букв. Только чувствую его идеальные губы своими и понимаю. Понимаю, что узнала бы этот поцелуй где угодно, даже с закрытыми глазами, потому что он словно квинтэссенция всего, что мне нравится в Риде – уверенности, прямоты и сладости, которую могут различить далеко не все. Он кладет крупную, теплую ладонь мне на щеку, прижимая ладонь к переплетению пульсирующих вен и артерий, а большим пальцем нежно гладит линию челюсти. Губами он дает понять, что хочет большего, нежели невинный закрытый поцелуй, но ждет, пока мой язык сам проскользнет по его нижней губе, прямо в рот, и коснется его языка, а затем издает соблазнительный, мягкий и чуть хриплый стон, который я буду видеть в снах еще долго. Я прижимаюсь к нему, обвивая руками шею, и едва ли, едва ли я помню, что мы в парке, в общественном месте, что в любую секунду какой-нибудь язвительный бегун может вполне справедливо крикнуть: «Эй, здесь приличный парк!» Я целую и целую, а в теле нарастает отчаянное желание близости. – Это лучшая игра, – говорю я в перерывах между поцелуями, тяжело дыша. Я практически задыхаюсь, но мне все равно. Хочу чувствовать его губами, хочу переплетать свой язык с его, хочу прижаться к нему всем телом и в этот раз – в отличие от вчерашнего вечера – я хочу это прочувствовать. – Мэг, – произносит он, прижимаясь ко мне лбом. Его дыхание учащается. – Есть и номер четыре. Я напрягаюсь, испугавшись, что придется остановиться, что я что-то упустила. Но Рид не отпускает меня, снова целует, а затем говорит: – Поедем со мной. Глава 13 Ни один уважающий себя ньюйоркец не проявляет чувства на публике, и мы с Ридом едва держимся, как уважающие себя ньюйоркцы. Но стоит нам выйти из метро на станции «Геральд-сквер», как Рид снова ко мне прикасается: берет за руку и ведет по еще безлюдным тротуарам к своему дому – непримечательному зданию средней высоты в Мюррей-Хилле, потрепанному снаружи, но современному в вестибюле. В любое другое утро или день я бы потоком обрушила на него больше двадцати вопросов: «Почему ты выбрал это место? Ты знаком с соседями? Сколько времени ты добираешься на работу? Где у вас прачечная?» Но сегодня я не могу думать ни о чем, кроме нашего поцелуя, сцепленных рук и жажды закончить начатое. И я выражаю это: как только дверь в его квартиру за нами закрывается, я поворачиваюсь к нему, приподнимаю голову для нового поцелуя, и, боже мой, я знаю: он тоже этого ждал, стоя в вагоне метро и чувствуя каждое случайное касание наших тел. Он наклоняется, запускает пальцы мне в волосы, будя свежий аромат шампуня, по которому так скучал, и, целуя меня, издает глубокий гортанный звук нетерпения. Господи. – Показать тебе квартиру? – спрашивает он, оторвавшись от моих губ и спускаясь ниже, к нежной коже моей шеи. – Позже обязательно покажешь. – Я захлебываюсь в удовольствии от того, как он пробует меня, как проводит языком вверх к моему подбородку. – У меня будет много вопросов, – предупреждаю я. – Она довольно скучная, – также предупреждает он, целуя сначала в уголок рта, а затем губы, проникая в рот языком. – Ну-ка повтори, – почти стону я и тут же понимаю, что не хочу обсуждать это «довольно», тем более, когда могу занять рот другими вещами. – Ах, забудь, – торопливо произношу я. – Мне все про тебя интересно. Рид прижимает меня к стене рядом с дверью, держа руками за талию и жадно целуя в губы. Мы долго стоим в таком положении, достаточно, чтобы я сняла с него куртку, чтобы он снял куртку с меня, чтобы мы сняли обувь, откинув ее подальше. – Мэг, – произносит он хрипло. Я вдруг понимаю, что руками сжала его длинные руки, чтобы не упасть, пока мы поглощаем друг друга, и впервые ощутила грубую неровную текстуру его кожи. – Ой, – восклицаю я, убирая руки. – Прости. – Нет. – Он мягко сжимает мои ладони. – Трогай меня, где хочешь. – Это больно? Он мотает головой. – Сейчас нет. – Наклоняется, дышит мне в шею. – Сейчас мне нигде не больно. Я хотел спросить, пойдешь ли ты со мной…