Вот и все, чем я могу объяснить настоящие события. Иначе мне вымарают письмо черными полосами краски или оно не пройдет цензуру вовсе. Но я должен сказать кое-что еще и, надеюсь, ты пока читаешь. Прошлой ночью я не мог уснуть, переживая за тебя, думая, каково тебе сейчас – читать новости, не иметь возможности связаться со мной, а я даже ни одного обещания перед тобой не выполнил. Я все пытался представить, какие знаки ты бы мне отправила, если бы считала и наши отношения ошибкой. И что, если больше года назад ты зашифровала это слово не как предупреждение мне или Эйвери? Что, если ты оберегала себя? Что, если в глубине души знала, что я – это ошибка в твоей жизни? Мне сложно об этом думать. Но если это правда, мне очень и очень жаль. Я привнес в твою жизнь тайны и хаос, повторения которых тебе меньше всего хотелось. Я до конца жизни буду жалеть о тех последствиях для твоей души и работы, которые возникли из-за меня. Все эти месяцы я участвовал в расследовании дел человека, чьи эгоистичные решения разрушили чужие жизни. Когда все это началось, я даже не подозревал, что в конце окажусь похож на столь нечестного человека, как Алистер Костер. Но теперь это очевидно. Не знаю, как объяснить ход своих мыслей: просчитывание ошибок, выписывание их на доске моего сознания, хотя я понимаю, что не смогу их решить, – но это единственное утешение для меня сейчас. Наверное, это слово как будто делает меня ближе к тебе, потому что, несмотря ни на что, твои буквы меня спасли. Хотя уверен, сейчас это не очевидно, но в конце концов твое послание – мне, Эйвери или самой себе – принесет большую пользу множеству людей, которые столько потеряли. Правда, довольно забавно, во что превращается слово, когда пишешь его снова и снова? Ты начинаешь по-другому его видеть. Я всегда считал, что ошибка – это промах, просчет. Но теперь, в конце моего письма, оно напомнило мне о том, что я уже давно должен был сказать тебе. На протяжении почти всей моей жизни, когда я не был с семьей, меня воспринимали как будто бы ошибочно. За грубого, нелюдимого, скучного, равнодушного. Все мои попытки наладить связь воспринимались ошибочно. А ты первая в этом городе, с кем я почувствовал себя иначе. Смотреть на НьюЙорк твоими глазами, играть с тобой в игры, смеяться, умиляться твоим шуткам насчет моего чая, осанки и ужасного дивана, видеть, как ты создаешь прекрасное, – только благодаря этому я был собой эти месяцы. Я такого не заслуживаю, но безмерно тебе благодарен. Садясь писать перед белым листом, мне очень хотелось отправить тебе знак, скрытый в этом извинении, который бы дал тебе понять, как много ты для меня значила, значишь и всегда будешь значить. Но, кажется, у меня уже сил не хватит скрывать что-то еще. Хорошего в ближайшем будущем предвидится мало, но я благодарен уже самой возможности быть снова честным и говорить, что действительно думаю. Итак: прости меня. Прости меня, я люблю тебя, и время, проведенное вместе с тобой, было лучшим в моей жизни. Не важно, где я после всего этого окажусь, каждый свой шаг я буду мечтать, чтобы ты шла рядом, каждый знак судьбы буду хотеть разделись с тобой. Может, и есть один знак, который я могу тебе подать, пусть тебе такие и не нравятся. Но с цифрами у меня всегда лучше выходит, Мэг, и эти цифры внизу ты легко расшифруешь. Они останутся в моем сердце навсегда. Со всей любовью, Рид Глава 22 Я долго всматривалась в эти цифры. Даже не задумалась уйти с письмом домой. Я читала его прямо на тротуаре, одна, сквозь размывающее картинку море слез, а закончив, прочитала снова. Затем достала телефон, не обращая внимания на дурацкие уведомления. Может, о цифрах я знаю немного, но о Риде, несмотря на то что он от меня скрывал, я знаю все, что нужно. И он был прав. Цифры оказалось легко расшифровать. Они сказали, что делать дальше. На пассажирском сиденье последней в пункте проката машины – двухдверного «Форда» без удобств – Сибби зачитывает мне инструкции, время от времени отвлекаясь на возню с радио – старая привычка, которая бесила меня, когда мы были подростками. Теперь я слишком нервничаю, слишком сосредоточена, чтобы обращать внимание. Сзади теснится Ларк, прижав мой телефон к уху и говоря с Лашель. – Она не дала взглянуть, – говорит она. Кажется, я слышу выкрики протеста от Лашель из трубки. – Я знаю! – отвечает Ларк. – Скажи, что мы перезвоним, – говорю я. – Думаю, мы уже близко. – Я отталкиваю локтем руку Сибби, которая опять переключает каналы радио в поисках приличных песен. – Что дальше? – спрашиваю я. С помощью указаний Сибби и гугл-карт через несколько поворотов я въезжаю на стоянку милой, но непримечательной гостиницы в Нью-Джерси, с номерами длительного проживания. – Это оно? – спрашивает Ларк, высовываясь между передних сидений, чтобы посмотреть в лобовое стекло. – Должно быть, – отвечаю я. – Джерси, – произносит Сибби. – Зачем им его сюда привозить? – Однажды Кэм снимал кино о защите свидетелей, – говорит Ларк. – Может, за этим. – Он не в программе защиты свидетелей, – говорю я, хотя на самом деле не знаю. – В таком случае они бы увезли его куда подальше Джерси. «Почти два часа езды, – убеждаю я себя, вспоминая путь досюда. – С ним ничего не случится». Расстегиваю ремень безопасности и открываю дверь машины, но Сибби придерживает меня за руку: – Не хочешь сначала прическу поправить? – Я закатываю глаза, но все же откидываю зеркало заднего вида и смотрюсь в крошечное мутноватое отражение. Так, это точно выглядит так себе, но Рид не упоминал среди причин, почему любит меня, нормальные веки и уложенные волосы. Он любит меня. Я приглаживаю непослушную шевелюру – в основном, чтобы успокоить Сибби, и снова пытаюсь выйти. – Мегги, – говорит она, и я смотрю на нее. – Все хорошо, да? Они с Ларк уже не раз задали мне этот вопрос, с тех пор как я ворвалась в квартиру с письмом Рида в руке, полностью в мыслях о том, что надо делать дальше. Обе девушки, каждая по-своему, успокоили меня, заставили все обдумать. Сибби, которая уже видела меня в ситуации скандала, обеспокоенно нахмурилась. – Мэг, это большой стресс. Подобная тайна от человека, которого ты… – Она замолчала, видимо, боясь повторить то, что я сказала ей в пятницу, – к которому ты испытываешь сильные чувства. Ларк тоже колебалась. Может, вчера она и была исполнена оптимизма – ввиду нашей girl power ночевки – насчет того, как спасти мое дело, но в свете дня оказалась более осторожна. – Когда тебя крутят в новостях, Мэг, – сказала она с серьезным выражением того, кто знает каково это. – Приходится решать много проблем. И если выбор стоит между ним и твоей карьерой… Тогда она не договорила, только поджала губы, и мы с Сибби, кажется, обе подумали, что Ларк и самой надо сделать выбор. – Все хорошо, – отвечаю я им сейчас твердым голосом, точно так же, как ответила ранее дома. Когда сказала о намерении сделать это. И своей уверенности. – Хочешь, мы пойдем с тобой? – с надеждой спрашивает Ларк. После дороги сюда и сопровождавшего ее разговора они теперь тоже уверены. Тоже беспокоятся, как и я. Я встаю, оглядываюсь на них и, держась за открытую дверь машины, наклоняюсь, чтобы их видеть. – Огромное вам спасибо за то, что поехали со мной, но, думаю, я должна пойти туда одна. Кажется, они расстроились, но Сибби говорит: – Понятно. Мы будем ждать здесь. Придумаем, чем себя занять. Я улыбаюсь: – Сыграйте во что-нибудь, – говорю я, кидая ей ключи. Они кричат «Удачи!» мне вслед, когда я уже иду к главному входу. Ладони взмокли от нервов. Не важно, насколько я уверена, – будет непросто. Может быть, даже попасть к нему, или говорить с ним, когда попаду. А после… после меня ждет еще множество споров с врагами, которых Рид нажил за последние сорок восемь часов. Внутри гостиница выглядит так же невзрачно, как и снаружи. Повсюду виднеются коричневые пятна стандартной для отелей мебели. В небольшой и чистой открытой гостиной несколько постояльцев пьют кофе и читают газеты. Могу лишь надеяться, что к финансовой части они не относятся. Собираясь с духом, иду к стойке регистрации. Мужчину за стойкой зовут Грегори – не Грег, что он прояснит сразу же в случае ошибки, – и его поведение совсем не вяжется с бейджем у него на форме, где написано: «Чем могу помочь?» Но его можно понять: моя напористость может раздражать. – Девушка, – говорит он после того, как мы уже немного поспорили. – Я уже сказал вам, что здесь нет никого с таким именем. – Старик, – отвечаю я, хотя Грегори, наверное, всего лет на десять старше меня. Пусть только раз еще назовет меня «девушкой». – Есть, я знаю. Но есть ли? Подбородок высоко поднят, я не сдамся. Представляю в уме те цифры. Я знаю, что они значат. – Мэ-эм, – произносит кто-то за моей спиной, и это звучит вовсе не доброжелательно. Скорее будто меня вот-вот арестуют, и на мгновение все цифры вылетают у меня из головы. Эти «э» видятся мне разомкнутыми наручниками, а дефис – цепью между ними. Ну и пусть. Я уже попала в новости. Поворачиваюсь на голос. – Господи! – выдаю я, не подумав, и запрокидываю голову, чтобы осмотреть огромного мужчину передо мной. На нем черный костюм с серым галстуком, прямо как у парней из новостей, которые окружали Рида. Я почти уверена, что у него есть наручники. – Мэ-эм, – произносит он снова, будто напоминание. – Отойдите, пожалуйста, от стойки. – Но я ищу гостя. Его имя Ри… – …И следуйте за мной, – обрывает он меня, разворачиваясь на пятках и следуя к лифтам. Я иду за ним, не сдерживая самодовольной ухмылки в сторону Грега. Когда я догоняю, мужчина уже вызвал лифт. – Это программа защиты свидетелей? – спрашиваю я. Он косится на меня и мрачно отвечает: – Да. Только в этой гостинице. Гостинице защиты свидетелей. Для всех свидетелей. Вообще. – А вы забавный, – говорю я. – Но я не пойду с вами в лифт, пока не увижу хотя бы какое-то удостоверение личности. Ух! Я просто умница. Вот бы агент Тирмизи это видела. Мужчина вздыхает, достает свой значок в кожаном чехле. – Вик, значит? – говорю я. – Звучит как фальшивка. У него дергается ус. – Так вы хотите встретиться с мистером Сазерлендом или нет? – Хочу, – отвечаю я. И молчу всю поездку на лифте, хотя так сложно не начать говорить о погоде.