– Это твое имя? Почему-то мне показалось, что да, этот фрагмент принадлежит миру «Пью», является его частью. Но далеко не центральной. – Одно из. – Одно из? Я вдруг поняла, что большего он все равно не скажет, бесполезно давить. Хорошо, Эггерт так Эггерт, я вздохнула. Указала на расстеленное на земле фольгированное одеяло, спохватилась, что жестов он не видит. – Я расстелила «лежанку». Ложись. Здесь хватает места на двоих. Постаралась выдать это ровно, без пошлого подтекста. – Я посижу. – Он смотрел на меня и мимо. Ветер стих полностью, кажется, даже потеплело. – Подежурю пару часов на всякий случай. Все-таки он не прост, и он гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд, подумалось мне. – Если от сидения на земле к утру разобьет невралгия, ты будешь бесполезен как «защитник». – Очень хочешь, чтобы я улегся рядом с тобой? Кажется, его улыбка все сочилась двойным смыслом. Черт. – Защемление седалищного нерва – хуже, чем просто лежать вдвоем, – процедила я почти зло. – Не беспокойся, – у него снова мягкий обволакивающий голос, – я не замерзну. Но согрею тебя, если замерзнешь ты. У меня замерло дыхание на этих его словах. Что-то теплое, что-то глубокое и невероятное ощутилось в воздухе. – Просто обниму, – пояснил он, но ощущение глубины не пропало. Я покачала головой, понимая, что она перестает соображать. Пусть сидит, если хочет, – я спать. Сложно будет уснуть в этом странном месте, но мне нужны силы, чтобы совершить марш-бросок утром. И потому я усну. ***** Я проснулась по внутренним ощущениям часа в три ночи. Не потому, что замерзла, и не потому, что за моей спиной спал Пью. «Эггерт» – нащупало взбудораженное сознание его новое, пока непривычное мне имя. «Он – Эггерт…» Меня что-то напугало. Перевернувшись на спину, я поняла, что лабиринт внешне изменился – от листьев почти пропало свечение. Из зеленых они сделались почти черными; в растительных коридорах царила зловещая атмосфера. – Пью… От паники я опять забыла, как его зовут. Но он, оказывается, не спал. – Т-с-с-с, моя хорошая, я тут. – Он успокаивал меня. – Лабиринт меняется… Он стал…плохим… – Повернись ко мне. Я не могла двинуться, все смотрела на небо, которое заволокло тучами. И в этом небе теперь носились тени далеких, но определенно хищных существ. Очень большие тени, стремительные. – Эггерт… Я боюсь… Он повернул меня сам. Практически уткнул в свою шею носом. Приказал мягко, но твердо: – Закрой глаза. – Но… – Кристина, закрой глаза. Не смотри. Как не смотреть! Все становится зловещим, меняется стремительно, нужно реагировать, действовать! Я дернулась, но рука, лежащая на моей макушке, меня не выпустила. Пью пояснил: – Лабиринт – отражение состояния твоего сознания. Он формирует то, что ты чувствуешь, – с задержкой, но все-таки. Тебе тревожно, и это меняет пространство, ты чувствуешь, что не защищена – матрица формирует твои страхи на ходу. – Что… Что делать? – Расслабься. – Как можно расслабиться, когда в небе летают ящеры?! – Они ненастоящие. – Не верю. – Дыши. Чувствуй мой запах. Дыши. Никогда не думала, что пытаться себя в чем-либо разубедить – столь сложная задача. «Ненастоящие… Ненастоящие… Они ненастоящие…, – мысленно твердила я по кругу. – Это игра, это отражения, матрица, игра…» – Ты в безопасности, – Эггерт шептал это почти неслышно. – В безопасности, Кристина. Я не хотела ему верить, я боялась. И я хотела ему верить. Помогала рука, лежащая на моей голове. Его пальцы перебирали мои волосы, успокаивали. – Коридоры зловещие… – В безопасности. – Листья черные… – В безопасности. – Как будто черепа под землей… – Ты проснешься в следующий раз, и все будет, как раньше. – Как это работает? Как это все работает? – Я объясню тебе утром. Сейчас надо успокоиться. Дыши. И он обнял меня тесно, укрыл собой. Как кокон, как одеяло. Сейчас я не смогла бы посмотреть вокруг, даже если бы захотела. Тесно прижатая к нему, я поняла, что…успокаиваюсь. Бояться бы и дальше почерневших листьев, но я уловила запах его кожи. Впервые позволила себе долгий выдох, медленных вдох. Пью пах тем человеком, которого я так и «не попробовала». Но очень хотела. Вспомнилась машина, такси. Его рука тогда держала мою ладонь, и я чувствовала себя дома – голова на мужском плече. Тревога все еще терзала, но куда сильнее мое внимание тянул к себе его запах, я тонула в нем. Теплая кожа, почти горячая – я впечаталась в нее носом и почти касалась губами. Мои волосы все так же перебирали чужие пальцы. Он снова сделал со мной это – погрузил в отдельное от внешнего мира пространство. Наше с ним, заветное, непередаваемо трепетно-хрупкое, что-то значащее. – Спи, моя хорошая. Надо было суетиться и тревожиться, надо было спросить, не сожрут ли нас, если мы останемся лежать вот так, но я не могла, не хотела выпутываться из состояния «безопасности». Я льнула к тому, с кем рядом лежала, я жалась к нему доверчивой щекой своей души. – Вот так… Он красив невероятно. Спокоен, надежен. Его мужественность щекочет ноздри, аура укутывает в себя. – Все хорошо… Я верила ему, я выбирала ему верить. Плевать на кусты и черные листья, на зловещие проходы – они куда-то отдалились. – Что ты…делаешь со мной? – Успокаиваю. «Успокаивай меня всю жизнь».