Он лишь покачал головой – не сейчас. «Побереги её» – я чувствовала его мысли. Меня, привыкшую постоянно действовать, убивала неспешность Пью. Нежелание куда-то идти, что-то делать, суетиться, выбираться, выживать. Хотя что он мог, будучи незрячим? Наверное, это был жестокий вопрос. Но мне хотелось его задать. – Ты сможешь выйти отсюда без меня? Он просто покачал головой. После пояснил. – Даже если ты не украдешь ключ. Даже если я протяну десять дней без воды, что маловероятно, я все равно не смогу активировать эту вещь без зрения. «Так что я обречен». Странное чувство меня пронзило, пробило мурашками насквозь. Он каким-то образом был готов к неблагоприятным исходам, был готов к ним всегда, он не терял стержня. Просто понимал свои возможности, оценивал их трезво. И не трепыхался там, где это не имело смысла. Дерьмо. Я чувствовала свою ответственность за него – нельзя бросать слепого тут. Каким бы многослойным он ни был, какие бы загадки ни хранил, без меня он отсюда не выйдет. От этого знания ни вреда, ни пользы – все есть, как есть. Болезненно толкнулась мысль – ведь это сложно. Постоянно вверять свою судьбу в чьи-то руки, принимать помощь, надеяться на кого-то. Этот кто-то может оказаться совестливым человеком, а может оказаться подонком. Насколько в подобной ситуации хватило бы моей собственной веры в людей? Мы пойдем вместе – это точно. Я втянула свежий ночной воздух и выдохнула обратно. – Ты ведь умеешь драться, да? – Чуть-чуть. И ласковая улыбка. Мягкая такая – мне вспомнились разлетевшиеся в стороны наркоманы. Все-таки Пью не прост, совсем не прост. Скорее, непостижим. – Мне кажется, мы нужны друг другу сейчас, – признала я неохотно. – Я чуть-чуть нужна тебе, а ты чуть-чуть нужен мне. Он опять смотрел вверх, будто мог видеть звезды. И его спокойный взгляд в который раз погрузил меня в ловушку из путаных эмоций. – Я ждал, когда ты придешь к этой мысли. (Kendra Dantes – Can't save the world) – Смотри, что у нас с собой есть… – Ведь это уже мы. Он должен знать перечень вещей, чтобы понимать, чем мы располагаем. – Тонкое одеяло, через него не проникает холод. Небольшой запас сухих пайков, бутылка воды. Сухое горючее для разведения огня, антисептик, походная аптечка… Пью улыбался. В его незрячих глазах застыла насмешка, и я возмутилась: – Что?! – Кажется, ты заранее собиралась пожить в этом лабиринте. – Я,…агхр… – Я рыкнула и выдохнула одновременно. – Я собиралась не пожить здесь, а сбежать от тебя. Понимая, что, возможно, придется временно скитаться, укрываясь от погони. – Предусмотрительно. Он продолжал улыбаться. Его улыбка, его спокойствие бесили. Разве он не понимает, что нам нужно что-то делать, двигаться, изучать это место, искать выход? Мы не можем сидеть здесь вечно. – У меня из оружия только два коротких ножа. А у тебя? У тебя есть оружие? Он не выглядел человеком, оснащенным, как военный киборг. Обычные штаны, обычная куртка. Кобура отсутствовала. – Не беспокойся за оружие. Все, что нужно, у меня есть. Главное, чтобы у моего кипящего чайника не съехала крышка. Досада, раздражение и тревога – вот, что чувствовала я. А Пью, кажется, забавлялся. – Идем. – Я встряхнула застегнутый и заново упакованный рюкзак, чтобы плотнее утрамбовались вещи. Закинула его на плечи, протянула слепому руку. – Мы не можем сидеть здесь вечно. Я поведу тебя. Ответный жест не случился. Пью как сидел у изгороди на земле, так и остался сидеть – руку мне не протянул. Лишь спустя паузу изрек: – Кристина, какое сейчас время суток? – Ночь. – Ночь. – Он, кажется, пытался натолкнуть меня на очевидные выводы, но я лишь сильнее раздражалась. – Когда мы попали сюда, сколько времени было в нашем мире? – Не знаю… Полночь. – Сгенерированное ключом пространство почти всегда копирует исходное время суток, если не было иного запроса… «Откуда у него все эти познания?» – … значит, здесь сейчас тоже почти час ночи. Что именно ты хочешь исследовать уставшая? Думаешь, твоего внимания будет достаточно для того, чтобы оперативно справляться с проблемами? – А если нас попросту сожрут какие-нибудь твари? Пока мы тут сидим… – Не сожрут. – Откуда ты можешь это знать? – Я их не чувствую. Мне хотелось, совсем как в детстве, колотить руками и топать ногами. Он был рационален, он был, наверное, логичен, но он бесил. Хотелось едко возразить по поводу его «я их не чувствую», но что-то останавливало. Возможно, он действительно чувствовал больше, чем я. Но как не рваться в бой, как не пытаться действовать? – Сейчас, – прочитал мои мысли тот, кто сидел на земле, – разверни свое одеяло. И ложись спать. Мы выдвинемся утром. – Спать? – Спать. «Тебе нужны силы». Наверное, он был прав – не хотелось этого признавать. День был длинным и сложным, к вечеру я устала. Плюс стресс, плюс попытка оторваться от «врага», случайное использование ключа, шок сознания. Я до сих пор отказывалась поверить, что перенеслась куда-то, что нахожусь очень далеко от привычных мест – это заставляло нервничать, погружало в безумный сюр. Хотелось под подушку, накрыться ей и одеялом, хотелось спрятаться и… успокоиться, отдохнуть. – Ты прав. – Мне нравится, когда ты это говоришь. – Еще бы… Все мужики одинаковые. Вы нас любите, покуда мы признаем вашу правоту… Удивительно глубокими были его незрячий взгляд и застывшая полуулыбка на губах. Показалось, что в чужой черепной коробке плывут пласты недоступных мне размышлений и воспоминаний. Никогда туда не пробиться, никогда их не раскопать. Вздохнув, я принялась доставать из рюкзака одеяло. Кажется, снаружи достаточно тепло, чтобы спать, не укрываясь. Если укроюсь, места на двоих не хватит, а Пью не должен отморозить пятую точку. Ночи – они и есть ночи. Даже летом бывают холодные. «Пью», – хотела позвать его я, но запнулась. Поняла, что не могу больше так его называть – кличка ему не шла. Не тому человеку, на лицо которого я сейчас смотрела. – Как тебя зовут? – Назови меня любым именем, которое тебе нравится. – Он даже не задумался об ответе. – Все называют тебя Пью. Слепой Пью. – Пусть так. Ему было все равно. Но ведь у него имелось настоящее имя, и он совершенно точно его не забыл. – Предлагаешь продолжать тебя так называть? Когда на нас нападут враги, орать: «Пью, на три часа! Бей!» Он смеялся. Он вообще легко позволял себе смеяться, и мне в нем это нравилось. – У тебя хорошее чувство юмора. – Я хочу знать настоящее имя. Он уловил мою серьезность. И мое намерение «ковырять». Молчал долго, даже взгляд раскосых глаз, который, как выяснилось, меня чуть-чуть поддевает и чуть-чуть возбуждает, сделался тяжелее. – Называй меня Эггерт. Что-то сложное мелькнуло в серых глазах.