Уснула я, ощущая себя пустой оболочкой, мечтающей о мягкой кровати, кружке горячего чая. И руках Эггерта. Я проснулась резко: сработала интуиция. Не сразу сумела разлепить глаза: гудела от переутомления голова. Кое-как сориентировавшись в пространстве, я принялась озираться, искать глазами источник тревоги. И нашла его: вдалеке людей проверяли некими сканерами. Их прикладывали к чужим шеям, считывали некую информацию, смотрели, горит ли зеленым экран. «Что это? У жителей Первого встроены чипы? Что показывают датчики?» Ясно было одно: до меня дойдут. Толпу шерстили с одной стороны от кресел и с другой, мне стало трудно дышать, будто на шею накинули удавку. Растерявшись от резкого пробуждения и смены ситуации, я не успела даже решить, какой из путей отходов выберу, понимала только, что, если будет нужно, я скакну на рельсы. И успела даже подняться, когда поняла, что дороги к отступлению уже отрезаны: с одной стороны ко мне приближался человек в форме без нашивок. И с другой тоже. Они зажали меня в капкан до того, как я успела покинуть убежище. Сканер к моей шее прикладывать не стали – на роже у меня, что ли, было написано, что я не уроженка Кирстауна? Но приказали тихо и жестко, не рыпнешься: – Мисс. Вы сейчас пройдете с нами. Глава 12 (Shyloom feat. FJØRA – Take You Down) – Как вы попали в Первый Район с Лейнхартой Третьего, на которой четырнадцать процентов? Сидящий напротив меня по ту сторону стола человек спрашивал об этом уже не в первый раз. – Не помню, – отвечала я снова и снова, – уснула пьяная у бара, проснулась здесь. Он напоминал мне Эггерта. Чем-то. Может, цепким взглядом, может, непробиваемым спокойствием, может, терпеливостью. Накачанной фигурой? Его лицо меня не трогало – не те черты, которые я могла бы полюбить, – но что-то в ауре. И против воли из-за этого сходства он стал мне абстрактно симпатичен, хотя чувство было неуместно. – Кто вам помог? Назовите имена. Я рассматривала свои ногти, ощущая, что тону все глубже, что толща воды надо мной давно сомкнулась. Вопрос лишь в том, надолго ли хватит воздуха в легких. – Как вы попали в Первый Район? Он умел ходить по кругу, как шарманка, их так учили, я знала. Наверное, у этого были высшие баллы. – Как вас зовут? – Не помню. Провалы в памяти. Чем меньше они знают, тем больше у меня времени, возможно, времени у Эггерта, если он каким-либо образом решит мне помочь. Слабая надежда, но она теплилась. «Следователь» какое-то время молчал. После заговорил, и голос его был мягким, но укоризненным. – Вы утверждаете, что уснули у бара в Третьем районе, находясь под действием алкоголя, а проснулись здесь? – Да. Быть может, меня хотели продать в рабство. В местный публичный дом? Подсыпали что-то в стакан… – Вы понимаете, что вся эта история звучит насквозь фальшиво? Отвечать не имело смысла, и он продолжил. – Если вы сейчас назовете нам детали своего попадания в Кирстаун: имена сообщников, путь, которым вы пробрались, – мы сумеем вам помочь. Переправим назад, и вас не посадят в тюрьму, как могли бы. Вы отделаетесь письменным выговором, возможно, небольшим денежным взысканием. Хорошо, что я всегда умела чувствовать ложь, а ведь кто-то повелся бы. Звучало «сладко». – Думаете, ваша история не звучит фальшиво? Мы смотрели друг на друга, не мигая. Я предполагала, что однажды попаду за решетку. Не за столь крупное правонарушение, конечно, и где-нибудь в Дэйтоне. Где моему вызволению поспособствуют связи дяди и Бреда и накопления Фила. Там бы я чувствовала себя спокойно, почти непринужденно, зная, что, так или иначе, окажусь на свободе. Здесь пути к свободе были отрезаны столь прочно, что подступала паника. Я тонула в тревожных мыслях, как в черном непроглядном тумане, понимая лишь одно: никакой информации. Чем меньше у них данных, тем больше у меня шансов придумать, как быть. Хотя, будучи связанной невидимой веревкой по всем конечностям, скоро можно было забыть о любом трепыхании. Я еще успею сдаться внутри. Но не сейчас. – Как ваше имя? – Забыла. У мужчины была квадратная челюсть, но некрасивая: слишком сильно выступали углы. Не гармонично. И все более прохладным делался взгляд. – Еще у вас повреждены отпечатки пальцев. Вы как-то можете это объяснить? Я могла бы. Сказать, что несколько лет назад Орин «случайно» прикупил бобину с тонким шлифовальным покрытием. Вещь почти магическую, когда дело доходило до удаления эпидермиса. С этой задачей бобина справлялась лучше иных вещей. Можно было процесс совершать постепенно, удаляя лишь самый верхний слой кожи, не повреждая подушечку. Несколько сеансов – и готово. А месяц назад мы с Филом думали о том, чтобы впрячься в крупное дело, и потому об отпечатках позаботились. В дело не впряглись, – к лучшему, оно прогорело, – но рисунок на пальцах остался стертым. Это очень пригодилось теперь. – Ожоги. – Я пожала плечами. Чаще всего пальцы повреждаются в результате ожогов. Статистика. – Термические? – Ну да. Схватилась за горячую кастрюлю. – Вот так? Следователь довольно комично округлил ладони и растопырил пальцы, будто держал внутри отрубленную голову или мяч. Саркастично приподнял брови, молча вопрошая: «Вы прижали к кастрюле все пальцы без исключения? Сразу?» – Да. Так. Мой «покерфэйс» не читался: сказывалась усталость. Пока меня допрашивали без нажима и особенного напора. Но я понимала, что это изменится. Все всегда начинают «ласково», а вот продолжают… О продолжении думать не хотелось. – Как вас зовут? – Девушка из Третьего Района. Он напоминал мне питона. Я себе тоже. – Из Вилвуда, Кнесса, Дэйтона? – Просто из Третьего. – Что ж, «Девушка из Третьего Района», вы понимаете, что ваши отпечатки восстановятся? Понадобится, конечно, время. Конечно. От четырех недель до полугода. – …но мы установим вашу личность раньше. Гораздо раньше. – Мужчина в форме помолчал. Он мне уже не нравился, чувство симпатии пропало. – Назовете имена тех, кто вам помогал? – Нет. Следователь причмокнул сокрушенно: он зря потерял время. Понял, что нужно было сразу начинать с методов жестче, но «поезд» ушел. Передернулись накачанные плечи. Прозвучал неприязненный голос: – Уведите её. ***** Меня не кормили. И мало поили. Но каждые два часа вызывали снова, по кругу задавали одни и те же вопросы: «Ваше имя? Имена сообщников? Как вы оказались в Кирстауне?» Я молчала. Смысла отвечать больше не было, как не имело смысла спорить, врать, хамить. Зачем тратить силы там, где можно их сохранить? Ко мне подсылали «злых» следователей и «добрых», один раз посадили напротив совсем еще юного мальчонку – их лучшего ученика? На что именно пытались надавить, я так и не поняла, братьев у меня не было, секретничать я с ними не любила. После обеда опять вытащили из камеры без окон и с единственной дверью; в этот раз на стул опустилась женщина. С темными, цепкими и злыми глазами. Еще до того, как она успела о чем-либо спросить, я задала вопрос ей: – А вы бы хотели, чтобы разделение на Районы исчезло? В её глазах мелькнули растерянность и испуг – всего на долю секунду и очень глубоко, скрытно, но я уловила. – Чего именно вы боитесь? – усмехнулась я желчно. – Что таких, как я, приравняют к таким, как вы? А чем вы, собственно, лучше? Ей не удалось более вытянуть из меня ни слова, хотя давила она умело. Угрожала, увещевала, пыталась умаслить. Они – все эти люди – не учли одного: теперь я боролась за идею. В моей жизни впервые появилась цель, и пусть я не стану ее прямым исполнителем – станет Эггерт, – но однажды мир изменится. Это стоило молчания. Всякий раз, возвращаясь в камеру, я лежала на узкой скамье, представляя новый Дэйтон. Светлый, солнечный, озеленившийся. Кадки с цветами, улыбчивые лица. Людям станет проще с солнечным светом, уйдет из сердец униженность, когда Третий Район перестанут называть Третьим. Никто более не будет низшим сортом, все будут едины, и мой регион получит новое имя. Хорошее, звучное. Откроются границы, станут повсеместно доступны дефицитные товары, и великие умы с «низов» будут работать над открытиями совместно с учеными Кирстауна. Когда меня не допрашивали и в душу не лезли, мне вспоминался Эггерт. Те светлые, чуткие моменты, когда он поддерживал меня в лабиринте, когда учил не бояться, когда собственными волшебными руками помогал расслабляться. Когда его невероятно притягательные губы в шаговой доступности и полном моем распоряжении – сейчас память выкинула лишнее. До. После. Оставила только то, что просочилось внутрь нежностью. Как я мыла ему голову в лохани, как сидела на его коленях, говорила ему, что не оставлю даже слепого. Я не обманывала тогда. Не важно, что было или не было ложью, – сейчас важно было держаться. Хорошие мысли укрепляли внутренний щит; нутром я чуяла, что это пригодится. Думалось и об Орине. Он меня потерял, наверное, он скучал. Он был моим единственным братом не по крови, но по духу, он был моим другом.