Он опустил свою руку. — Мадам, я больше не солдат. — Тогда почему вы носите этот грязный мундир? К тому же он весь в крови! — Это все, что у меня есть. Но завтра я сниму его навсегда. Я больше никогда не буду сражаться ни за Англию, ни за Францию. — С этими словами он вышел из комнаты. Мажордом находился в холле. Когда они подошли к нему, София попросила: — Не могли бы вы открыть дверь и удостовериться, что путь свободен? Пока Лоуренс отодвигал засов, София смотрела сбоку на Десернея. Как же ей хотелось в безрассудном порыве сказать ему: «Я провела день в страхе за вас»! Вместо этого она подхватила его последнее замечание: — В одном отношении вы правы, месье. Вы не сможете быть призваны снова на службу против Наполеона Бонапарта. Дверь была открыта перед ним, но Жак резко повернулся и впился в нее глазами: — Что? — Бонапарт бежал с Эльбы. — Слишком поздно она вспомнила обещание, данное своему отцу. Теперь она могла только продолжать. — Он идет с армией на Париж. Десерней побледнел с такой поразительной быстротой, что София испугалась, что он снова потеряет сознание. Он оперся рукой о дверной косяк и прошептал: — Нет. Его лицо исказилось от страха, будто к его горлу приставили нож. Она положила ладонь на его руку. — Помните, вас отправили в отставку. Они не могут заставить вас воевать снова. Жак повернул к ней измученное лицо: — Вот как вы обо мне думаете? О, если бы вы только знали… — Он повернулся и пошел вниз по ступенькам. Прежде чем выйти, он бросил на нее последний взгляд, глаза его горели: — Как мне вас жаль… «О, если бы вы только знали. Как мне вас жаль…» Глава 7 Гренобль, 8 марта Это первый раз, когда мне было тепло в течение нескольких дней; в камине огонь, много еды, а город вызывает головокружение от алкоголя и амбиций. Наступила весна; когда мы шли сюда сегодня по снегу, один из парней поклялся, что видел ласточек, мечущихся над колонной. Сегодня они будут устраиваться в удобных нишах, а завтра голубое небо наполнится сотнями этих маленьких пернатых. Бонапарт утверждает, что успеет в Париж вовремя, чтобы увидеть, как цветут фиалки. У него тоже весенняя лихорадка. Восемь сотен человек вышли, чтобы остановить нас у Лафре, под руководством генерала Жана-Габриеля Маршана, который когда-то получил ордена Белого Орла и Почетного легиона от самого маленького ублюдка. И все, что они делали, это просили нас ретироваться! Поэтому он снова воспользовался своим шансом. — Солдаты пятого пехотного полка, я — ваш император. Если есть кто-то среди вас, кто желает убить своего императора, вот он я, — и он обнажил свою волосатую грудь. Тяжкое искушение, но у меня не было подходящего оружия. Затем прозвучал громкий крик, и солдаты, сломав ряды, бросились к нему, касаясь своими губами его сюртука, сапог, шпаги. У меня есть теперь полная картина. Мне потребовалось довольно много времени, но теперь она мне ясна. Нет никого, готового стать на его пути между этим местом и Лионом. А когда он придет туда, вы не сможете увидеть, как брат короля устраивает крупное сражение. Если они нарушат ряды под командованием Маршана, они сделают графу д'Артуа неприличный жест рукой еще до того, как мы окажемся в поле зрения. Поэтому я должен выбрать удобный момент до Лиона. Я послал сообщение, адресованное месье Роберту в Париже, с курьером, которому я могу доверять. К тому времени, когда он получит его, я уже сделаю дело. Дата: послезавтра. Средство: предательство, нечестная игра. У меня нет иллюзий. И нет пощады. Пришло время силой сорвать орла с неба. Весть о том, что Наполеон был на пути в Париж, достигла Вены поздно вечером в среду восьмого марта, и принц Меттерних был первым, кто получил ее. Он только что насладился праздничным вечером, который включал несколько изобретательных салонных игр, и собирался отойти ко сну. Новость была подобна дозе глауберовой соли для промывания кишечника. Конгресс мобилизовал энергию для действия, которую они не показывали в течение многих месяцев, готовясь объявить Бонапарта преступником и запретить контакты между ним и странами Европы. Любое правительство, которое он может создать, должно быть признано не действительным, как противоречащее закону Священного союза. Теперь, будучи союзниками, они приняли дальнейшие решения: Бонапарт должен быть уничтожен, и командующим, ответственным за это уничтожение, был назначен герцог Веллингтон, который должен вернуться в Англию. Ему предшествовали толпы английских беженцев, которые, с тех пор как год назад был достигнут мир, возобновили посещение Парижа в погоне за удовольствиями, развлечениями и модой. Теперь они бежали из Парижа толпами, пакуя в спешке вещи и направляясь к Ла-Маншу нескончаемым потоком. Спустя неделю или около того они все еще были беспорядочно разбросаны по портам южной Англии. Если они останавливались в лучших тавернах Хастингса, Истборна или Нью-Хейвена прежде чем направиться в Лондон, они обменивались соболезнованиями и новостями друг с другом, но скупо предоставляли детали кому-либо еще. Все, что они могли сообщить, это то, что Людовик XVIII до сих пор оставался в Тюильри, а маршал Ней отправился на юг, чтобы перехватить своего бывшего императора с публичным обещанием, что он привезет его обратно в железной клетке. Себастьян Кул собрал такого рода новости во время визитов в Нью-Хейвен, но более подробные сведения он должен был получить ближе к дому, в армейских казармах в Эксит. Он завязал непринужденное знакомство с командиром и офицерами, после чего был приглашен поужинать в кафе в их компании. Казармы эти были возведены всего лишь несколько лет назад на земле виконта Гажа, для оснащения одного из армейских полков во время войны против Наполеона. Здесь все еще были размещены войска в целях защиты крепостей Мартелло вдоль южного побережья. В возникшем ныне кризисе офицеры испытывали дополнительное чувство собственной важности, и красные мундиры снова стали актуальны. — Каков набор солдат в легкой бенгальской кавалерии? — спросил Кула майор Хупер однажды днем, когда они засиделись у камина в караульном помещении. — Очень опытные. Карие глаза Хупера загорелись. — Застрельщики, да? — Это был подвижный человек средних лет. Он сидел на своем стуле, подавшись вперед, будто был готов подскочить с него в любую секунду, чтобы выполнить какое-либо срочное поручение. — Вы не пропустите действа? Себастьян, развалившись на деревянной скамье, которая стояла возле камина, пожал плечами. — Сейчас я провожу достаточно много времени дома. — Значит, вы не думаете о возвращении на действительную службу? — Я должен быть абсолютно уверенным в том, что есть достойный повод. — Повод! Бонапарт, чуть ли не танцуя, вошел в Лион, не пролив ни капли крови. Король Людовик не может получить поддержку даже от своей собственной семьи. Похоже, никто даже не собирается останавливать Бонни; они падают перед ним, как кегли, и каждый город, куда он входит, поднимает трехцветный флаг. Подождите, когда он дойдет до Парижа, тогда мы увидим повод достаточный, даже слишком. — Я буду рад подождать, — сказал Себастьян. — Я приехал в Бирлингдин, чтобы побыть некоторое время в тишине, но я никогда за всю свою жизнь не был еще так занят. Дом, фермы, земли — все нужно приводить в порядок. Вы бы поверили, что во всем поместье едва можно увидеть хотя бы одного фазана? Теперь я скучаю по тому, что было в Индии: стрельба, охота и лошади. Чего бы я только не отдал за несколько проворных пони! — Больше вы ни по чему не скучаете? — весело спросил майор. — А как насчет женщин, а? Себастьян оценивающе посмотрел на него и неожиданно подумал: что известно Хуперу? Он ответил учтиво: — Несмотря на климат, английская красота там выглядит так же освежающе, как и везде. И она имеет ошеломляющий контраст. Увидеть элегантную английскую женщину бок о бок с красивой индийской женщиной — это довольно экстраординарная картина. Майор осклабился. — Я понимаю так, что вы обязались хранить верность обеим. Себастьян поднялся: — Я сделаю это только для одного человека. — Он помолчал с минуту и продолжил: — Для леди, которая окажет мне честь стать миссис Кул. Прежде чем повернуть своего гунтера по направлению к дому, он остановился, чтобы посмотреть на казармы, на протекающую за ними затененную реку Какмиа и мост. Никоим образом нельзя было узнать, действительно ли до офицеров дошли слухи из Бомбея. Это не должно было иметь для него ни малейшего значения, но тем не менее… Это касалось Дела. Себастьян позволил себе подумать о ней в течение некоторого времени, когда гунтер шел иноходью вдоль дороги под бледным послеполуденным солнцем. Делия Гоулдинг, жена генерала, которой открыто восхищались и которую тайно домогались все офицеры, принимала их поклонение как должное, но без кокетства или пренебрежения. До того как познакомиться с ней, Себастьян слышал, как один полковник сказал: «Она самая совершенная маленькая Венера». И тогда он решил для себя, что никогда не поддастся чарам какой бы то ни было женщины. Но именно Делия поддалась его чарам. Себастьян понял это спустя месяц после их знакомства. Однажды, оказавшись вместе в одной компании, они играли в крокет на лужайке возле клуба, и он давал ей советы, как ловчее прогнать мяч через воротца. Они находились в некотором отдалении от всех остальных и были всецело поглощены этим занятием. Себастьян шутя показал несколько хитрых уловок, в действительности противоречащих правилам игры, и они оба залились веселым смехом. Делия подняла на него влажные глаза и воскликнула: — Боже, как хорошо! В этот момент Себастьян увидел, как молода и уязвима она была. Он чувствовал близость ее стройного гибкого тела и жалел ее, ибо она была соединена браком с человеком вдвое старше ее, у которого напрочь отсутствовали какие-либо чувства к жене. Ему захотелось стать для нее другом. Это было легко: он был частью той компании, куда входили ее муж и она сама, поэтому они могли общаться беспрепятственно. Делия никак не выделяла его среди других мужчин, а значит, не было повода для опасения, что их разоблачат. В их отношениях не было никакого флирта, просто оба очень нуждались друг в друге. Делии безумно хотелось отвлечься от однообразной скучной жизни с генералом, а он воспринимал их отношения как сладость, добавленную к его жизни. Его первая любовь, случившаяся много лет назад в Дублине, была удручающей и болезненной, и он не мог вспоминать о ней без содрогания. Сейчас было все по-другому, его привязанность к Делии росла с каждым днем, и их отношения, хотя и дружеские, пока были обезоруживающе гладкими. Дальше желание сблизиться с нею становилось сильнее и сильнее, и Себастьяну все труднее было скрывать его под маской дружеского общения. А когда Делия начала организовывать тайные свидания, с ловкостью, от которой у него захватывало дух, у Себастьяна уже не было ни силы воли, ни желания отказать. Для себя Себастьян решил, что должен найти другое место службы, потому как не имел права подвергать риску ее репутацию, ранить ее мужа или позволять ей осквернять свой брак — но знание всего этого не давало ему силы разорвать их связь. Вместо этого он принимал предосторожности, которые были такими же продуманными, как и те, что изобретала она сама. Он удостоверился, что ходят слухи о том, будто у него есть индийская любовница в доме на окраине города. Кроме того, он добровольно вызывался участвовать в каждой миссии, которая требовала его отъезда из города. Расставаться с Делией было пыткой, но воссоединение, когда он приезжал обратно, было тем более страстным. Себастьян знал, что все должно закончиться прежде, чем начнет рушиться жизнь одного из этого «треугольника», но он не мог справиться с этим в одиночку. Случилось так, что наиболее захватывающий период его жизни был также и самым пугающим, потому что он столкнулся с чем-то глубоко личным и проникновенным, что совершенно выходило из-под его контроля. С тех самых пор он стал считать мужчин, не принимающих в расчет силу женщины, попросту глупцами. В конечном счете, за него приняла решение армия. Себастьян узнал, что вся дивизия генерала Гоулдинга переводится на север. Новость поступила в то самое время, когда ему было предложено несколько вариантов выбора карьеры. После короткой и изнуряющей битвы с самим собой он решил вернуться в Англию. В памяти Себастьяна всплыл тот вечер в клубе, где собрались британские резиденты, чтобы попрощаться с офицерами. Ему было тяжело говорить, он буквально вырывал из себя слова, в то время как другие просто смотрели, а некоторые из них, возможно, догадывались, чего это ему стоило. Себастьян сосредоточил свой взгляд на Делии, боясь ее реакции — ведь он не предупредил ее о своем переводе, и для нее это известие стало жестоким ударом. Он помнил ее взгляд оскорбленного удивления, ее белое лицо, то, как она сжала губы, будто он ударил ее. Он до сих пор не знает, чье страдание было сильнее, когда они расставались: ее или его. Себастьян пытался уговаривать себя, что Делия уже изгнала его из своих мыслей. Что же касалось его самого, то ни путешествие, ни возвращение в Англию не помогали ему забыть ее. Обогнув зеленый изгиб возвышенности над Бирлингдином, Себастьян вынул свои часы. Солнце еще не коснулось горизонта, но было уже гораздо позже, чем он полагал. Ему еще только предстояло привыкнуть к смене времени здесь. Но он не ускорил шаг, так как, в конце концов, спешить домой было незачем. Бирлингдин, огромный двухэтажный дом эпохи Тюдоров, из украшенного замысловатым узором красного кирпича возвышался в начале долины. Небольшой источник ниже дома питал декоративное озеро, затем, извиваясь, терялся в болотистой земле несколькими милями дальше, задолго до того места, где он мог достичь океана. По другую сторону долины, на холме с видом на волнистые пастбища и океан, виднелся Клифтон, старый дом семьи Меткалф. Себастьян, достигнув выступа, с которого были видны оба дома, окинул все это беглым взглядом. Солнце позади него отбрасывало его собственную длинную тень на тропинку, которая присоединялась к широкой дороге впереди. Эта дорога спускалась вниз по склону примерно в четверти мили от Бирлингдина и проходила через всю долину. Непрекращавшийся всю прошлую неделю дождь превратил нижнюю часть долины в грязь, но на меловых возвышенностях вода стекала быстро, оставляя белые тропинки и главные дороги сухими. Часть дороги, которая спускалась у Бирлингдина, была очень крутой, и так как вес кареты напирал сильно вперед, лошадей перед этим местом всегда переводили на шаг. Но, миновав большие ворота бирлингдинской дороги, когда угол спуска уменьшался, экипажи прибавляли скорость так, что неслись вброд через реку вниз, подымая тучи брызг.