— Я брал твоего сына посмотреть щенков на моей псарне сегодня утром. Ты не против? Она коротко засмеялась: — Все, чем ты здесь рискуешь, — это получить его привязанность. Он с интересом наблюдал, как на ее щеках появился легкий румянец, когда она произносила эти слова. Это дало ему храбрость сказать: — Могу я узнать, леди Гамильтон, рассказали ли вы своему сыну, в каком отношении мы с ним состоим к Бирлингдину? Ее глаза расширились. — Ты имеешь в виду, знает ли он, что он наследник? Нет. Я не буду обсуждать это с ним, и я бы предпочла, чтобы другие тоже не делали этого. Я считаю, что маленьким детям должны быть неизвестны такие вещи. — Как тебе будет угодно. Если ты так настаиваешь на этом. Она посмотрела на него проницательным взглядом и сказала: — Однажды я имела перед своими глазами печальный пример. Мне было пятнадцать лет, когда мы гостили у родственников в Кенте, красивом поместье, достойном того, чтобы его сильно желать. Я была в парке с детьми, тремя маленькими девочками, с ними был их кузен из Франции; его звали Николас. Я никогда не забуду, как он встал на вершину насыпи, на которой играли девочки, и, оглядывая окрестности, сказал: «Когда ваш отец умрет, все это будет моим. Я — мальчик, и я все унаследую. А вы — девочки, поэтому вы не в счет». — Так оно и вышло? — Нет. — Ее губы дрогнули. — Графиня на следующий год родила еще одного сына. — Помолчав, она добавила: — Я считаю неправильным, чтобы ребенок рос с таким отношением. — Его мать не должна была позволять ему делать это, — сказал он осторожно. Она посмотрела на него с улыбкой; это была первая улыбка, которую она ему подарила. — Но ты видишь, как я балую его. Это была проверка. — Я думаю… — Он пытался быть тактичным. — Я думаю, ты считаешь его своим маленьким другом. Ее улыбка стала еще шире, и она сказала со вздохом: — Как иногда бывает приятно просто быть понятой. Глава 8 20 марта, после полуночи Меня зовут Роберт. Восемь дней назад я получил сообщение, которое я долгое время страшился увидеть, от человека, чье лицо я с трудом могу вспомнить. Но его имя довольно ясно запечатлелось в моем мозгу, хотя он не осмелился добавить его к посланию. Бертран. Который теперь мертв. Что я должен делать? Пока ничего, разве что ждать, когда Бонапарт доберется до Парижа. Тем временем король сбежал. Осмотр охраны королевского двора на Марсовом поле обнаружил только двух известных министров. Другие сбежали с Людовиком, получив в качестве стимула сто тысяч франков каждый, наличными и прямо в руки. Когда двенадцатого я получил сообщение из Гренобля, я был крайне удивлен. Затем, когда сообщили, что Бонапарт снова в пути, и я знал, что Бертран должен был совершить расплату в Лионе, я испугался до глубины души. Я думал, что избегну этой участи — но вот она настигла меня в конце концов. Восемь человек прошли передо мной, и теперь пришел мой черед. Наполеон уже прошел Ауксерре, Ней присоединился к нему, и дезертиры из королевской армии бродят по дорогам, чтобы встретиться с ним на пути. Сегодня четвертый день рождения сына Наполеона, маленького короля Рима — сколько еще знамений нам нужно? Хотя то, что императрица привезет ребенка в Париж, чтобы поприветствовать его отца, кажется сомнительным, я упомянул это сегодня Джозефу Фуше, герцогу Отранто, и не получил в ответ ничего, кроме циничной улыбки. Ситуация с бывшими министрами и чиновниками Наполеона чрезвычайно щекотлива. Наблюдать, как люди будут перестраиваться по его ходу продвижения к Парижу, — изумительное занятие. Что касается меня, я не намереваюсь заниматься какими-либо приготовлениями. Достаточно для сего дня той политики, которая всегда превосходно работала на Фуше, — политики шакала. Я ничего не подготовил. Если мой предшественник погиб, несмотря на возможности, которые, должно быть, давал ему долгий поиск, как могу я преуспеть в городе, наполненном страхом, амбициями, недоверием и патриотизмом столь многих оттенков, что им всем никогда не хватит места под одним и тем же флагом? Я сжег бумагу в следующую секунду после того, как развернул ее, и опалил свои пальцы. Никакой план не лезет мне в голову. Все, о чем я могу думать: он идет. Однажды погожим днем София ехала на Шехерезаде по холмам, именуемым Даунсу. Она впервые смогла вывести кобылу на прогулку, а выездка застоявшейся в конюшне Шехерезаде была просто необходима. София заметила красивого гнедого, спускающегося к Клифтону. Он шел легкой, грациозной походкой, иногда останавливаясь, чтобы пощипать траву. Проводя день за днем в конюшне, кобыла основательно заскучала, поэтому она резвилась, когда на ней выехали со двора, и пылко реагировала на прикосновение всадницы. София двинулась по направлению к морю по земельным угодьям, покрытым коротко остриженным дерном изумрудного цвета. Южный бриз, неся с собой ощутимый привкус соли, всколыхнул ее чувства, и в течение некоторого времени она наслаждалась поездкой. София была рада снова оказаться дома, среди знакомых пейзажей, и это удивляло ее. Она ожидала, что возвращение будет беспокойным и печальным, но, так или иначе, стремительность несчастного случая у Бирлингдина, ее эксцентричный приезд унесли прочь все опасения. Она волновалась о том, как пройдет знакомство Гарри с домом, ведь он был еще слишком мал, чтобы скучать по нему, и делил его с отцом, которого едва помнил. Эндрю понимал ее любовь к Клифтону, и знал, каким мучением это будет для нее, когда он заберет ее оттуда сразу после свадьбы. Вот почему одной из многих жертв, которые он принес на благо жене, было то, что он поселился с ней здесь и управлял Бирлингдином через долину. София очень хотела, чтобы Гарри чувствовал себя в безопасности и под защитой в Клифтоне, как и она сама. К счастью, дом мальчику сразу очень понравился. По совету каретника из Нью-Хейвена решили, что ее карету все-таки можно восстановить. Оглоблю и ось необходимо было заменить, а остальное починить. Каретник покачал головой над сломанной осью; он считал, что, независимо от того, какой могла быть нагрузка, она не должна была треснуть. Он пообещал заняться каретой Софии сразу же, как только ее доставят в город, в мастерские. А пока он дал леди Гамильтон на время другую карету. Она никого не видела во время своей прогулки верхом, за исключением пары пастухов с их отарами вдалеке. На большом зеленом пространстве, которое выходило к океану, не было жилых домов, люди строили свое жилье ниже Клифтона. Некоторые разводили волов, но у большинства были овцы. К настоящему времени она уже увиделась и поговорила с большинством из них и с управляющим домашней фермы. Быстрый обзор угодий показал ей, что еще много чего нужно успеть сделать, прежде чем весна окончательно вступит в свои права. Но она решила заняться всем этим в другой день. София остановила кобылу метрах в ста от вершины холма. На более опытной лошади она бы не колеблясь продолжила подъем до верховой тропы, идущей по краю, откуда открывался чудеснейший вид по направлению к склону, за которым расположилась крошечная деревенька Бирлинг Гэп. Но это было слишком для Шехерезады. Она стояла, прядая ушами и втягивала ноздрями соленый морской воздух. Остановившись на зеленой лужайке над широкой дугой синего моря под безоблачным небом, обе они — всадница и лошадь — были охвачены радостным возбуждением. Следующее движение было предопределено. Это было любимое место Софии для галопа. Ровная площадка упругого дерна, на котором ее семья объезжала лошадей в течение трех поколений. Верная семейной дисциплине, она дважды осмотрела землю. Не найдя нор кроликов или других мелких препятствий на пути, она отвела кобылу на самый дальний рубеж, а затем натянула поводья. Шехерезада собралась с силами и воспользовалась случаем, как истинная чистокровная верховая, каковой она являлась. И будто никогда не было долгого душного путешествия в трюме и приезда в Сассекс. Лошадь разогналась и помчалась стрелой по дерну с той же самой скоростью и грацией, которая привлекла внимание Софии на покрытой грязью беговой дорожке за пределами Сиднея год назад. Это было похоже на полет. Софии хотелось, чтобы он продолжался вечно. Но приближалась граница участка. Неожиданно перед ними оказался одинокий всадник. Он направлялся со стороны Бирлинг Гэпа на большой серой лошади. Его появление было столь внезапным, что лошадь Софии резко остановилась и встала на дыбы. Если бы София не была такой опытной наездницей, она могла бы не удержаться в седле. Она натянула поводья и сердито взглянула на всадника. Однако, решив, что это было сделано не намеренно, София успокоилась сама и успокоила кобылу. Слегка запыхавшись, она произнесла: — Добрый день, полковник. Шехерезада фыркнула, пристально посмотрела на лоснящегося серого гунтера и стала поворачиваться, дабы показать себя коню во всей красе. — Боже мой. — Себастьян Кул снял свою высокую шляпу. — Леди Гамильтон. Вы меня напугали. — Но взгляд его, скорее, выражал неодобрение. Осмотрев пустынный пейзаж позади нее, он спросил: — С тобой нет кучера? Она покачала головой с извиняющейся улыбкой, затем в душе отругала себя. Другой джентльмен счел бы, что это он должен принести извинения! Ее ответ прозвучал холодно: — Я всегда езжу верхом одна. — На такой головокружительной скорости? — Как сказать. — София повернулась так, чтобы лошади могли идти бок о бок по направлению к Клифтону. Во время небольшой паузы, которая последовала, она не хотела ничего объяснять. Но потом, решив, что ее ответ может быть ему непонятен, продолжила: — Я хотела проверить, как быстро может скакать Шехерезада. Я привезла ее сюда из Нового Южного Уэльса, и мы еще не решили, что с ней делать. Мы можем вывезти ее на скачки. Если нет, она станет племенной кобылой, самой лучшей из всех, что у нас есть. — Мы? — Теперь он выглядел изумленным, и мягкий ирландский акцент придавал его голосу дразнящие интонации. София украдкой посмотрела на него. Он держался на высоком гунтере с уверенностью, подчеркнуто прямо, поводья он сжимал твердой рукой. В нем была некая непринужденная завершенность, которая обнаруживала сельского джентльмена со средствами. Тем не менее совершенный портрет наводил на мысль, что под этой внешностью скрывается ранимая душа. Когда солнце коснулось его глаз, зеленая радужка совершенно побледнела, как будто он на мгновение оказался застигнутым врасплох. Уголки его хорошо очерченного рта вдруг опустились будто его собственные мысли были не такими уж счастливыми. Это напомнило ей о времени, когда они познакомились и он проводил большую часть лета в Бирлингдине. София сказала: — Я не знаю, как много ты помнишь о Клифтоне и моей семье, — она сделала паузу, но он не ответил. — Отец моей матери, дедушка Синклер, держал конный завод и конюшню и тренировал скаковых лошадей. Это было для него больше, чем времяпрепровождение, это было делом всей его жизни, и он добился больших успехов. Моя мать проявила к этому интерес, когда собственность перешла к ней, а отец возобновил лицензию на свое собственное имя. Но мама никогда не отличалась хорошим здоровьем, а папа подолгу отсутствовал, поэтому наша деятельность по коневодству пришла в упадок. Себастьян слушал очень внимательно и не перебивал. Она уловила его взгляд, брошенный искоса из-под густых полуприкрытых ресниц. Впервые ее осенило, каким приятным слушателем он может быть. Она улыбнулась ему, когда продолжила свой рассказ. — Я выросла среди людей, которые всю жизнь занимались этим делом, и они поощряли мою страсть ко всему, что имело отношение к лошадям и скачкам. Сознаюсь, я скорее проведу послеобеденное время на площадке для выездки, чем в самых элегантных магазинах на Бонд-стрит. Короче говоря, сэр, жокеи все еще ездят на лошадях Меткалфов в Нью-Маркете и Эпсом-Доунс. — Теперь я понимаю твое восхищение старой доброй королевой Анной. Она ведь сама содержала великолепные конюшни, не так ли? — И построила замечательное местечко в Нью-Маркете. — Она насмешливо посмотрела на него. — Ты уже не так удивлен тем, что я езжу одна? — Нет. Озабочен. Что стало бы с тобой, если бы ты упала? Несчастные случаи здесь не редкость, как нам хорошо известно! — Это для меня слишком дорогая привычка, чтобы отказаться от нее. Кроме того, мне нравится уединение, время, когда я могу побыть наедине сама с собой. — Ты намекаешь, чтобы я уехал? — спросил он. Она почувствовала себя смущенной. — Ни в коем случае. Он улыбнулся. — Превосходно. Ведь я как раз направлялся в Клифтон, чтобы нанести тебе визит. София мысленно поблагодарила его за то, что он отложил свой первый визит на столь долгое время. Кул подождал до тех пор, пока завершились все другие визиты. За это время ее навестили несколько семей, приходской священник, фермеры — все они пришли, чтобы выказать радость по поводу возвращения миледи домой. Новость о том, где она провела первую ночь после своего возвращения, обошла местное общество на следующее же утро, и, хотя это было совершенно неизбежно и далеко от того, чтобы считаться непристойным с точки зрения ее матримониального статуса и родственных связей с полковником Кулом, тем не менее София могла представить себе, что ее репутация могла быть скомпрометирована. Одно дело — предложить убежище ей, находившейся в критическом положении, и совершенно иное — любезно справляться о ней лично, а не при помощи посыльного в течение следующих нескольких дней. Она бы предпочла, чтобы по округе не распространялись слухи о том, что вдова и кузен сэра Эндрю Гамильтона не провели и часу порознь со времени ее приезда. — Вы уже обустроились? — спросил Себастьян, когда они повернули на хорошо протоптанную проселочную дорогу, ведущую по направлению к Клифтону. — Более-менее. Я полагала, что у меня здесь сохранилось множество необходимых вещей, но их, увы, нет. В скором времени мне придется поехать в Брайтон, чтобы погостить у друзей и сделать некоторые покупки.