— Чего скучаешь? — Да не скучаю я, — как можно небрежнее отозвалась я. — Садись, поболтаем. Наталья — моя единственная школьная подруга, довольно известный косметолог, красивая женщина, счастливая мать девчонок-двойняшек, похожих друг на друга, как две пуговицы от пальто. Наташкин муж учился с нами в параллельном классе, и вот он-то как раз полностью опровергает мою теорию о «побитых жизнью» мужчинах. Сохранился Влад в почти прежнем состоянии, все так же высок, строен и подтянут. Да и немудрено — при такой жене нужно быть в форме, иначе убежит, махнув хвостом. Верность никогда не значилась в списке положительных Наташкиных качеств, это я еще со школы помню. Бедолага Влад натерпелся от строптивой красотки… Однако с честью выдержал все испытания и сумел-таки окольцевать первую красавицу класса. У них совместный бизнес, очень преуспевающая клиника пластической хирургии. Я, правда, удивляюсь, как они могут вместе и работать, и жить, и даже выходные проводить — я бы сошла с ума. А Стрыгины — хоть бы что, живут, души друг в друге не чают. — Ты, Людмилка, совсем что-то пропала, — начала Наталья, перекинув ногу за ногу. — Ты хоть бы позванивала иногда, а то совершенно потерялась. — Да работы полно, — вяло отмахнулась я, не желая называть истинную причину моих редких звонков и визитов в дом Стрыгиных. Дело в том, что мы с Владом… как это помягче сказать… короче, связь у нас с ним была, вот что. Собственно, я сюда-то и идти не хотела исключительно из-за того, чтобы не наступать себе на больную мозоль — потому что Влад меня бросил. Но поддалась на уговоры Ангелины — одноклассницы и одновременно жены моего шефа. Мне жутко стыдно перед Натальей, она моя лучшая подруга — но и отказать Стрыгину в определенный момент я просто не смогла. Я любила его тайно еще со школы, примерно с того момента, как рассталась с Ворожейкиным. Влад же если и замечал меня, то только как приложение к его прекрасной Натали — я была у нее кем-то вроде Санчо Пансы. Конечно, с годами я сильно изменилась, вплоть до коррекции черт лица с помощью пластики, и теперь выглядела, как говорили окружающие, холеной и привлекательной. И бабник Стрыгин, вспомнив, видимо, мои бросаемые тайком взгляды и томное выражение лица, при возможности начал увиваться около. И я сдалась, хоть и понимала, что предаю Наташку. Сдалась. Не совладала с желанием узнать, каково это — быть с таким мужчиной. А потом… В общем, была — и сплыла связь наша… Я тоскливо посмотрела в ту сторону, где стоял Влад, о чем-то беседуя с Ворожейкиным. Господи, ну почему все так? Хотя конечно — по сравнению с Наташкой я просто бледная моль, даже несмотря на то, что одета я ничуть не хуже, и лицо мое теперь весьма даже ничего, и фигура в порядке — подтянутая, без единого грамма лишнего жира. Но не в тряпках, видно, дело… Вечер катился своим чередом — тосты, воспоминания, кутерьма, и вдруг все веселье было прервано истошным криком: — Влада убили! Влада Стрыгина убили! После долгой паузы тишину разорвал Наташкин протяжный вой. Она вскочила из-за стола, где, красиво забросив ногу на ногу, минуту назад сидела и беседовала с кем-то, и побежала к выходу из зала. За ней рванули и остальные. Тело Влада лежало в кустах сирени у крыльца ресторана. Как-то вышло, что голова оказалась как раз в ярком пятне света от большого фонаря, и потому кровавая лужа вокруг нее выглядела особенно страшно. Наташка сидела рядом с телом мужа прямо на траве, не заботясь о том, что кремовое платье будет безнадежно испорчено. При чем платье — когда рухнула жизнь… Через какое-то время приехала полиция, нас всех попросили вернуться в помещение, а еще через час в моей сумке обнаружили пистолет… Когда дверцы «воронка» захлопнулись, я, припав к маленькому зарешеченному окну, встретилась взглядом с Ангелиной. То, что я прочитала в нем, буду помнить, наверное, всю жизнь… В камере после всех процедур оформления я забилась в самый дальний угол, поджала ноги и задумалась. Как это вышло? Как так могло случиться? Что это было вообще? Ведь это так… неправильно! Этого просто не должно было случиться. …Моя личная жизнь как-то не задалась — после окончания школы я поступила в педагогический институт, но на факультете, разумеется, оказалось всего пятеро молодых людей, и те какие-то дефективные — да и кто из нормальных мужиков в начале девяностых поступал учиться на факультет биологии? В школе, куда я устроилась работать по окончании вуза, тоже был только один представитель сильного пола — предпенсионного возраста трудовик Геннадий Игнатьевич. Времени на дискотеки и кино у меня не было, как, собственно, не было и лишних денег. Моя мама тяжело больна — у нее парализована левая половина тела, результат обширного инсульта. Спасибо за это моему дорогому папане, на старости лет возомнившему себя ловеласом и ускакавшему к молодой стрекозлихе. Это и свалило маму, а через полгода папаня вернулся, поджав хвост и опустив уши — прости, мол, Тамарочка. Но и я уже была достаточно взрослой, чтобы громко и решительно выставить его обратно вместе с нехитрыми пожитками, что он успел забрать у своей пассии. Мама сильно переживала, обвинила меня во всех грехах, но я осталась тверда и неприступна в своем нежелании понять и простить предавшего нас отца, и ей ничего не осталось, как смириться. Но ходить мама больше не могла, да и обслуживать себя тоже, и мне приходилось работать еще и ночной няней в круглосуточном детсаду, потому что моей учительской зарплаты едва хватало на лекарства, массажи и еду. А ведь есть еще коммунальные платежи, есть какие-то непредвиденные расходы, да и я сама еще была совсем девчонкой, и мне хотелось нарядиться и хорошо выглядеть перед учениками. Поэтому приходилось подрабатывать там и сям, чтобы хоть чуть-чуть сводить концы с концами. Кроме детсада, я брала двух-трех оболтусов и подтягивала их по биологии, или помогала абитуриентам готовиться в вузы, где профильным предметом была именно биология. Так продолжалось вплоть до того дня, когда я совершенно случайно встретилась с Гелькой Разумовской. Ангелина налетела на меня в супермаркете, куда я обычно заходить стеснялась — со своим тощим кошельком я могла позволить себе только пачку жвачки. Но мама в очередной раз лежала в стационаре, ей нужно было хорошо питаться, и я зашла в этот музей купить индюшатины. В тот момент, когда моя рука растерянно блуждала над холодильником в поисках упаковки поменьше, меня кто-то взял за локоть. Я вздрогнула и разогнулась — рядом стояла невысокая полная женщина, лицо которой отдаленно напоминало мне кого-то. — Люся? — заговорила она низким голосом, и я тут же вспомнила — Гелька! Гелька Разумовская, моя соседка по парте с первого по пятый класс! Гелька, с которой мы делили эту самую парту не на жизнь, а на смерть, проводя каждый день карандашом черту ровно по центру — и не дай бог никому переместить локоть, обтянутый коричневым рукавом школьного платья, за эту межу! Гелька, после ухода которой у меня так и не было настоящей подружки вплоть до восьмого класса, когда сошлась с Натальей Куликовой… Но как же она изменилась, надо же! Располнела, разъехалась вширь… Волосы выкрасила в ярко-свекольный цвет, и они висят по плечам и спине, как веревки. На ней был красивый белый костюм со свободной длинной юбкой, немного скрадывающей полноту, босоножки на чудовищно высокой танкетке, а в волосы надо лбом небрежно воткнуты темные очки с надписью на стекле «Versace». — Геля… Надо же — столько лет, и ты меня узнала! — выдохнула я, и Гелька рассмеялась своим низким голосом: — Ну, это немудрено, Люсек, — ты все такая же крыска в очочках, и щуришься так же, как раньше — как будто сыр унюхала. Это меня укололо — я начала понемногу забывать свою школьную кличку «Люсинда-крысинда». Зрение с возрастом стало только ухудшаться, носить контактные линзы я так и не научилась, а потому очки стали моим фирменным аксессуаром. Правда, я старалась выбирать максимально дорогую оправу, насколько это позволял размер моего кошелька, но все равно ничего приличного купить себе не могла. И Гелька, уже в детстве не отличавшаяся тактичностью, даже не посчитала нужным скрыть то, как именно я выгляжу в ее глазах. — Ты зато изменилась, прямо не узнать, — буркнула я, и Гелька горделиво улыбнулась: — Ну так! Сейчас столько возможностей — только успевай поворачиваться. — А где ты работаешь? — Я? Работаю? — приподняла выщипанные брови бывшая подруга. — Бог с тобой, Люся! Если есть голова на плечах, можно самой ничего не делать — всегда найдется кто-то, кто за деньги выполнит все, что тебе нужно. Я удачно вышла замуж, муж мой… хорошо упакованный товарищ, скажем так. Фирма у него строительная — занимается ремонтами, работает в основном на госзаказе. А чтобы мне не было скучно, подарил большой магазин женской одежды, так что вот там я типа и работаю. А ты чем занимаешься? — Биологию преподаю, — пролепетала я, впервые в жизни испытав чувство неловкости за свои китайские спортивные брюки и дешевую футболку. — А-а, шкрабы, значит, — протянула Гелька с еле заметной издевкой. — И что — никаких попыток как-то изменить свое положение? — А чем тебе мое-то не нравится? — разозлилась я. — Зато не ворую, на свои живу! — Ну, это понятно. Пролетарская гордость, — съязвила Гелька. — То-то и смотрю, пакет с мясом самый микроскопический выудила, как только рассмотрела-то — с твоим зрением! Ладно, не дуйся, я ж не в обиду, чего ты! — Она схватила меня за руку, так как я отвернулась и пошла к кассе. — Стой, Люсек, ну, что ты, в самом деле! Я так рада тебя видеть! — Заметила я твою радость, — попробовала освободиться я, но безуспешно, Гелька держала крепко. — Я серьезно говорю — извини, брякнула, не подумав. Идем, посидим в кафешке за углом. — Как видишь, я не могу себе позволить! Мне еще в больницу надо к маме. — О, а что с ней? — с живым интересом откликнулась Ангелина, и меня вдруг прорвало. Очень трудно носить в себе все, а поделиться не с кем, и Гелька с ее вопросом пришлась очень кстати. Мы оказались-таки в кафе, хотя на меня покосился сперва охранник у входа, а затем и официантка в длинном черном фартуке поверх вишневого форменного костюма. Гелька заказала кофе и какой-то десерт, названия которого я прежде не слышала и даже не запомнила. — Ну, давай, вываливай, — велела она, достав из сумочки узкую пачку сигарет и зажигалку. Я говорила около часа, наверное. Гелька не перебивала, только машинально тянулась к пачке и брала очередную сигарету. В тусклом свете круглого светильничка, стоящего на столе, при этом маленькими звездочками вспыхивали камни в ее кольцах, и лучики от них разбегались по скатерти. Я же просто не могла остановиться, рассказывала про папашино бегство и возвращение, про мамину болезнь, про обнаглевших медсестер в отделении, где она лежала, про то, как мне приходится после школы бежать по ученикам, а потом, навестив маму, снова бежать — но уже в детсад на всю ночь. При подобном режиме дня я на самом деле ощущала себя загнанной в большое колесо крысой, которая мечется в бессильном ужасе и никак не найдет возможности выбраться оттуда. — М-да… — протянула Гелька, когда я, наконец, закончила и перевела дыхание, уставившись на лежащую передо мной кофейную ложечку. — А кофеек-то остыл у нас… Она небрежно махнула рукой, и тут же рядом с нашим столиком возникла девочка-официантка. Ангелина барским тоном велела заменить напиток и сразу потеряла всякий интерес к происходящему, сосредоточив свое внимание на мне. — Ты мне скажи, Люсек, — так и собираешься угробляться? — В смысле? — Да в прямом — так и будешь тащить на себе это все, даже не пытаясь как-то улучшить свое положение? Я подняла на приятельницу глаза, вмиг наполнившиеся слезами: — Геля… а нет выхода у меня… Я же не брошу маму… — Я не предлагаю тебе бросать маму, ты, бестолочь! — разозлилась почему-то она, подавшись ко мне через стол так резко, что я невольно отпрянула. — Я хочу просто помочь тебе. — Как?! — выкрикнула я истерично и вскочила. — Как ты можешь мне помочь?! Достанешь волшебную палочку, взмахнешь ею — и мама снова встанет на ноги?! Или превратишь меня в преуспевающую бизнес-леди, а мою халупу в «хрущобе» — в десятикомнатный дворец?! — Зачем тебе десять комнат? — спокойно поинтересовалась Гелька, стряхнув пепел и рассматривая кончик сигареты, и я вдруг опомнилась — что я несу, господи? Опустившись обратно на стул, я сняла очки и закрыла лицо руками. Ничтожность и безысходность собственной жизни привели меня в полнейшее отчаяние. Только проговорив все свои проблемы вслух, я отчетливо осознала, что нет выхода, и все, что мне осталось, так это смириться и тянуть лямку дальше с покорностью шахтной лошади — были в старину такие, что вертели всю жизнь огромное колесо, поднимавшее и опускавшее в шахту бадью с углекопами… Гелька тоже молчала, думала о чем-то, рассеянно глядя поверх моей головы. Не знаю, что за мысли роились в ее голове, но мне это было и неважно. В то, что Гелька может как-то помочь мне, я не верила. — Короче, так, Люська, — вдруг решительно заявила она, и я вздрогнула. — Сделаем так. Сколько времени тебе нужно, чтобы уволиться с твоей горячо любимой честной работы? — Что?! — я никак не могла поверить в то, что слышу это своими ушами. — Как это — уволиться? А жить на что?… — Так, короче, заткнись! — решительно пресекла Ангелина. — Недели на это, я думаю, хватит. За это время мы переведем твою маму в хорошую платную клинику и наймем ей высококвалифицированную сиделку. Потом ты… а, ну да… — она критически оглядела меня и сморщила нос. — Как в таком виде тебя полиция-то не забрала до сих пор, я просто удивляюсь! Я немного обиделась — ну да, я не Кейт Мосс, и прикид у меня не королевский — но что могу… — Но и это решаемо, — продолжала Гелька, словно не замечая моего состояния, и в глазах ее появился азарт. — У меня все-таки магазин, там тебя и приоденем. — Погоди… что значит — приоденем, что вообще происходит? — попыталась вклиниться я, но приятельница только нетерпеливо махнула рукой, как если бы отгоняла назойливую пчелу. — Потом сразу в салон — прическа, стилист, все такое. Так, все, не сидим, поднимаемся! — скомандовала она, достала из сумочки несколько купюр, небрежно сунула их под свою чашку и схватила меня за руку, вытаскивая из-за стола. Я настолько растерялась и обалдела от этого напора, что просто не могла сопротивляться и покорно тащилась следом за энергично двигавшейся к выходу Гелькой. Через полгода я уже и не помнила, как выглядела и как жила до встречи с Ангелиной. Она устроила меня бухгалтером в фирму своего мужа, оказавшегося, к слову сказать, очень приятным толстячком с добродушной улыбкой и мягким взглядом, и я возблагодарила маму, в свое время заставившую меня окончить курсы. Работа оказалась интересная и неожиданно легкая — все-таки я не дура какая-то, и, освежив знания, смогла быстро во все вникнуть. Мама теперь находилась под постоянным наблюдением Лены — квалифицированной медсестры, чьи услуги я могла оплачивать без всяких затруднений. Кроме того, я вдруг обрела какую-то уверенность в завтрашнем дне и даже расправила плечи, чувствуя, что могу буквально все. Мне нравилось следить за собой, поддерживать в идеальном порядке прическу, макияж и маникюр, покупать новые красивые вещи и навсегда забыть о китайских спортивных брюках с вытянувшимися после первой стирки коленками. Я решилась на операцию, после которой смогла отказаться от уродовавших меня очков, и первое время не могла привыкнуть к отражению в зеркале, а затем и на вторую — косметическую, подправила нос, губы — словом, преобразилась в лучшую сторону. Это вселило в меня уверенность, которой раньше так не хватало, я чувствовала себя привлекательной, и у меня появились даже поклонники, некоторым из которых я отвечала взаимностью. В общем, Ангелина оказалась не так уж не права, когда говорила, что наличие денег значительно облегчает существование. И вот в этот момент в моей жизни случился Влад Стрыгин. Он приехал в офис Гелькиного мужа, чтобы договориться о косметическом ремонте в своей клинике — по старой дружбе, так сказать, — и наткнулся на меня в коридоре возле кабинета шефа. — Люся?! — в голосе у Влада было столько изумления, словно я путем сложных пластических операций вдруг превратилась как минимум в Анджелину Джоли. — Это ты?! Не может быть! Не узнал, ей-богу… Мне почему-то стало обидно — в школе Стрыгин меня в упор не видел, я для него была просто зубрилка в очочках, непонятно почему всюду следовавшая за его распрекрасной Натальей. И даже то, что я по сей день являюсь едва ли не единственной Наташкиной подругой и довольно часто бываю у них дома, никак не изменило его отношения. Мне порой казалось, что он и имени-то моего не знает, а вот поди ж ты… Стоило прическу сменить, нос перекроить да одежду дорогую напялить — и вот вам. — Я, — буркнув это, я постаралась проскочить мимо, однако Влад поймал меня за локоть и удержал: — Слушай, Люсь… А что-то ты к нам не заходишь давно, а? Года два, поди?