Атмосфера здесь казалась изысканной и в то же время расслабляющей. Нас усадили у стойки бара из кованого железа, выполненной в форме подковы. Алексия, встретившая нас у входа, заявила, что здесь – лучшее место. Лукас рассеянно погладил мою обнаженную спину, и у меня по рукам побежали восхитительные мурашки. Хорошо, что я надела открытое платье, хотя на улице похолодало и над Нью-Йорком собрались темные грозовые тучи. – По-моему, ты счастлива, – сказал Лукас особенным глубоким голосом, которым говорил весь вечер. – Нравится? – Счастлива, – улыбнулась я, и глаза Лукаса, внимательно наблюдавшего за моими губами, вдруг потемнели. – Тут просто потрясающе. Спасибо, что привел меня сюда. – Ни с кем, кроме тебя, я не хотел бы здесь очутиться, Рози. Мое сердце пропустило удар; я ждала большего. Решила выяснить все до конца, хоть и понимала, что вопрос прозвучит глупо: – А с Тако? – Нет, – покачал головой Лукас, словно воспринял мои слова серьезно. Наклонился ко мне, едва не коснувшись моей щеки носом. – Только с тобой. Сидеть рядом, ужинать вместе, сдерживаться, чтобы не коснуться тебя лишний раз… О-ля-ля… Я сильная, я справлюсь. Сердце удалось усмирить, и теперь оно стучало размеренно. Правда, пульс почему-то бился в самых интересных частях тела, однако по мне этого не видно, не так ли? Надо что-то сказать – все равно что. Поддержать непринужденную беседу. – Похоже, аргентинско-японская кухня станет для меня наваждением. Лукас хмыкнул и слегка отодвинулся. – Алексия и Акэйн проделали потрясающую работу, составляя дегустационный сет. Боюсь, я не в состоянии буду выбрать любимое блюдо из тех изысков, что здесь подают. Выяснилось, что идея о смешении двух национальных кухонь появилась после того, как Алексия полюбила Акэйн – заместителя шеф-повара, – и они поженились. Так или иначе, их план способствовал росту популярности ресторана и укрепил его репутацию. Об этом рассказала Алексия, проводя для нас короткую экскурсию по «Зарато». Лукас слушал ее с неподдельным интересом, который каждый раз появлялся у него в глазах во время кулинарных экспериментов. Он увлекся так, что не замечал моих взглядов – а я пыталась запечатлеть его лицо в памяти. Лукас медленно провел пальцем по тонкой бретельке моего платья, и я тут же забыла, о чем только что думала. – А тебе какое блюдо понравилось? Что доставило самое большое наслаждение? На языке крутилось: «Больше всего мне нравишься ты. Самое большое наслаждение я получаю от тебя». – Даже не могу сказать. Все вкусно. – Ответ неправильный, – многозначительно улыбнулся он. – Кажется, я догадываюсь, но хочу услышать от тебя. Лукас был прав. Как же хорошо он меня изучил… – Самое-самое – пожалуй, моти. Лукас удовлетворенно заворчал и прочертил подушечкой пальца длинную линию вдоль моего позвоночника, остановившись у поясницы. – Я понял сразу – когда ты попробовала первый кусочек. Больше всего тебя поразила начинка из дульсе де лече, верно? Я кивнула, и у меня вырвался вздох – его испанский приводил меня в исступление. – Что такое? – осведомился Лукас, и в его глазах блеснула искорка. – Что за вздохи? Черт, как же он чувствует… – Ничего. Просто задумалась о моти. – Обманываешь, – упрекнул Лукас и, сняв руку со спины, коснулся моей порозовевшей щеки. – Кто тут покраснел, и, самое главное, почему? Давай-ка рассказывай. Эхо его мелодичного низкого голоса пробежало по моему телу и добралось до местечка между бедер. Время шло; я молчала. Если честно, не думала, что сумею ответить. – Эй-эй… Лукас потянул меня за локон, выбившийся из косы, на которую я потратила весь вечер. Наконец решилась, но он заправил прядь мне за ухо с такой нежностью, что у меня вновь пропал дар речи. – Не стесняйся, Рози. Это ведь я, не чужой тебе человек. В том-то и дело. Все мои мысли, все волнение – на лице, потому что он рядом… – Дело в твоей руке, Лукас. Ты гладишь меня по спине, да еще и говоришь по-испански. Я выпадаю в осадок, особенно от испанского. – Но… что в этом такого? Пришлось говорить правду – терять было уже нечего: – Вот это «дульсе де лече», – пробормотала я, безбожно коверкая произношение. – Подумала, что звучит сексуально, особенно в твоем исполнении. Лукас моргнул, а затем в его глазах появилось лукавое выражение. – Тебе нравится, когда я говорю на родном языке? Надо же, сообразил. – Ну… вроде того. – Хочешь, повторю? Специально для тебя, – предложил он и, не дожидаясь моего ответа – «Да, сэр. Пожалуйста. Сможете записать на диктофон, чтобы я иногда слушала?» – наклонился ко мне. Близко, очень близко. Его губы едва не касались моего уха. – Дульсе де лече… Жаль, что человеку не дано взмыть в воздух облачком эфира. Господи, как он меня возбуждает, и чем? Всего лишь тремя словами – самыми что ни на есть обычными. Да. Я возбудилась, врать не буду. – Тебе хорошо? – шепнул он в ухо. У меня вновь побежали мурашки по коже. – Еще раз? К своему удивлению, я кивнула и пробормотала: – Да, если можно. Лукас медленно и глубоко вдохнул, а потом заговорил: – Eres preciosa. Me recuerdas a una flor. A una rosa. Я ошеломленно открыла рот. Дрожа от вожделения, спросила: – Что это значит? Лукас едва слышно перевел: – Ты просто сногсшибательна. Напоминаешь прекрасную розу. – У меня перехватило дыхание. – И щечки у тебя красные, словно лепестки розы. Ты великолепна. Теперь я была точно не в своей тарелке. Что-то ненормальное, честное слово. Сердце частило, тело пульсировало от страстного желания, тоски и томления. Все это просто несбыточная мечта. А если она станет явью, я не выдержу. Слишком сильные чувства… Однако Лукас сказал, что я великолепна и сногсшибательна, причем на двух разных языках. Говорил он искренне – сомневаться не приходилось. Все мое существо кричало – он не выдумывает. Для меня игра точно закончилась. Другое дело, что вслух я это произнести не могла. Сегодняшним вечером завершался наш эксперимент. Последняя его часть – четвертое свидание. Мое сердце готово было разорваться. Если не сейчас, так завтра, когда я вернусь в свою квартиру и мы уже не будем видеться каждый день. Если не завтра – значит, через пару недель, когда Лукас уедет в свою Испанию. Я судорожно выдохнула: – Спасибо тебе… – Спасибо? – удивленно наклонил голову он. Я отвела взгляд, хотя мне хотелось смотреть и смотреть ему в глаза. – Да. Сегодняшний вечер – потрясающий романтический поступок с твоей стороны. Так оно и было. Фаза четвертая – романтический поступок. В романах такое обычно происходит после серьезной размолвки, когда чувства подвергаются суровому испытанию. Правда, вряд ли это применимо к нашему случаю – у нас, как ни крути, эксперимент. Вероятно, через четвертую фазу можно было спокойно перепрыгнуть. Лукас ничего не ответил; просто сидел и разглядывал меня, и на его губах играла легкая, почти печальная улыбка. Я потянулась за фужером, пытаясь подобрать нужные слова. Решила наконец задать вопрос, который давным-давно крутился в голове. – Могу я тебя кое о чем спросить, Лукас? – Все что угодно, ты же знаешь. – Ты никогда не рассказываешь об Испании… Последний вечер – пора попытать счастья. Он ни разу не говорил о своей травме, не вдавался в подробности случившегося. И все же я тешила себя надеждой, что рано или поздно Лукас вернется к прежней жизни. – Максимум, что я слышала, – несколько слов о Тако и о бабушке. Знаешь, у нас был план привезти ее сюда вместе с собакой, но она сказала, что сыта Нью-Йорком по горло. Пару лет назад была здесь, навещала Лину. Говорит, тут все настолько огромное, что у нее появляется… хм… цыплячья кожа. Чаро не смогла перевести мне это выражение.