– И держитесь отсюда подальше, – посоветовал один из сидевших сзади. – Теперь это уже не ваше дело, а наше. И не вздумайте кому-нибудь рассказать о том, что произошло: это расследование засекречено, вы поняли? Он кивнул. – Не слышу ответа, Невё. – Да, я понял. – А теперь возвращайтесь домой. К вашей очаровательной жене и не менее очаровательной дочке. В дом тринадцать-бис по авеню Франсуа Миттеран в Сен-Годане… И позабудьте обо всем, что здесь произошло. Вас это больше не касается. Теперь все в наших руках, Невё. Четверг 24 Утром в четверг Сервас проснулся рано. Леа и Гюстав еще спали. Он вошел в кухню и включил кофеварку. Потом, с чашкой кофе в руке, вышел на балкон, вдохнул свежий утренний воздух и взбодрился. На востоке, над крышами домов, небо еще только начинало светлеть в предчувствии утра. Снизу доносился шум грузовиков: это дворники собирали выставленные на улицу мусорные мешки. Мартен вернулся в гостиную, включил телевизор и убавил звук. Речь шла все о том же: о новой самоизоляции. Каждый высказывал свое мнение, как бы он поступил, каждый пытался что-то советовать (как сделать лучше, естественно). Взгляд его упал на брошюру движения «Медицина без границ», лежавшую на низком столике. Он уселся на диван и принялся ее листать. В ней говорилось об ужасной ситуации на востоке Буркина-Фасо, где тысячи людей жили в постоянном страхе перед вооруженными нападениями, похищениями, грабежами… Отсутствие элементарных средств гигиены, лекарств, острая нехватка врачей, которых часто просто похищали, и младшего медперсонала грозило эпидемиями. В этих жутких условиях такие, как Леа, старались помочь населению, обитающему вообще на другом континенте, с другим цветом кожи, а зачастую и с другими вероисповеданиями. Но все они принадлежали к человеческому роду – вот что единственно важно и в глазах Леа, и в глазах Мартена. Он вдруг почувствовал себя виноватым. Виноватым в том, что хочет удержать ее возле себя, чтобы она принадлежала только ему. Нет: ему и Гюставу… А это совсем не одно и то же. Он прекрасно понимал, что принесла с собой Леа им обоим: Гюстав стал спокойнее, веселее, да и просто счастливее с тех пор, как Леа стала жить с ними. Да и он тоже победил свои бессонницы и позабыл, что такое просыпаться одному, когда каждый прожитый день превращается в ремейк фильма «День сурка», и позабыл вечера, похожие на меблированную пустыню, где раздается только звук включенного телевизора, Малера с виниловой пластинки или звон подноса с едой, поставленного на диван. А когда просыпаешься с кем-то рядом, когда завтракаешь вместе, играешь с Гюставом на ковре в гостиной, а потом глубокой ночью долго разговариваешь, иногда прерывая разговор взрывами смеха, – это счастье или нет? Он не знал, но ему казалось, что очень похоже. Со стороны спален он уловил какое-то движение, положил на место брошюру и вернулся на кухню. Все-таки она еще не приняла решения. С одной стороны, он предпочел бы все узнать сразу, а с другой стороны, боялся ее вердикта. Он включил планшет и увидел сообщение от Марго: margot.servaz@gmail.com. Его двадцатидевятилетняя дочь буквально расцвела в Квебеке. У нее был двухлетний сын, муж, работа в издательстве. Когда они виделись последний раз, он подумал, что непокорная девчонка-панк, которая умудрилась-таки, благодаря своим блестящим оценкам, поступить в подготовительный класс одного из самых требовательных вузов региона, теперь очень изменилась[37]. Он открыл письмо. Ты не скучаешь по внуку? Теперь у тебя есть хорошая отмазка, чтобы не приехать, со всем этим свинством, когда закрыто все сообщение и по воздуху, и по суше. Мы по тебе скучаем. Я по тебе скучаю. Вот и еще один приступ вины. По большому счету Марго его упрекнула – хотя в последней фразе и подсластила пилюлю – в том, что он как дед далеко не на высоте. В кухне появилась Леа. – Привет, – сказала она, и он понял, что топор войны еще не закопан. Она чмокнула его краешком губ, и он подумал, что не помнит, когда еще они были бы так далеки друг от друга. – Я сам отвезу Гюстава в центр досуга сегодня утром, – объявил он, наливая себе еще кофе. – Вот как? Но ведь сегодня не твой день… – Я несколько дней подряд возвращался поздно, и мне хочется подольше побыть с ним. – А твое расследование? – Совещание в десять. – Привет, папа, – сказал Гюстав, входя в кухню. – Привет, моя радость. Ну что, злаки? – Злаки! – отозвался сын, пододвигая стул и садясь за стол. – А еще фрукт, – перебила их Леа, поворачиваясь к блендеру. У нее за спиной Гюстав посмотрел на отца и скорчил гримасу: он не очень любил смузи. Однако комментировать не стал. Сервас улыбнулся, глядя на сына. Просто удивительно, насколько изменился его темперамент с тех пор, как в доме появилась Леа. Как быстро ей удалось побороть мрачный настрой мальчика и окружить его нежностью и весельем, никогда не давя на него своим авторитетом. Он тоже скорчил рожу, но сделал это по-клоунски смешно, и Гюстав рассмеялся. «Это случилось!» – подумал он, любуясь своим белокурым сыном. Ребенком, который благодаря им позабыл о жестокости мира и видел только доброту, любовь и радость. Это случилось. В очередной раз он попытался создать семью. Он держал счастье за руку. В гармонии жили три таких разных человека, прекрасно дополняя друг друга. Это продлилось столько, сколько продлилось. Выходя из метро у полицейского управления, он увидел толпу. Несколько десятков человек потрясали плакатами и выкрикивали слоганы типа: «Справедливости к Мусе!», «Долой преступность в стране!» Остальные выкрикивали угрозы в адрес полицейских. Он заметил несколько съемочных групп телевидения, одна из которых вела прямой репортаж, и одного из дикторов информационного канала. Он стоял с микрофоном на фоне протестующей толпы, и лицо его было Сервасу знакомо. Это означало, что дальше расследование пойдет под прикрытием национальных интересов. Такую новость хорошей не назовешь… Чтобы не идти перед манифестантами, которых сдерживало полицейское подразделение, и не попасть в камеру оператора, он предъявил пропуск и вошел в здание через двор, где парковались автомобили. На третий этаж он поднялся в надежде, что не нарвется на начальника. Не тут-то было. Словно повинуясь шестому чувству, окружной комиссар выглянул из кабинета, как раз когда Сервас выходил из лифта. Наверное, Шабрийяк увидел в окно, как он входит в здание. – Сервас! – резко бросил он. – Да? – Ко мне в кабинет! Мартен вздохнул, вошел в прихожую, поздоровался с секретаршей патрона и вошел в кабинет окружного комиссара, гораздо более просторный, чем его собственный. – Закройте дверь. Вы видели это безобразие внизу? Где вас носит? Новости есть? Несколько секунд Сервас соображал, стоит ли говорить о Лемаршане. Пожалуй, слишком рано. Надо добыть побольше материала. – Мы исследовали несколько следов. – Вижу. Ничего вы не исследовали. Вы отдаете себе отчет, в каком дерьме оказались? Если вы быстро не найдете, кто это сделал, кварталы взорвутся. А я не хочу, чтобы отсюда начались атаки на комиссариаты со смертельным исходом! Шевелитесь! И вот еще что: я хочу, чтобы вы выяснили, кто тот сукин сын в вашей группе, что разболтал сведения прессе. Сервас мрачно кивнул. – Вы в курсе нападения в Ницце? – Что? Какое нападение? – Резня в церкви полчаса назад. Трое убитых, у двоих перерезано горло. Нападавшего нейтрализовала муниципальная полиция. Страна на грани социального взрыва. Давайте, шевелитесь! Сервас не нашелся что сказать. Кроме того, что не видит никакой связи… – Через два часа состоится пресс-конференция о начале расследования. Я хочу, чтобы вы присутствовали. Серваса передернуло: – Я? А что я скажу? Не думаю, что это хорошая идея, чтобы моя физиономия появилась на этой стадии расследования в газетах или на телевидении. Это может нам потом помешать. – Я не спрашиваю вашего мнения, – возразил окружной комиссар. – И хочу, чтобы присутствовали не только вы, но и вся ваша следственная группа и все, кто принимает прямое или косвенное участие в расследовании. Нужно показать прессе, что мобилизован максимум персонала… – Полагаю, что буду полезнее здесь, в деле, – настаивал Мартен. Шабрийяк стал похож на раздувшийся сверх меры воздушный шар. – Повторяю, майор: я вашего мнения не спрашиваю. И не советую вам на будущее разговаривать со мной таким тоном. Знаете, в чем ваша проблема? Вы вовсе не такой блестящий сотрудник, каким себя возомнили. * * * Венсан говорил по телефону, когда Сервас вошел к нему в кабинет. – Минуточку, пожалуйста, – сказал его заместитель, зажав трубку ладонью. – Звонит человек из транспортного отдела. Он нам отправил рапорт по электронной почте. Говорит, что обнаружил следы автомобилей в грязи на подъезде к той поляне. Степень накачки, периметр колес, повторы отличительных знаков… Короче, он считает, что в ночь убийства Мусы Сарра на поляне были два седана и один фургон. Фургон… Он слушал дальше. – Но, к сожалению, у нас не хватает признаков, чтобы точно определить марки и модели. Но если мы обнаружим эти автомобили, то можно будет их опознать по рисунку протектора. Еще одно: звонила мать Мусы. Она хочет разговаривать только с тобой. Сервас застыл на месте: – Она сказала, что ей нужно?