Сервас провел рукой по лицу. Он был вымотан. От ночного ливня, от вспышек света и плохой видимости у него устали глаза, и он без конца тер опухшие веки. Съезжая с шоссе № 20 возле Фуа, он проехал по маленькому средневековому городку на запад и выехал на дорогу, петлявшую по холмам. Вскоре все дома исчезли из виду, остался только черный лес и крутые повороты. Дождь кончился, и над деревьями, в просветах среди рваных облаков, стала проглядывать луна. Ему вспомнилась такая же ночь, когда они нашли тело Мусы Сарра, и голова оленя в целлофановом пакете. На него они тоже станут охотиться? Нет, на его счет у них другие планы, он в этом уверен. Пять минут спустя он по главной улице пересек деревню и выехал на прямую, как стрела, дорогу. Судя по навигатору, до цели оставалось три километра. Следуя указаниям, которые ему дал генерал, Сервас выключил свой телефон, чтобы его невозможно было обнаружить по геолокации. Он прошел последние повороты, выехал на песчаное плато и в лунном свете увидел его. Замок. И знакомую окружную стену. Ворота были открыты. Сердце у Мартена забилось, когда он, притормозив, въехал в парк по гравийной дороге, расплескивая лужи, и сквозь лобовое стекло увидел медленно, как в кино, наезжающий на него фасад. На самом деле он чувствовал себя до странности чужим тем событиям, которые должны были вот-вот развернуться. Одна часть его сознания словно отделилась, чтобы рассматривать эти события издали и расчетливо их оценивать. Он резко затормозил перед крыльцом. Вышел из машины. Захлопнул дверцу, не переставая наблюдать за фасадом, который, как гора, возвышался перед ним, но никого не увидел. В ровной линии окон не наблюдалось даже отблеска света. Тем не менее несколько машин стояли на гравийном покрытии двора. Наступившую тишину нарушали только тяжелые капли, после ливня падавшие с веток. Когда порывы ветра шевелили ветки, Сервасу казалось, что парковые деревья своим влажным шелестом разделяют его тревогу. * * * Он поднялся по ступеням крыльца в свете луны, этой просфоры в дароносице ночи. Высокая дверь была не заперта, словно его ждали. Толкнув тяжелую створку, Мартен вошел в высокий, длинный и широкий коридор, в конец которого из полуоткрытой двери просачивался желтый свет, оставляя на полу тонкую полоску. Его шаги гулко отдавались в облицованном плиткой коридоре, и было во всем этом что-то театральное и чуть-чуть кинематографическое. И сейчас его сознание тоже воспринимало все как бы со стороны. Такое состояние обычно приписывают людям в статьях о смерти. Он потянул на себя тяжелую дверь. Перед ним оказалась скупо освещенная просторная гостиная. В камине горел огонь. Повсюду чучела охотничьих трофеев, по стенам в полумраке развешаны гобелены, драпировки и картины серьезных мастеров. Увидев людей в масках, он даже вздрогнул. Перед ним полукругом стояли шимпанзе, лис, волк, медведь, гепард и бык… – Добро пожаловать, майор, – произнес высокий петух с красным гребнем и ярко-синими глазами, стоявший в середине. 59 Сервас прекрасно понимал, что это все постановка, и ни один волосок не поднялся дыбом на его предплечьях. Все маски животных повернулись к нему, и сквозь прорези на него уставились блестящие глаза. Настала давящая, неспокойная тишина, которую никто не отваживался нарушить. Поскольку все молчали, он оглядел комнату, полную каких-то фантастических теней, а потом перевел взгляд на звериные морды, и его передернуло. Он напряг слух, в надежде услышать хоть один слабый звук, хоть намек, что Леа где-то здесь, недалеко от него. Но не услышал ничего, кроме потрескивания дров в камине и шума собственной крови, стучащей в висках. Но нет. Он услышал еще кое-что… Музыку… Далекую. Приглушенную. Она лилась, должно быть, из соседней комнаты, из-за двери, которую он заметил слева от себя. Бетховен. Седьмая симфония. Ларгетто. Эту часть он всегда воспринимал как зловещую похоронную музыку. По его телу прошла дрожь. Может, ему таким образом показывают, что его ожидает? А Леа?.. – Освободите ее немедленно, – сказал он высокому петуху с красным гребнем. – Как только закончим. Я даю вам слово, майор. Он увидел, как высокий человек снял маску, и сразу создалось такое впечатление, что из комнаты все исчезли и остался только он один. Все внимание оказалось приковано к его невероятно синим глазам. Генерал Тибо Доннадье де Риб медленно подошел к Мартену в свете огня из камина. – Прежде всего, поймите нас правильно, майор: все, чем мы здесь занимаемся, относится исключительно к политике. Аристотель говорил, что политика является главной среди наук. И он был прав. Мы делаем это ради вас, ради ваших детей, ради граждан этой страны. Мы сражаемся за них. Против тех невидимых диктатур, которые ежедневно увеличивают свое влияние на нашу страну. Эти преступные сообщества хотят сделать из нее наркогосударство наподобие Мексики или Колумбии. Преступные судьи ставят себя над Республикой и применяют законы по своему усмотрению. Мы боремся против влияния меньшинства, которое желает запугиванием, силой или созданием хаоса навязать свой диктат большинству. Против влияния гигантов интернета, которые хотят моделировать наши жизни по своим понятиям. Мы сражаемся не за себя, а за честь, за родину, за справедливость и свободу, майор. За вашу свободу, за свободу грядущих поколений и тех, у кого нет ни сил, ни средств защитить себя… Его низкий голос звучал очень убедительно и зазывно, такой голос вполне мог повести за собой кого угодно. – Мы с вами, майор, – продолжал он, – из тех, кто пользуется уважением. Мы не святые и не герои. Но люди нас уважают… – У нас нет ничего общего, – возразил Сервас. Генерал на секунду сощурил свои синие глаза. Но только лишь на секунду. – И все же нас хотят выставить виновными, – продолжил он, не обращая внимания на замечание. – Виновными в том, что защищаем свою страну, в том, что применяем вполне законное насилие, покровительствуя честным гражданам. В том, что мы родились на этом континенте и хотим сохранить нашу цивилизацию, в том, что нам нравится наш образ жизни, что мы едим мясо, курим и пьем алкоголь… Как у Кафки: мы должны искупить неизвестно какую вину, даже не зная, в чем мы виноваты. Как у Ницше: любая ценность может обернуться своей противоположностью, и жертва может стать преступником, а преступник жертвой. – «Законным насилием» вы называете охоту на живых людей? Генерал резким жестом отмел возражение. – Те, на кого мы охотились, были преступниками, которым удалось улизнуть от наказания, пропорционального страданиям их жертв, – ответила за него огромная бычья голова, черная и лоснящаяся. – Судьи в этой стране не соблюдают уголовный кодекс. Я никогда не видел, чтобы хоть кто-нибудь подвергся наказанию, предусмотренному законом. Приговор суда никогда не соответствует ущербу, нанесенному жертве преступления. Никогда… В наших судах принято ложное правосудие, майор, и вы это знаете. То самое ложное правосудие, что плодит невероятное количество несправедливости… Судья, мгновенно понял Сервас. Под маской быка прятался магистрат. Шампетье. Заместитель генерального прокурора. В огромной морде быка было что-то действительно устрашающее. – Вот только независимо от того, что убийство вообще не кажется мне пропорциональным наказанием, в этом случае виновный не был виновным: Муса Сарр никого не насиловал. – Правда это или нет, но в любой войне существуют издержки, – возразил синеглазый генерал. – Потому что это война?.. – Разумеется. Война за цивилизацию, за наш образ жизни, война за спасение этой страны от хаоса и варварства, которые ей грозят. Пока еще есть время… * * * 22:52. Они позвонили в высокие, выкрашенные черной краской ворота, ощетинившиеся острыми концами продольных прутьев. Дом стоял в одном из самых богатых кварталов Тулузы. По краям ворота обрамляли два белых столба. На одном висела камера слежения, в другой был вмонтирован блок вызова. – Да? – ответил высокий старческий голос. – Прошу прощения за беспокойство, месье, я знаю, что сейчас воскресенье и уже поздно, но нам очень срочно нужно поговорить с мадам префектом. Передайте ей, пожалуйста, что я Самира Чэн, лейтенант уголовной полиции Тулузы. – Кто? – Лейтенант Самира Чэн! Уголовная полиция Тулузы! Это очень важно и срочно! – Оставайтесь на месте. Можно подумать, что они сбегут… Самира, Венсан и сопровождавший их лейтенант Генеральной инспекции Национальной полиции прождали добрых три минуты. Потом раздалось жужжание электронного замка, потом щелчок, и створки ворот чуть приоткрылись. Самира их толкнула. Ух, ничего себе… Маленький японский садик, обнесенный белой стеной, воплощал собой полное спокойствие и вызывал в памяти какую-то нематериальную картину. Они прошли по выложенной плиткой аллее, петлявшей между лампами, вмонтированными в землю, кустами самшита, остриженными в виде шаров, соснами, трепетавшими под ливнем, и крупными карликовыми деревьями в метр ростом. Где-то рядом журчал в темноте бассейн. А в конце аллеи их встретил улыбающийся Будда, освещенный прожектором. Однако хозяйка дома, поджидавшая их на крыльце, к буддийской секте явно не принадлежала и не улыбалась. – Я надеюсь, это действительно важно, – с ходу бросила префект тоном, который не оставлял сомнений: если это не окажется важным, то лучше им сразу убраться подобру-поздорову. На ней была водолазка и спортивные брюки, бесформенные, но, несомненно, удобные, и бархатные туфли без задников. Самира подумала, что даже в таком виде она сохраняла ауру властной и несокрушимой уверенности. Но у Самиры были сейчас совсем другие заботы, и она вовсе не собиралась заискивать перед префектом. – Лейтенант Самира Чэн, следственная группа майора Серваса, – сказала она. – Со мной капитан Эсперандье и лейтенант Фремон из Генеральной инспекции Национальной полиции. Прошу прощения, что явились в воскресенье, но дело очень важное и не терпит отлагательств. К сожалению, до окружного комиссара Шабрийяка дозвониться не удалось. Мишель Сен-Амон стрельнула в нее взглядом. – Если это настолько срочно, я советую вам по возможности кратко и ясно изложить суть дела, раз уж это по вашей части, лейтенант. * * * – Сейчас уже наступил момент, когда эта страна оказалась на краю бездны, – сказал генерал. – Власть, порядок и законы в ней попираются ногами. Универсализм и гуманизм, скреплявшие наше общество, повержены людьми, которые хотят насильно, против воли большинства насадить свою смертоносную идеологию, воспользовавшись слабостью нашего правительства. А в это время наши теневые олигархи, чья жадность уже перешла все границы, захватывают все больше богатства и привилегий. Он впился своими синими глазами в глаза Серваса. – В результате угроза обрела множество форм. Она с успехом принимает облик террористов, наркодилеров, налетчиков, то есть всех, кто нападает на устои государства. В результате наркобароны устанавливают в кварталах свои законы, там бесконтрольно циркулирует оружие, страну разлагает криминальная экономика, каиды владеют наркотрафиком, оружием и человеческими ресурсами, финансируют фундаментализм, который с каждым днем укрепляет свое влияние. В результате преступники, отбросы общества всех мастей перестали бояться полиции, и даже центры городов превратились в поля сражений. Они убивают детей, учителей на пороге школы, священников в церквях, полицейских и жандармов… Сколько жертв вам еще понадобится, чтобы вы начали реагировать?.. Чтобы вытащили головы из песка? В результате страна оказалась на грани гражданской войны, а политики ничего не предпринимают. Он прекрасно владел голосом, и чем холоднее становился голос, тем ярче синели глаза. От звука этого голоса у Серваса завибрировало солнечное сплетение. – Жизнь – это борьба, майор. Мы об этом позабыли. Мы ослеплены нашей идеологией, безумными идеями наших гуманных ученых и нашим западным видением мира, которое буквально сочится прекраснодушием. Мы позабыли, что мир – штука жесткая, мы разучились защищаться, отказались от справедливых наказаний, эквивалентных содеянному. И все это вместе привело к тому, что мы позволили монстрам расти и множиться на нашей земле. Он снова заглянул прямо в глаза Сервасу. – С этим малодушием пора кончать, и пора кончать прятать головы в песок… Надо смотреть на реальность, какова она есть, а не какой нам бы хотелось ее видеть: мы находимся в состоянии войны… Отсветы пламени плясали в синих глазах. Генерал возвышался над комнатой, как статуя Командора. – И единственное решение, которое вы нашли для достижения ваших целей, – это охотиться, как на дичь, на мелких правонарушителей без размаха? – вызывающе сказал полицейский.