– И здесь тоже! – Вы задержаны! – Руки вверх! Руки вверх! Вот так: вы задержаны! Крики внезапно стихли. Мартен вместе со всеми поднял руки. Дым разъедал ему горло, он кашлял, у него кружилась голова. Когда его окружили, он не сопротивлялся. – Этого не трогать, – раздался у него за спиной чей-то голос, и по цементу застучали шаги. Голос был знакомый… Он обернулся и увидел, что к нему по проходу спешат Эсперандье и Самира. – Леа в надежном месте, – сразу сказала она Мартену. Он вздохнул с облегчением. Слава Богу, Леа жива и свободна… В ушах у него гудело, словно повсюду роились пчелы. Голова болела. Взглянув на Рафаэля, он ощутил, как гнев снова захлестывает его. Не сдержавшись, он уже сделал шаг, чтобы ринуться на лейтенанта, но Самира удержала его за руку. – Это благодаря ему мы сюда вошли, – сказала она. – Кац нас предупредил… – Похоже, в последний момент в нем проснулась совесть, – сказал Венсан. – А может, вдруг испугался последствий… Самира бросила на него осуждающий взгляд. – Он не внедрялся в группу, – сказала она. – Он принимал в ней участие. Это к нам его внедрили… Сервас буквально буравил жестким взглядом глаза белокурого лейтенанта. А во взгляде, которым ответила ему сникшая тень Рафаэля Каца в наручниках, он прочел печаль и в то же время вызов. – Нет, – сказал Рафаэль, – это было простое везение. Генерал – мой крестный отец. Это он настоял, чтобы я внедрился в ряды полиции Тулузы, как когда-то, задолго до меня, поступил мой отец. И, как я уже говорил, в школе полиции я услышал разговоры о вас, майор. А потом, по чистой случайности, нам поручили это расследование, и я понял, кто за всем этим стоит, когда генерал со мной связался. Все это я сделал ради него… Потому что сегодня нам нужен именно такой человек. Потому что у нас больше нет правосудия, и необходимо, чтобы кто-то взялся за это дело. Потому что нельзя больше позволять мерзавцам без конца побеждать, насаждая хаос и тревогу… Но я возражал против этой истории с шантажом и самоубийством, майор… Голос его затих. А Сервас вглядывался в лицо своего следователя и не был уверен, что он действительно говорит с Рафаэлем Кацем. – Судья наверняка учтет, что под конец он пошел на попятный, – заметил Венсан, пожав плечами. – Но это не отменяет всего, что тому предшествовало… – Ладно, пора заканчивать с этим безобразием! – резко сказала Самира гротескному хороводу. Снимайте маски! Все! Дайте полюбоваться на ощипанный задний двор! Одно за другим из-под масок показались растерянные, взволнованные, искаженные бледные лица. Лица побежденных. Сервас вспомнил маленькую лекцию об омарах, которую Рафаэль прочел им в первый день своего появления в кабинете: «Что же до омаров, то химические процессы в мозгу омара-победителя существенно отличаются от тех, что происходят в мозгу омара побежденного. И у людей то же самое…» Похоже, что Рафаэль Кац на этот раз оказался прав… Один из членов RAID сдернул последнюю маску. Вот тогда-то и Эсперандье, и Самира, и Мартен застыли на месте. 62 Генерал замер и прислушался. Взрыв. Похоже на грохот петарды на празднике 14 июля. Ночь содрогнулась и качнулась. Рвануло где-то возле пристроек. Он знал, что это такое: шумовая граната. Значит, они приступили к действию. У него оставалось мало времени: через несколько секунд они ворвутся в замок. Но одно дело – окружить пристройку, и совсем другое – сориентироваться в лабиринте замка. Он не ошибся, почуяв слишком крепкий запах туалетной воды. Никто из его людей такой водой не пользовался. Ведь он же был хищником и развил до небывалой остроты все свои пять чувств за долгую карьеру на полях сражений: в конголезских лесах и в горах Афганистана, на улицах Бейрута и в кромешной тьме ночей Берега Слоновой Кости. – Надо уходить, – сказал Кьевер. Его верный Кьевер… Он в последний раз оглядел комнату. Коллекцию глобусов, старинные книги, корешки которых поблескивали в свете ламп. Плутарх соседствовал с Гомером, Шатобриан с Монтерланом, Кессель с Малапарте, Грамши с Вебером. Взгляд его скользнул по нижней полке книжного шкафа. Он бережно провел рукой по дереву и нажал на полку под старинным изданием «Техники государственного переворота»[70]. Тотчас же зажегся и погас зеленый огонек не больше булавочной головки, и раздался щелчок. Тибо Доннадье де Риб отодвинул стенку шкафа, и показались ведущие вниз ступени. Лестница была слабо освещена. Он стал спускаться, за ним шел Кьевер, который закрыл и запер потайной выход. – Им понадобится много времени, чтобы найти этот выход, генерал. Генерал, сощурившись, оглядел лестницу до самого низа и туннель, идущий под садом. – Они наверняка перекрыли все дороги, сказал он. Нам остался единственный путь к отступлению: по холмам. Верхом… Он провел рукой по бедру, нащупав «кинжал Легиона», который в действительности был штыком от винтовки US 17, переделанным в кинжал, с которым он не расставался с восьмидесятых годов. На нем были боевая камуфляжная форма и походные ботинки, а на поясе висел старый добрый «глок 17». Генерал посмотрел на часы: 0:12. Его шаги гулко отдавались в сыром туннеле. Чтобы за ним поспевать, Кьеверу приходилось почти бежать. Он смотрел на высокую фигуру, идущую впереди, и думал о том, что этот человек принадлежал к другой эпохе, к другой породе. Как же он им восхищался… Вдоль коридора вокруг зарешеченных ламп светились туманные ореолы. С потолка падали капли. Они дошли до другой лестницы, ведущей на поверхность. Генерал нажал на кнопку выключателя. Наверху, под дверью, показалась узкая полоска света. Он поднялся по лестнице и сделал Кьеверу знак подождать. Прислушался. Ничего. Тогда он потянул на себя створку двери. Лестница вывела их прямо в конюшни. В нос ударил сильный запах лошадей, навоза и моющих средств. Кьевер вспотел, глаза сразу защипало. Несмотря на жару внутри конюшни, он был почти уверен, что на лбу у генерала не проступило ни капли пота. Он зашагал вслед за генералом. По обе стороны прохода, помахивая шелковистыми хвостами, почетным караулом выстроились мощные крупы коней в стойлах. До Кьевера откуда-то донесся шум вертолета и приближающийся вой сирен. Генерал шел по проходу и открывал стойла одно за другим, и с каждым клацаньем двери кони все больше приходили в возбуждение. Генерал посвистывал и цокал языком, и отовсюду ему отвечало тихое ржание. Кони принялись бить копытами. Кьевер увидел, как он отпер двустворчатую дверь входа и распахнул ее настежь в дождливую ночь. Кьевер замер. Снаружи доносились далекие голоса, было слышно, как кто-то перекрикивается. Они, видимо, думали, что генерал в замке. А тот, вернувшись назад, входил в каждое стойло и одного за другим выгонял коней, громко щелкая языком, как делают пастухи. Лошади заржали громче и занервничали, а потом, словно обезумев от страха, ринулись прочь из конюшни. Сердце у Кьевера забилось в унисон с сердцами коней, и их страх передался ему. Одно из этих дивных благородных животных задело его, и он чуть не упал, глухо ругнувшись, но успел отскочить. Голова у него закружилась. Кони бежали к выходу, толкая друг друга, и он оказался в самой середине образовавшейся свалки. Копыта грохотали, отовсюду раздавалось разноголосое ржание. Ему с трудом удалось устоять, прижавшись к стене, чтобы кони его не опрокинули и не затоптали. За лошадьми широким шагом шел генерал, и его синие глаза сверкали. Он был словно в трансе, им овладело безграничное и безумное бешенство. Таким Кьевер его никогда не видел. – Сдайтесь полиции, Кьевер, – властно сказал генерал, проходя мимо него. – Вы в наших собраниях не участвовали и в охоте тоже, вы даже об этом ничего не знали… Остальные это засвидетельствуют, и судьи вернут вам свободу… Спасибо, Кьевер! Отправляйтесь к вашей супруге, она, наверное, с ума сходит от страха за вас. Вы были самым верным и самым преданным из моих солдат, я никогда этого не забуду… Вы поистине человек чести. Кьевер почувствовал, как на глаза набегают слезы. Значит, здесь вот так все и кончилось? Все эти годы. Все битвы, где они бились вместе. Дух товарищества, высокие ценности. И все ради вот этого? Где они нынче, эти ценности? В каком мире они живут? Генерал был человеком, который делал этот мир более переносимым для него. А теперь он остался один. Совсем один… Кто же он теперь? Его мозг отказывался это принять. Он попытался это как-то осмыслить, но голова его была пуста. Со слезами на глазах он наблюдал, как генерал ухватился за гриву последнего коня и одним прыжком вскочил ему на спину с ловкостью, поразительной для его возраста. * * * Самира, Венсан и Мартен смотрели на того, кто стоял перед ними. Банда генерала, видимо, действительно внедрилась в самую верхушку полицейской иерархии. «Сколько же еще полицейских, следователей, охранников, жандармов и военных в нее входили?» – спрашивал себя Сервас. Вспыльчивый окружной комиссар Шабрийяк утратил всю свою заносчивость. В неоновом свете он выглядел бледным и осунувшимся. – Патрон, – жестко отчеканила Самира, – как, на ваш взгляд, мы достаточно хорошо поработали на этот раз? У окружного комиссара сделался такой вид, что он вот-вот ее придушит собственными руками. – Вы ведь всегда хотели, чтобы мы передали досье в Генеральную инспекцию Национальной полиции? – тем же тоном спросил Венсан. – Вы не понимаете, – загремел окружной комиссар, – это выше вашего понимания… Вы что, все такие наивные? Вы думаете, что старались для общего блага, арестовывая нас? Да вы оглянитесь вокруг! Прорехи в законе и «проколы» нашей демократии давно стали бульварами, по которым к нам врываются враги, которые стремятся уничтожить нас изнутри! Только такие люди, как генерал, могут еще нас спасти. У общества нет другого выхода, кроме сопротивления этим силам! Вы должны к нам присоединиться, вы должны… – Где Леа? – спросил Сервас у Самиры. – Я очень хочу ее увидеть… Вдруг снаружи раздались громкие голоса и лошадиное ржание, и они бросились к выходу, оставив Шабрийяка под охраной бойцов из RAID. Сервас выскочил под дождь. Обезумевшие лошади беспорядочно носились по парку, их мокрая шерсть блестела, гривы развевались по ветру, и бойцы Оперативного подразделения и Отдела уголовных дел безуспешно пытались их успокоить и поймать. Ночь гудела от криков, конского ржания и топота копыт, в парке царил полный хаос. Лошади носились галопом, потом внезапно останавливались, разворачивались и скакали уже в обратном направлении, сталкиваясь друг с другом. Сервас видел, как одного из людей лошадь сбила с ног, и он быстро перекатился, чтобы не попасть под копыта, но тут же на него налетела вторая лошадь, и он закричал от боли. – Господи! – крикнула Самира. – А где генерал? – спросил Сервас. Дождь барабанил по голове, стекал по затылку, затекал за воротник. Он протер глаза. – Там люди из RAID. Но они сообщили, что его не нашли. Он понял, что трюк с лошадьми был диверсией, и начал осматривать окрестности замка. И тут же его увидел. Всадник поднимался на холм справа от них, до него было несколько сотен метров. Он уже приближался к живой изгороди и к деревьям, окружавшим внизу луга, а с холма ему вдогонку бежали люди. – Дай мне твой пистолет! – крикнул Сервас Венсану. Эсперандье помедлил, но оружие отдал. – Мартен, там в дело уже включились ребята из RAID! – заволновалась Самира. – Это опасно! Генерал соскочил с коня и успокоил его, похлопав ладонью. Потом подбежал к деревянным воротам в живой изгороди меж двух акаций и отодвинул щеколду. Снова вскочив на коня, он поскакал вниз с другой стороны холма. Дождь хлестал его по лицу, и он щурился, изо всей силы сжимая коленями лошадиные бока. Мокрая, скользкая трава и рыхлая земля под копытами Барона Ниши, его любимого коня, беспокоили его гораздо больше, чем преследователей. Они бежали за ним пешком, но стрелять не отваживались, разве что в случае необходимой обороны. К тому же одного из них изрядно помял конь. Генерал вытер рукой лицо, другой рукой вцепившись в гриву коня. И вдруг справа появилась пара фар. Черт! Полицейская «Тойота Ленд Крузер», подскакивая на ухабах, ехала сквозь лес по узкой тропинке, которая вела к лугам на склоне. Дождь прочерчивал сверкающие полосы в дрожащем туннеле от света фар. Внедорожник ехал ему наперерез. Генерал погонял Барона Ниши, опережая «Тойоту», но не было никаких сомнений, что внедорожник изменил направление, чтобы настигнуть его на холме. Он еще сильнее сжал лошадиные бока, по которым ручьями стекал ливень. Боевая камуфляжная форма промокла на нем до нитки, но он не обращал внимания. За свою долгую карьеру он много раз попадал в похожие ситуации. «Тойота» шла прямо за ним. Он узнавал ее по пучку яркого света, в котором время от времени отражалась тень скачущего коня и сверкала мокрая трава в потоках дождя. Они приближались к подножию холма, где их поджидала главная преграда: вдоль ручья шла железная изгородь из колючей проволоки. Искать другую дорогу времени не было. Тем более что чертов внедорожник висел у них на хвосте, как приклеенный. И оторваться от него можно было только одним способом… Барон Ниши вполне был на это способен. Генерал в последний раз жестко стиснул его бока, посылая коня вперед, и тот рванул к изгороди. Внедорожник здесь наверняка притормозит. Он был уже близко… Генерал сам выбирал проволоку и знал, как больно она режет. – Ну, давай, милый, вперед… Конь бросился к изгороди, всадник громко крикнул. Его сердце забилось в том же лихорадочном ритме, что и сердце коня. Барон Ниши уже приготовился к прыжку, но в последнюю секунду вдруг резко затормозил всеми четырьмя копытами. Пролетев над головой коня, Тибо Доннадье де Риб спланировал прямо на изгородь. Он почувствовал, как острые колючки проткнули ткань военной формы и впились в тело. У него было такое впечатление, что какое-то коварное зубастое существо сдавило его своими щупальцами. Больше он не шевелился. Он лежал по пояс в ручье, с окровавленным, изрезанным лицом, и длинные острые колючки оцинкованной стали крепко держали его в плену. Он не кричал. Просто спокойно дышал открытым ртом. Дождь поливал его, стекая по глазам, по затылку, вдоль спины, стекая под военную форму. Он чувствовал тысячи порезов от острых шипов, которые вошли в его тело и раздирали его миллиметр за миллиметром. Колючая проволока впилась ему в шею, в щеки, в руки и в грудь, не выпуская и не давая пошевелиться. Сердце билось прямо под колючкой, которая упиралась в сонную артерию. Плетеная сетка из колючей проволоки – тюрьма надежная. Не шевелясь, он смотрел, как они спускаются с холма. Идут к нему. Мысли его в этот момент были на удивление ясными. Как когда-то в Афганистане или в конголезском лесу, когда его отряд попадал в окружение к более многочисленному, накачанному наркотиками и готовому умереть неприятелю. Те же, кто приближался к нему сейчас, не были накачаны наркотиками и не собирались умирать. Умирала их цивилизация. Та самая, которую он защищал всю жизнь. Теперь он оказался не на том берегу истории, но сейчас это не имело для него значения. Он держал в руках собственную судьбу – и настал момент это сказать. Он чувствовал, что колючки доставали до легких, и кровь сочилась каплями. Чтобы все кончилось, достаточно будет одного резкого движения. О чем он думал в этот миг? О том, что оказался не в своей эпохе, как ни крути…