– Ты уверена? Глупый вопрос, он и сам это понимал. Она кивнула. – Какой срок? – Пять недель. Больше он ничего не сказал. Ребенок. Их ребенок… Он спросил себя, хочет ли он стать отцом в третий раз. Подняв голову, он увидел в небе пригоршню звезд, сверкавших в просвете между облаками. Как золотой песок. Широкая улыбка у него на лице стала еще шире. – Почему ты улыбаешься? – спросила Леа, тоже улыбаясь. * * * Полицейский взглянул на часы. 7:30 утра. Ночь выдалась долгая. Однако небо за высокими окнами больницы начало светлеть. Он обернулся к медсестре. – Он очнулся? Она рукой сделала знак «да» и, не говоря ни слова, удалилась по коридору мимо пустых носилок, постукивая каблучками. Он дождался, пока силуэт в белом халате исчезнет в самом дальнем кабинете. Потом поставил стаканчик с кофе на стул рядом с закрытой дверью, тихонько постучал, нажал ручку и вошел, не дожидаясь ответа. В тускло освещенной палате слышался ритмичный шум аппарата искусственного дыхания и мониторов, похожий на сопение какого-то большого животного. Человек, лежавший на специализированной кровати, был интубирован. Район сонной артерии и лоб покрывали толстые повязки. Веки его были сомкнуты, и полицейский сначала решил, что он спит, но потом, когда глаза невероятной синевы вдруг открылись и взглянули на него, полицейский вздрогнул. Синеглазый пациент – тот, кого солдаты называли «Лев», а спасатели «воскресили» в крайне сложной ситуации, благодаря дефибрилляторам и своим опытным рукам, – молча смотрел на него, и страж порядка с трудом выдержал этот взгляд, нервно сглотнув. – Мой генерал, – робко начал он, – я хочу, чтобы вы знали, что здесь у вас ни в чем не будет недостатка. И в тюремной камере тоже. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня: я сижу в коридоре. Коллега, который сменит меня, тоже из наших, и он тоже о вас позаботится. * * * – Тебе как: дюрюм? – спросил Сами. – Ясное дело. И без острого соуса… Ну так что, они тебя допрашивали? Выразительное лицо Сами резко омрачилось. – Да. Ну разве это не оскорбительно? Если человек ничего не сделал, если он честный, уважающий законы гражданин, с ним нельзя так обращаться… Она оглядела пустой зал за их спинами, столы с перевернутыми стульями и посмотрела в свою тарелку. – Мне кажется, что ты только что нарушил один из этих законов, – заметила она. – Ты не клиентка, – ответил он, тряхнув головой и улыбнувшись. – Ты мой друг, великая Эстер Копельман, защитница правого дела и всех обездоленных. – Скорее проигранных дел и восточной кухни, – возразила она. Он от души рассмеялся своим заразительным смехом, но она была серьезна. – Спасибо, – сказала она. – За что? – удивился он. – На моем месте ты сделала бы то же самое, разве нет? Он заметил, как увлажнились ее глаза. – Копельман, я предпочитаю видеть тебя в гневе, сентиментальность тебе не идет. Но он и сам почувствовал, что глаза наполняются слезами, и смущенно ретировался на кухню, чтобы она ничего не заметила. * * * – Благодарю вас, майор, что пришли с отчетом, – очень любезно сказала на следующее утро префект. Она сидела на краю стола напротив него. А поскольку он расположился на стуле, который был намного ниже, ему приходилось приподнимать подбородок, чтобы смотреть на нее. – Вы настоящая загадка, майор. Я все никак не могу решить, вы альфа или бета, хищник или травоядный. Однако все свидетельствует о первом варианте. Во всяком случае, вы не из тех бесполых всезнаек, которые в наше время стали нормой. Не из тех, что прячут за густой бородой полное облысение мозга, если можно так выразиться. Она развела и снова скрестила ноги, и на секунду Мартен различил треугольничек белых кружев. – Разве это так важно, кто я такой? – сказал он. Она улыбнулась своей самой обворожительной и убедительной улыбкой и ответила: – Для меня важно. По-прежнему никаких следов исчезнувших? – Никаких. Они перевернули весь замок вверх дном, пустили в ход собак и георадары, прорыли ходы разной длины и ширины, превратив замок генерала в настоящую кротовую нору. Безрезультатно. – А что господа Лантене и Амбрелот? – Они утверждают, что генерал солгал и никакой оплаченной охоты на самом деле не было. Судья хочет свести вместе разных участников событий, чтобы облегчить выяснение истины. – Понимаю. Как Понтий Пилат, Мишель Сен-Амон жестом показала, что она умывает руки. – У вас звонит телефон, – сказал Сервас. – Полагаю, кто-то пытается до вас дозвониться. – Он, а может, и она подождет. В такое время, несомненно, звонит мой муж. – Гефест… Она удивленно наморщила брови. – Не в его привычках разжигать потухший огонь, – заметила она. – Но если вы намекаете на легенду, согласно которой Гефест, бог огня, был незадачливым мужем Афродиты, изменявшей ему направо и налево, то берегитесь, майор: я знаю мифологию и могу усмотреть в этом оскорбление… А вот если вы намекаете на красоту Афродиты, то я охотно приму это как комплимент. Она рассмеялась и спрыгнула со стола, обдав Серваса свежим и пикантным ароматом духов. – Я считала, что у всех сыщиков есть любовницы, – сказала она. – Но кажется, я ошибалась. Жаль. Я вас больше не задерживаю, майор. * * * Луч утреннего солнца, упав на кровать, ласкал лицо спящей Леа. Ее рыжие волосы блестели в идущем от окна свете, с полуоткрытых губ слетало таинственное дыхание. Мартен запечатлел этот образ в памяти, как те снимки, что наши родители и наши бабушки и дедушки нежно любили и хранили в заботливо отделанных шкатулках. Женщина, которую он любит, спит рядом с ним. Она носит его ребенка. Словно, просыпаясь, он понимал, что его разбудила красота этого мира. И был потрясен. А ведь еще совсем недавно он был полон болезненной печали. Хватило такой малости, чтобы перейти от растерянности к надежде, от слез к веселому смеху, от поражения к победе. Это как в теннисе: очко туда, очко сюда, и ты побеждаешь по очкам. Потому что возможно все. И всегда. Без ограничений, поставленных болезнью, страхом или смертью. Он на миг подумал о том парне из леса, с которого все началось. Какой стала бы его жизнь, не выскочи он тогда под колеса автомобиля холодной октябрьской ночью? А потом эта мысль улетучилась, как и пришла, и он посмотрел на Леа. Любуясь ею, он спросил себя, в каком мире будет расти их ребенок. Тот мир, что окружал их, стал рушиться. И дело не в пандемии, все началось гораздо раньше. Но он не сомневался, что с такой матерью, как Леа, их ребенок вырастет в безопасности, станет сильным и сможет найти свое место. И тут он заметил, что простыня возле его лица намокла. И что вся его жизнь перевернулась. Он плакал. Плакал слезами радости. Однако он не дал себя обмануть, потому что хорошо себя знал. Такая чувствительность шла по жизни с ним рядом. Просто Госпожа Природа сыграла с ним очередной кон в той игре, в которую играла с ним, чтобы сделать его мягче и подготовить к роли отца. Ведь все наши брачные выкрутасы, сердечные порывы, обещания и обязательства, с ее точки зрения, служат лишь одной цели: сохранению и выживанию вида, бесконечному циклу воспроизведения, рождения и смерти. На этой мрачной земле, без греха, без искупления, где Зло – вовсе не нравственное понятие, а просто скорбь земная. «Христос остановился в Эболи»[78]