Аркаш и Бурев патрулируют территорию, когда я добираюсь до бункера охранников, но Иванко, Кирилов и Гуренко сидят у костра перед входом с несколькими нашими американскими наемниками. Они, как варвары, жарят на вертеле целого оленя и обмениваются обычными оскорблениями. Иванко замечает меня первым. «Босс». Схватив свой M16, он вскакивает на ноги. "Что-то не так?" Кирилов и Гуренко тоже уже на ногах, с оружием наготове, прямо как в наши крымские времена. — Полегче, мальчики. Мрачно улыбаясь, я снимаю рубашку и вешаю ее на ближайшую ветку дерева. «Все в порядке». Или будет скоро. Трое против одного — именно те шансы, на которые я надеялся. 18 Хлоя К моему облегчению, обед с Молотовыми — гораздо более непринужденное мероприятие, чем ужин. Ну, Алина по-прежнему одета так, как будто она на фешенебельной коктейльной вечеринке, а вот Николай в темных джинсах и белой рубашке поло, и никто не упрекает Славу за его шорты и футболку, когда мы садимся за стол, который опять же ломится от всевозможные аппетитные салаты, мясное ассорти и гарниры. Все русские едят как цари или только эта семья? Если это каждый прием пищи, я понятия не имею, как они не толстые. Я все еще сыта, позавтракав всего пару часов назад, но я никак не могу не объесться этим спредом. Все выглядит чертовски хорошо. — Как прошла твоя первая ночь с нами, Хлоя? Алина спрашивает, когда мы все наполнили свои тарелки. "Хорошо ли спалось?" Я улыбаюсь ей, чувствуя облегчение и от безобидного вопроса, и от дружелюбного тона. Я боялся, что она все еще может злиться на меня после утреннего инцидента. — Я очень хорошо выспалась, спасибо. И это правда — кроме кошмаров, это был лучший сон за последние недели. «Это хорошо», — говорит Алина, разрезая то, что выглядит как причудливое фаршированное яйцо. «Мне показалось, что я что-то слышала из твоей комнаты около трех, но, должно быть, это был мой брат, возвращающийся с одной из своих ночных прогулок». Она бросает на Николая косой взгляд, а я берусь за еду на тарелке, благодарная за объяснение. Должно быть, я вчера громко кричала. Это, или Алина услышала, как я упала с кровати. «Я действительно пошел на пробежку, — говорит Николай, — так что, должно быть, это все». Однако когда я поднимаю глаза, его взгляд устремлен на меня, изучая меня с непроницаемым выражением лица. Она что-то подозревает? Боже, надеюсь, она не услышал, как я кричу или падаю. Борясь с желанием заерзать на стуле, я опускаю взгляд и замираю, уставившись на его руки. В одном он держит нож, а в другом вилку, по-европейски, но мое внимание привлекает не это. Это его суставы. Они красные и опухшие, как будто он участвовал в кулачном бою. Мой пульс учащается, когда я отворачиваюсь, а затем еще раз украдкой смотрю на его руки. Ага. Я этого не представляла. Костяшки Николая в беспорядке. В целом, его большие, мужские руки выглядят так, будто они повидали многое, с мозолями по краям больших пальцев и поблекшими шрамами в нескольких местах. Даже его короткие, аккуратно ухоженные ногти не могут скрыть правду. Это не руки богатого плейбоя. Они принадлежат человеку, близко знакомому либо с тяжелым физическим трудом, либо с насилием. Подозрения, которые я почти подавляла, возвращаются, и на этот раз я не могу притворяться, что они беспочвенны. Что-то в Молотовых меня нервирует. Кто они? Почему они здесь? Я могу представить богатую иностранную семью, которая проведет пару недель в подобном месте в качестве «природного детокса», но на самом деле переехать сюда? Кому-то столь гламурному, как Алина, место в Париже, Милане или Нью-Йорке, а не в уголке Айдахо, где медведей больше, чем людей. То же самое касается Николая, с его гладкими, космополитическими манерами и настойчивым требованием одеваться за ужином в стиле «Аббатства Даунтон ». Мои новые работодатели — настоящее воплощение элиты — по крайней мере, если не обращать внимания на руки уличного дебошира Николая. Я заставляю себя отвести взгляд от этих злых суставов и сосредоточиться на ребенке рядом со мной, который снова ест спокойно и тихо. Как ни странно, я понимаю. Какой четырех- или пятилетний ребенок хоть немного не играет со своей едой? Или время от времени требовать внимания взрослых? Я знаю, что мальчик может улыбаться, смеяться и играть, как и любой другой ребенок его возраста, так почему же он во время еды превращается в робота размером с ребенка? Чувствуя на себе мой взгляд, Слава поднимает взгляд, его большие золотисто-зеленые глаза поразительно торжественны. Я широко улыбаюсь ему, но он не улыбается в ответ. Он просто сосредотачивается на своей тарелке и продолжает есть. Я тоже ем, но продолжаю наблюдать за ним, мое чувство неправоты усиливается с каждой секундой. Есть что-то неестественное в поведении моей ученицы, что-то глубоко тревожное. Может быть, мальчик более травмирован смертью матери, чем кажется на первый взгляд, или, может быть, происходит что-то еще… что-то гораздо худшее. Я еще раз украдкой смотрю на костяшки пальцев Николая, и мне в голову лезет ужасная мысль. К моему бесконечному облегчению, раны выглядят свежими, как будто он только что что-то или кого-то вбил в землю. Поскольку Слава был со мной все утро, он не мог быть тем кем-то. Кроме того, такие ушибы могли быть вызваны только ударом большой силы, а в том, как сидит или двигается сын Николая, нет ничего, что указывало бы на то, что его избили так сильно — или вообще избили. В чем бы ни был виноват мой работодатель, слава богу, это не жестокое обращение с детьми. Не знаю, что бы я делала, если бы это было так. Нет, сотрите это. Я знаю. Я бы позвонила в Службу защиты детей и сбежала, рискуя с убийцами моей мамы. Что напомнило мне: у меня до сих пор нет ключей от машины. Я собираюсь спросить о них Николая, но Алина улыбается мне и спрашивает: «Ты всегда хотела быть учительницей, Хлоя?» Я киваю, откладывая вилку. "Довольно много времени. Я всегда любила и детей, и преподавание. Даже в детстве я часто играла с детьми младше меня, чтобы взять на себя роль их наставника». Я ухмыляюсь, качая головой. «Я думаю, мне просто нравилось, когда они смотрели на меня снизу вверх. Погладил мое эго и все такое». Пока я говорю, я ощущаю на себе взгляд Николая, пристальный и непоколебимый. Взгляд хищника, наполненный голодом и бесконечным терпением. Моя кожа горит под его тяжестью, и мне приходится изо всех сил удерживать взгляд на Алине и брать вилку, как ни в чем не бывало. Затем она спрашивает о моем выборе колледжа, и я рассказываю ей, как мне посчастливилось получить там полную стипендию. «Я никогда даже не думала о том, чтобы поступить в такую дорогую школу», — говорю я между кусочками вкусной копченой рыбы и ароматным свекольным салатом. Помогает, если я концентрируюсь на еде, а не на мужчине, который смотрит на меня. «Моя мама работала официанткой, и с деньгами было туго, сколько я себя помню. Я собиралась поступить в местный колледж, а затем перевестись в государственную школу, используя комбинацию стипендий, займов и работы-учебы, чтобы оплатить свое обучение. Но как только я начала свой последний год в средней школе, я получила приглашение подать заявку на эту специальную стипендиальную программу в Миддлбери. Он предназначался для детей малообеспеченных родителей-одиночек и покрывала стопроцентную плату за обучение, проживание и питание, а также предоставляла пособие на книги и прочие расходы. Естественно, я подал заявку — и как-то попала». «Почему как-то?» — спрашивает Николай. — Разве ты не была хорошим учеником? У меня нет выбора, кроме как встретить его проницательный взгляд. «Я была, но в моих обстоятельствах были студенты, которые были гораздо более квалифицированными и не получили этого». Например, моя подруга Таниша, которая получила высший балл по SAT и закончила школу как выпускница нашего класса. Я рассказала ей о стипендии, и она тоже подала заявку на участие в программе, но ее сразу же отвергли. До сих пор удивляюсь, почему они выбрали меня, а не ее; если дело касалось выживания в невзгодах, у Таниши была «лучшая» история: ее частично инвалидная мать одна воспитывала не одного, а трех детей, один из них — младший брат Таниши — с особыми потребностями. «Может быть, они что-то увидели в тебе», — говорит Николай, его взгляд обводит каждый дюйм моего лица. «Что-то, что их заинтриговало». Я пожимаю плечами, пытаясь игнорировать жар, струящийся под моей кожей. "Может быть. Хотя, скорее всего, это была просто глупая удача. Так и должно было быть, потому что пару месяцев спустя Таниша получила письма о зачислении из всех школ, в которые она подавала документы, включая Гарвард, который она закончила посещать благодаря щедрому пакету финансовой помощи. Не такой щедрой, как стипендия, которую я получил — она закончила школу с семидесятью тысячами долларов на студенческие ссуды, — но достаточно хорошей, чтобы я перестала чувствовать себя виноватым из-за того, что занял место, которое должно было принадлежать ей. Будучи хорошим человеком, она никогда не делала ничего, кроме радости за меня, но я знаю, как сильно ее опустошил отказ комитета по стипендиям. — Я не думаю, что это была глупая удача, — мягко говорит Николай. — Я думаю, ты недооцениваешь свою привлекательность. О Боже. Мое сердцебиение учащается, мое лицо горит невероятно жарко, когда Алина напрягается, ее взгляд метается между мной и ее братом. В его словах нет никаких сомнений, я не отмахиваюсь от него как от случайного комплимента по поводу моих способностей к учебе, и она знает это не хуже меня. Тем не менее, я стараюсь. Делая вид, будто это все шутка, я широко улыбаюсь. — Очень мило с твоей стороны. Что насчет вас двоих? Где вы ходили в школу?" Так. Смена темы. Я горжусь собой, пока не осознаю, что если по какой-то причине кто-то из братьев и сестер не пошел в колледж, мой вопрос может их оскорбить. К счастью, Алина и глазом не моргнула. «Я пошла в Колумбию, а Коля закончил Принстон». Она снова собрана, ее манеры дружелюбны и вежливы. «Наш отец хотел, чтобы мы поступили в колледж в Америке; он думал, что это дает наилучшие возможности». — Поэтому ты так хорошо говоришь по-английски? — спрашиваю я, и она кивает. «Это, и мы оба учились здесь в школе-интернате». — О, это объясняет отсутствие акцента. Мне было интересно, как вы оба умудрились этого не иметь. «У нас в России тоже были американские репетиторы, — говорит Николай с насмешливой полуулыбкой на губах. Очевидно, он знает, что я пытаюсь разрядить обстановку, и находит мои усилия забавными. — Не забывай об этом, Алинчик. Его сестра почему-то снова напрягается, а я занимаюсь тем, что убираю остатки своей тарелки. Я понятия не имею, на какую мину я наступил, но лучше не продолжать эту тему. Доедая, я смотрю на Славу и вижу, что он тоже готов. — Хочешь еще? — спрашиваю я, улыбаясь и указывая на его пустую тарелку. Он моргает, глядя на меня, и Алина что-то говорит по-русски, предположительно переводя мой вопрос. Он качает головой, и я снова улыбаюсь ему, прежде чем взглянуть на других взрослых за столом. К моему облегчению, они, похоже, тоже закончили: Николай просто сидел, наблюдая за мной, а Алина грациозно похлопывала по губам салфеткой. Чудесным образом ее красная помада не оставляет следов на белой ткани — хотя, наверное, не стоит удивляться, учитывая, что яркий цвет выдержал всю трапезу, не размазавшись и не потускнев. На днях я попрошу ее поделиться со мной своими секретами красоты. У меня такое ощущение, что сестра Николая знает о макияже и одежде больше, чем десять инфлюенсеров YouTube вместе взятых. Я собираюсь извиниться со Славой, чтобы мы могли продолжить наши уроки, когда входят Павел и Людмила. Он несет поднос с хорошенькими чашечками, баночкой меда и стеклянным чайником, наполненным черным чаем. Он ставит его на стол, а Людмила убирает посуду. «Мне ничего, спасибо», — говорю я, когда он ставит передо мной чашку. «Я не пью чай». Он бросает на меня взгляд, говорящий, что я немногим лучше дикого животного, затем уносит мою чашку и наливает чай всем остальным, включая моего ученика. Тонкий фарфор выглядит нелепо в его массивных руках, но он ловко справляется с задачей, заставляя меня задуматься, не работал ли он в каком-то элитном ресторане до прихода в дом Молотовых. «Спасибо за прекрасную еду. Все было восхитительно», — говорю я ему, когда он проходит мимо меня, но он только хмыкает в ответ, складывая тарелки, до которых его жена не успела, в тщательно сложенную пирамиду на подносе, прежде чем унести их все. Только когда он ушел, я вспомнил кое-что важное. Я поворачиваюсь к Николаю, и мое лицо снова становится теплее, когда я встречаюсь с его тигриным взглядом. «Все время забываю спросить… Павел где-то перепарковал мою машину? Я не видела его перед домом. Кроме того, я не думаю, что мне когда-либо вернули ключи от машины». "Действительно? Это странно." Добавляя в чай ложку меда, Николай размешивает жидкость. — Я спрошу его об этом. Он передает банку меда Славе, который добавляет в свою чашку несколько ложек — мальчик, должно быть, очень сладкоежка. «Было бы здорово, спасибо», — говорю я, беря стакан с простой водой — единственной жидкостью, которую я люблю пить помимо кофе. «Что с машиной? Есть ли поблизости гараж или что-то в этом роде? «В задней части дома, прямо под террасой», — отвечает Алина вместо брата. — Должно быть, Павел перенес его туда. «Хорошо, круто». Я ухмыляюсь с необъяснимым облегчением. «Я наполовину боялась, что вы, ребята, решили, что это слишком бельмо на глазу, и столкнули его в овраг». Алина смеется над моей шуткой, а Николай только улыбается и прихлебывает медовый чай, глядя на меня с непроницаемым выражением лица. 19 Хлоя