Я нажимаю педаль газа в пол, мое дыхание становится прерывистым, когда моя машина подпрыгивает над серией выбоин. Адреналин бурлит в моих венах, учащает пульс, пока все, что я слышу, это его рев в ушах. Хлоп! Мое правое боковое зеркало взрывается, и мой ужас удваивается, когда я вижу мужчину, высовывающегося из окна грузовика со стороны пассажира, с пистолетом в руке. Я инстинктивно дергаю руль влево, и следующая пуля разбивает заднее стекло и пробивает дыру в лобовом, всего в футе от моей головы. Третья пуля свистит мимо моего плеча, и я ощущаю вкус смерти. Я чувствую его ледяные, чешуйчатые пальцы. Это все, что осталось несделанным, недосказанным, все то, что не сбудется. Это Николай шепчет мне на ухо, как сильно он меня хочет, любит, а Слава хихикает, крепко меня обнимая. Горько осознавать, что этим мужчинам все сойдет с рук, как они сделали это с убийством мамы, и они будут сожалеть о том, что никто никогда не узнает, как я умерла. Четвертая пуля пронзает сиденье в дюйме от моего правого бока, и я снова дергаюсь за руль, отчаянно пытаясь избежать неизбежного, прожить хотя бы секунду дольше. Пикап теперь прямо позади меня, нависая над моей «Короллой», как черная гора, и когда я пытаюсь уклониться от траектории следующей пули, его бампер с силой врезается в мой, заставляя мою голову дернуться вперед. Хлоп! Огонь пронзает мое плечо, ощущение такое резкое и внезапное, что поначалу не больно. Вместо этого я чувствую, как что-то горячее и мокрое скользит по моей руке, когда грузовик снова врезается в мою машину, заставляя ее содрогаться от мощного толчка. Затем меня накрывает тошнотворная волна боли, и с отчаянием умирающего животного я дергаю ремень безопасности и толкаю дверь. Хлоп! То, что осталось от ветрового стекла, разлетается вдребезги, когда я ударяюсь о грязь, так что тяжелый воздух со свистом вырывается из моих легких. Ошеломленный, я дважды переворачиваюсь, прежде чем приземлиться на спину и с ошеломленным ужасом наблюдать, как грузовик в последний раз врезается в мою «Короллу», сбивая ее с дороги и раздавливая о толстое дерево. С оглушительным визгом сокрушительного металла старая машина сминается, а затем, как в кино, загорается. Грузовик тут же дает задний ход, и какие-то остатки силы поднимают меня на ноги. Беги, Хлоя. С трудом переводя дыхание, я бреду к деревьям на ногах, которые на ощупь напоминают сломанные спички, и мои колени угрожающе подгибаются при каждом шаге. Моя нога зацепилась за корень, и боль пронзает мою левую лодыжку — ту самую лодыжку, которую я вывихнул, прячась в мамином шкафу, — но я просто стискиваю зубы и заставляю свои шаги удлиняться, не обращая внимания на горячую кровь, стекающую по моей руке, и головокружение, нахлынувшее на меня. надо мной волнами. Я не могу сдаться, если я хочу жить, поэтому я продолжаю идти, продолжаю хромать вперед в полубеге-полубеге, как у зомби. Мужской голос что-то кричит позади меня, и я заставляю себя набрать скорость, рваные рыдания разрывают мои губы, когда еще одна пуля просвистывает мимо моего уха, раскалывая ветку передо мной. «Чертова сука!» Какое-то шестое чувство заставляет меня пригнуться, и пуля врезается в дерево вместо меня, когда я качаюсь вбок. Беги, Хлоя. Голос мамы звучит чище, чем когда-либо, и с приливом силы, о которой я даже не подозревала, я начинаю бег. Моя лодыжка кричит каждый раз, когда моя нога касается земли, мое зрение расплывается от тошноты и волн боли, но я бегу изо всех сил. Только этого недостаточно. Недостаточно. Сила, подобная грузовику, врезается в меня, сбивая с ног, и огромная тяжесть вдавливает меня в усеянную листьями грязь. Я даже не могу хрипеть, когда моя грудная клетка расплющивается, а затем чудесным образом вес уходит, и я переворачиваюсь на спину. Когда мое зрение проясняется, я вижу огромного темноволосого мужчину, оседлавшего меня, с направленным мне в лицо пистолетом и торжествующим рычанием. — Попался, маленькая сучка, — говорит он, тяжело дыша. — А поскольку ты заставила нас работать на это, ты должна немного повеселиться. 51 Хлоя Воздух устремляется в мои кислородно-голодные легкие, и я слепо размахиваю кулаком, целясь в это самодовольное лицо. Он с легкостью перехватывает его, грубые пальцы схватывают мое запястье и прижимают его к земле, вставляя ствол пистолета мне под подбородок. — Еще раз двинься, и я снесу тебе гребаную башку, — рычит он, и я ему верю. Я вижу свою смерть в его плоских темных глазах. — Какого хрена, Арнольд? — восклицает второй голос, и над нами появляется еще один человек. Также вооруженный ружьем, он выглядит на несколько десятков лет старше моего похитителя, с редеющими седыми волосами и румяной кожей, раскрасневшейся от напряжения бега. Тяжело дыша, он приказывает: «Всадите в нее пулю и покончите». — Еще нет, — бормочет Арнольд, не сводя глаз с моего рта. "Она хорошенькая. Вы когда-нибудь замечали это? Голос другого человека становится хриплым. «Это не то, как мы делаем вещи». «Кто трахается? Она все равно мертвое мясо. Кого волнует, насладимся ли мы кусочком, прежде чем закопаем его?» Мой желудок вздымается от нового приступа тошноты, и только холодная бочка, застрявшая у меня под подбородком, удерживает меня от того, чтобы выцарапать глаза засранцу, когда он отпускает мое запястье и прижимает толстый грязный большой палец к моим плотно сжатым губам. — Просто закончи уже эту чертову работу. Тон пожилого человека стал резче, нетерпеливее, и на мгновение я наполовину боюсь, наполовину надеюсь, что Арнольд подчинится. Но он просто наклоняется и проводит влажным, пахнущим вяленым языком языком по моей щеке, как собака, и, когда из моего горла вырывается невольный крик отвращения, он засовывает большой палец мне в рот, так глубоко, что я задыхаюсь. — Это мило, сука, — шепчет он, его глаза светятся похотью и диким возбуждением. — Это реально… Резкий треск разрывает тишину, и он отдергивает руку. Через миллисекунду он стоит надо мной на ногах, поднимая пистолет, и молниеносно вращается, но все же недостаточно быстро. Вторая пуля швыряет его в дерево позади меня, и когда я карабкаюсь назад на руках и заднице, я вижу, что пожилой человек уже лежит на земле, рот разинут, череп взорван, а мозги вываливаются наружу, как заплесневелый творог. 52 Николай Я двигаюсь до того, как стихнет звук моего последнего выстрела, выпрыгивая из-за укрытия деревьев, чтобы сократить расстояние между мной и Хлоей. Ее взгляд отрывается от мертвеца рядом с ней, ее лицо в грязи и крови, ее карие глаза ничего не понимают, когда она пятится назад, рот открывается в безмолвном крике при моем приближении. — Тсс, все в порядке. Это я." Упав на колени, я прижимаю ее к себе, чувствуя судорожную дрожь ее тела — и своего. Меня трясет от облегчения, ярости и последствий леденящего кровь ужаса, ужасного страха, что мы опоздали. Мы были почти на заправке, когда Константин снова позвонил мне и сообщил, что его команда совершила почти невозможный подвиг, взломав спутник АНБ, и что он смог точно определить местонахождение машины Хлои и черного пикапа. это было менее чем в получасе от нее. Сказать, что мы нарушили все существующие ограничения скорости, было бы преуменьшением. Аркаш все еще восстанавливается после полудюжины раз, когда мы чуть не слетели со скалы. И мы все равно почти не успели. Ужас, который напал на меня, когда я увидел ее машину в смятой горящей куче… Если бы не пустой пикап рядом с ней и звук выстрелов поблизости, я бы с ума сошел. На самом деле, я действительно растерялся, когда увидел ее на земле с темноволосым убийцей, оседлавшим ее, с искаженным вожделением, нарисованным на его лице. Ублюдок собирался изнасиловать ее, прежде чем убить. Это была единственная причина, по которой она еще не умерла. Мои руки рефлекторно сжимаются вокруг нее, и она издает слабый звук страдания. Я немедленно отстраняюсь. — Тебе больно, зайчик? Как-то ранена? Она не отвечает, просто смотрит на меня огромными пустыми глазами, ее зрачки расширились настолько, что радужки кажутся черными. Она в шоке, и неудивительно. Даже обученный солдат будет травмирован. Аккуратно укладываю ее и начинаю осматривать на наличие повреждений, начиная с ребер и живота. Я с облегчением обнаруживаю на ее теле только царапины и синяки, но когда моя рука касается ее правой руки, она дергается с болезненным криком, ее лицо становится серым. Я отдергиваю руку, мой пульс удваивается при виде красного пятна на моих пальцах, когда она зажмуривает глаза, ее дыхание становится болезненно поверхностным. Блядь. Она ранена . Удерживая руки, я разрываю ее рукав. — Выстрел? — спрашивает Павел по-русски, появляясь рядом со мной, и я мрачно киваю, отрывая кусок рубашки, чтобы сделать импровизированную повязку. «Похоже, все прошло чисто, но она теряет много крови». — Он тоже, — говорит Павел, и я отрываю взгляд от Хлои, чтобы посмотреть на нападавшего. Он сидит, прислонившись к стволу дерева, в нескольких футах от него, Кирилов давит на его рану в груди, а Аркаш охраняет их. «Я не думаю, что он продержится достаточно долго, чтобы вернуть его на территорию», — говорит Павел, когда я быстро заканчиваю завязывать повязку и возобновляю осмотр Хлои. Ее цвет немного улучшился, но глаза все еще закрыты, а дыхание слишком поверхностное, на мой вкус. — Если вы хотите допросить его, то сделайте это сейчас. Блядь. Я намеренно пытался ранить ублюдка только для того, чтобы мы могли его допросить. Если он умрет, уменьшится и наш шанс получить ответы. Я быстро заканчиваю похлопывать Хлою и вскакиваю на ноги. Как бы я ни хотел немедленно показать свою зайчику врачу, ее травмы не опасны для жизни, но незнание того, кто ее враги, может быть. Эти люди профессионалы, а это значит, что кто-то их нанял, кто-то влиятельный, и мне нужно знать, кто это. «Присмотри за ней», — говорю я Павлу и подхожу к нашей пленнице. Он прерывисто дышит, его лицо совершенно бледное, а вся передняя часть тела пропитана кровью. Павел прав. У него осталось не так много времени. Я хотел выстрелить ему в плечо, но он слишком быстро развернулся, предупреждённый о моём присутствии пулей, которую я должен был прострелить череп его коллеги. Поскольку Павел и остальная часть команды не могли угнаться за моим подпитываемым ужасом спринтом, у меня не было другого выбора, кроме как быстро убить обоих убийц, прежде чем они успели что-нибудь сделать с Хлоей. Оглядываясь назад, я должен был ранить их обоих. Когда я приседаю перед умирающим, его веки поднимаются, открывая зловещие темные глаза. «Кто вы, черт возьми, люди?» — хрипит он только для того, чтобы закрыть глаза, измученный усилием. — Не беспокойся об этом. Несмотря на вулканическую ярость, кипящую в моих венах, мой голос смертельно спокоен, сдержан. «Кто вас нанял? Почему ты преследуешь ее? Его верхняя губа кривится в ухмылке. «Иди на хуй».