Когда накатывавшие волны тошноты наконец прекратились, Глаша обессиленно опустилась на пол, отдав себе приказ глубоко дышать. Просто глубоко дышать! И она дышала, дышала, дышала, понемногу успокаиваясь, насколько вообще было возможно успокоиться при таких обстоятельствах. Ей придётся туда пойти ещё раз, поняла она… – Я не могу… – прохрипела Аглая вслух. «А придётся, – возразила Глаше её гадская совесть, – потому что этот человек может быть ещё жив. – И напомнила: – В прошлый-то раз он был жив». Аглая зажмурилась, сдерживая рвущиеся изнутри утробные, бессильные рыдания, истерично-судорожно всхлипнула несколько раз, выдохнула и, кряхтя-сопя, принялась подниматься, цепляясь за небольшой угловой умывальник, вмонтированный в стену. Открыла холодную воду, сунула под бьющую сильную струю лицо, прополоскала рот, закрыла кран и постояла, опёршись руками на мойку, низко склонив голову, оттягивая момент, когда всё же придётся выходить. Ладно! Она с силой оттолкнулась от умывальника, решившись. Снова зажмурилась, представив мысленно то, что увидела и к чему собралась возвращаться, сняла с себя футболку и замотала ею, как банданой, рот и нос – ну, хоть так, хоть так… «Ладно!» – выдохнула ещё раз. И пошла. Это был полный, жуткий треш, какая-то адская, зверская инсталляция, недоступная разуму нормального, адекватного человека… Глашка понимала, что всё то, что она сейчас видит, скорее всего, будет преследовать её и долго сниться в страшных снах. Голый Виктор Чащин, раскинув в стороны руки в позе «звезда», лежал в самом центре комнаты, прямо под ярко светившей на него лампой, и полностью, с макушки до пяток был залит, перепачкан кровью и какими-то кровавыми сгустками и ошмётками кожи. Его тело было буквально искромсано многочисленными порезами, кое-где большие куски кожи, словно бы вырванные или срезанные до самых мышц и костей, свисали клоками, один глаз не то залит полностью кровью, не то вырезан вовсе… У него опорожнились кишечник и мочевой пузырь, отчего в комнате стоял удушающий запах крови и испражнений, как на бойне, а энергия дикого страха, жуткой, нечеловеческой боли и предсмертных мук буквально била по нервам. Но отчего-то Глаше показалось, что он всё ещё жив. Почему? Разве возможно, чтобы человек выжил при таких ранениях? И всё же… Аглая не могла не проверить – ну а вдруг? Вдруг? Ведь только поэтому она и сунулась в эту треклятую соседскую квартиру – помочь, если с хозяином какая беда. Ну вот, с ним определённо беда, а она… Бешеные краники, как говорил дедушка, ну на кой ей вся эта дикая канитель-то, ёжики шипастые, а? Ладно, она потом повозмущается от всей своей души, проорётся и поплачет, а сейчас… Глаша выдохнула и, прижав покрепче к лицу футболку, проморгавшись хоть немного от навернувшихся от едкого запаха и страха слёз, очень осторожно, чтобы не вляпаться в красную лужу, опустилась возле лежавшего соседа на колени. Протянула руку и попыталась нащупать пульс у него на шее – нет, ничего, ничего… Хотя… что-то там еле уловимое вроде бы трепыхнулось… И в этот момент мужчина открыл рот, мучительно пытаясь что-то выдавить из себя – произнести, промычать, но только засипел, и красная пена запузырилась у него на губах, испустив какой-то неясный звук… От неожиданности и дикого испуга, хлестнувшего по натянутым нервам, Аглая дёрнулась всем телом, отшатнулась назад и, неловко поскользнувшись, угодила коленом в лужу вытекшей из-под бока мужчины крови. Чтобы сохранить равновесие, опёрлась ладонью на пол, попав теперь уже в другую лужу, попыталась подскочить на ноги, но зацепилась пяткой за руку соседа и, рухнув, уселась на попу. А-а-а, ёклмн!.. Мужчина больше не пытался ничего говорить и сипеть перестал, не дёргался и не двигался, только, вспенив очередные кровавые пузыри, вылетел из его рта последний выдох… И, глядя на застывшую кровавую маску вместо человеческого лица, Глашка со всей ясностью, совершенно отчётливо поняла, что он умер. Всё. Новый приступ сильнейшей накатившей тошноты заставил стремительно двигаться – она неуклюже перевернулась, встав на колени и опёршись на руки, начала подниматься. Но, мазнув взглядом по лежавшей перед ней руке Виктора, заметила в его ладони что-то непонятное, совершенно не соответствующее всей этой дикой, инфернальной, кровавой картине смерти в пустой комнате под лампой. Неимоверным усилием воли преодолев рвотные позывы, присмотревшись, Глаша наклонилась к этой руке. И вдруг бухающее набатом сердце окатило холодом, а желудок сжало спазмом. Позабыв про всякую тошноту, уже понимая, что она видит, и не желая в это верить, Аглая осторожно распрямила перепачканные кровью пальцы и вытащила из ладони посверкивающий каменными гранями через кровавые пятна брелок. Её брелок. Её. Аглаи. Брелок. Как? Откуда? Каким образом он оказался в руке убитого мужчины? Новая волна тошноты накатила, заставив в буквальном смысле подскочить на ноги. И, зажав рукой рот, Аглая пулей побежала из квартиры, на бегу зацепившись ногой за свой тапок, отлетевший от удара в самый угол прихожей. Сообразила, что она босиком, а тапки разбросаны в чужом коридоре, дёрнулась было назад, забрать, но тошнота уже рвалась наружу, и Глашка понеслась дальше, забыв не то что про тапки, а вообще обо всём на свете. Перелетела площадку, ворвалась домой, вломилась в туалет и, откидывая крышку, согнулась пополам над унитазом. Успела! Её долго, мучительно полоскало и выворачивало, уже желчью, потому что желудок полностью очистился ещё в первую волну встречи с унитазом. А когда отпустило, Аглая, чувствуя опустошающую, дикую слабость, еле передвигая ногами, добралась до ванной комнаты, скинула с себя прямо на пол всю одежду, забралась в ванну и долго сидела там, скорчившись под струями душа и понемногу приходя в относительно нормальное состояние. Слабость никуда не делась, водой, к сожалению, не смылась и была какой-то ненормальной, словно Аглая двое суток вагоны разгружала без сна и отдыха. Она никак не могла унять мелкую, бессильную дрожь во всём теле, в каждой мышце, но, по крайней мере, тошнить окончательно перестало, и она начала более-менее логично соображать. Ну, насколько возможно разумно соображать, пережив такое потрясение и шок. Кое-как Глаша выключила душ, выползла из ванны, замотала полотенцем мокрые волосы, не вытираясь, прямо на мокрое тело надела банный халат и, устав от этих, казалось бы, самых простых действий, присела на бортик ванны перевести сбившееся дыхание, чувствуя себя разбитой, обессиленной старушкой. И в этот момент дверь в ванную комнату начала медленно открываться… Глашка чуть не заорала от ужаса, ощутив, как бабахнуло от дикого страха в грудную клетку сердце, предупреждая, что готово выскочить вообще на фиг… Дверь приоткрылась шире, и в образовавшуюся щель просунулась лобастая кошачья башка. – А-а-а!!! – всё-таки заорала во всё горло Глаша от резкого отката страха, почувствовав, как начал предательски дёргаться правый глаз. – Вилли, скотина! Чтоб тебя!.. – обругала она котяру, от облегчения растеряв крохи хоть каких-то оставшихся сил и чуть не свалившись от бессилия в пустую ванну. – Мя-а-у, – почти нежно и, кажется, даже с нотками извинения мявкнул Вилли, заходя полностью. – Ты какого фига меня так напугал?! – попеняла ему раздражённо громко Глаша. – Тебе показалось, что мне стресса маловато будет?! – Мур-р-р… – ответил Валерьян, подошёл и потёрся о девичью ногу. – Эй, ты чего? – даже как-то растерялась Аглая. Мало того, что Валерьян никогда – никогда! – не заходил к ней в квартиру, даже когда она его пару раз приглашала, пренебрежительно игнорировал, как нечто недостойное его величия. Мало того, что никогда не ластился к ней и не тёрся о её ноги. Он не позволял девушке даже погладить его и вообще прикасаться хоть как-то. А тут такое! Чудеса-а-а… – Вилли, тебе не кажется, что для одной ночи потрясений для меня как-то многовато и даже чересчур, а? – спросила Аглая и, не удержавшись-таки, осторожно погладила по спине трущегося о её ноги кота. Усмехнулась неожиданно пришедшей мысли. – Кстати, Валерьян, похоже, что всё-таки ишак сдох или султан умер. К кому из них себя причислять – выбирай сам, но враг твой того… тю-тю, помер, – сообщила она коту, подавляя очередной, но совсем лёгкий позыв к рвоте. – Мяв, – не посчитав, видимо, новость достойной, ответил Вилли. Сел, оплетая хвостом лапы, и посмотрел на девушку, словно всем своим видом спрашивая: что дальше? – А дальше мы с тобой позвоним в полицию, – уведомила его Аглая и предупредила: – И понаедет сюда целая орава посторонних, чужих людей. – Мяв, – смиряясь с тяжкой необходимостью, вздохнул Вилли. Или это она уже бредит от пережитых потрясений, шока и стресса, приписывая коту уровень человеческой разумности и способность вести с ней диалог – отвечать, комментировать её слова и вздыхать, смиряясь с неизбежным? Но полицию уведомить об обнаруженном ею тру… Удачно победив новую волну тошноты, она закончила мысленную фразу иначе: о преступлении. Уведомить о преступлении следовало как можно быстрей. В полицию Аглая сообщила, чётко и лаконично изложив проблему, пообещала ждать их приезда и никуда не отлучаться. После чего сняла с головы полотенце, оставив волосы сохнуть естественным образом, надела бельё, домашние лёгкие джинсы и футболку. Постояла, задумчиво рассматривая и крутя в руке брелок, отмытый от крови, и, приняв решение, убрала его в шкатулку к другим своим украшениям. Полицейский наряд приехал очень быстро, минут через десять, но не те ребята, что приезжали в первый раз, когда Виктора увезли в больницу, другие. А следом за нарядом стали появляться на площадке и проходить в квартиру «к потерпевшему» всё новые и новые люди, один из которых, осмотрев место происшествия, подошёл и обратился к Аглае. – Оперуполномоченный уголовного розыска, капитан Клюев Геннадий Олегович, – представился мужчина, показав ей своё удостоверение. – Мне надо задать вам несколько вопросов для протокола. – Задавайте, – вяло пожала плечами окончательно вымотанная пережитым шоком и долгим, напряжённым ожиданием Аглая. – Где мы можем расположиться? – почти прямым текстом предложил оперуполномоченный «расположиться» у девушки в квартире. Ну а где ещё? Они, конечно, могли бы беседовать и стоя, а протокол писать… ну на подоконнике окна на лестничном пролёте, они там широкие, удобные, или на коленке, присев на корточки, а можно спуститься в комнату консьержки, какие ещё варианты? – Ладно, – сразу сдалась Глаша, не имея никаких душевных сил ещё и капризничать. – Идёмте ко мне. – Спасибо, – всё-таки поблагодарил девушку Геннадий Олегович. – Кофе? – предложила Глаша, указав следователю на стул за обеденным столом в кухне. – Нет, но благодарю за предложение, – отказался тот. – Вижу, вы совсем измучены, давайте поскорей закончим с формальностями. – Давайте закончим, – согласилась Глаша с дельным предложением. Следующий час превратился для Аглаи в серьёзное испытание. Начал расспрашивать девушку капитан, занося её ответы в протокол, но поскольку дверь Аглая оставила распахнутой, то в квартиру, без всякого спроса у хозяйки, видимо, посчитав открытую дверь приглашением, постоянно кто-то заходил и выходил, сменяясь новыми людьми и лицами. Приехал следователь из Следственного комитета и, прочитав протокол, составленный капитаном, начал задавать уже свои вопросы Аглае. К ним присоединился криминалист, который, поинтересовался, куда девушка дела свою испачканную кровью одежду, и, упаковав её вещи в пакеты, составил вместе со следователем СК протокол изъятия. В том числе изъятия её тапочек, найденных на месте преступления. И так далее, так далее, так далее… В какой-то момент Аглая поднялась со стула, ухватившись за столешницу, когда её мотнуло от слабости, и уведомила всех, кто в этот момент находился в кухне: – Всё, товарищи полицейские, на сегодня мы с опросами закончили. – И еле удержалась, чтобы не пожаловаться, а просто уведомить: – Больше не могу. Товарищи полицейские прониклись и, как Аглае показалось, даже посочувствовали. Ну хотя бы потому, что следователь СК прислал к ней медика, который сделал Глаше успокаивающий и укрепляющий уколы и оставил на кухонном столе для неё записку с рекомендациями. Откуда следователь взял того медика, Аглая не поняла, да и вникать не собиралась. На последних крохах сил, но скорее на морально-волевых потугах, она заперла замок за вышедшим медиком… а как смогла добраться до спальни и оказалась в кровати, уже и не помнила. Аглая проспала до обеда и проснулась не то чтобы разбитой, но и не бодрой-весёлой уж точно. Она позвонила в мастерскую, предупредив, что не придёт. Послонялась по квартире, поняла, что ни к какому делу она сегодня не пригодна, даже погрузиться в читалку или посмотреть фильмец какой-нибудь лёгкий не может – выпадает из процесса, постоянно возвращаясь мыслями к пережитому ночью потрясению. – В истерике, что ли, побиться? Блогеры утверждают, что подобного рода терапия помогает в стрессовых ситуациях: прорыдался-прокричался – и свободен, – тягостно вздохнув, спросила у самой себя в голос Аглая, отложив планшет с очередной «не зашедшей» ей комедией. И прислушалась к своим ощущениям. А вот нет, не настолько она в шоке, на дикую истерику её состояние точно не тянет. Ни на дикую, ни хоть на какую-нибудь захудалую. Нет, оно, конечно, кошмар и даже где-то ужас-ужас. Одна картинка убиенного соседа, лежащего в луже крови и менее благородной субстанции, запечатлевшаяся в голове Аглаи, и тот жуткий, удушливый запах смерти до сих пор пугают до дрожи, вызывая мгновенные рвотные спазмы, стоит им всплыть перед мысленным взором, но… Это же не беда всей её жизни! И ни в какие глубокие нервные расстройства и уж тем паче в депрессии Аглая впадать не собиралась и даже предпосылок к ним не испытывала. Только уж очень как-то тошно на душе. И мерзко. «А может…» – подумалось вдруг Глаше, и, чтоб не успеть передумать и отговорить себя, она быстро набрала знакомый номер телефона.