– А какая, по-вашему, у судьи должна быть улыбка? – хмыкнул Игорь, получая необычайное удовольствие от наблюдения за искренними эмоциями девушки. – Эм-м… – протянула Глаша, задумавшись, и выдвинула версию, посмотрев на него вопросительно: – Никакой? – Ну, у судьи, может, и никакой, а у доброй, любящей и мудрой бабушки, которой она и является на самом деле, вот такая, – пожал Шагин плечами и напомнил девушке, указав подбородком на турку у неё в руке: – Кофе. – Ой! – спохватилась Глаша, подскочила и вернулась к столешнице, пояснив свою забывчивость: – Вы меня совершенно огорошили. – Понимаю вас, – всё улыбался мужчина и вдруг неожиданно резко вернулся к первичной теме разговора: – Я не собирался расспрашивать о том, как вы нашли Чащина. Как вы верно заметили, Аглая, Муза Павловна уже изложила мне все подробности. Я же хотел расспросить вас о том первом разе, когда вы нашли его избитым. А точнее… спасибо, – поблагодарил он девушку, поставившую перед ним блюдце с чашкой и ложечкой, сахарницу, молочник и тарелочку с нарезанными на небольшие кусочки засахаренными фруктами. – А точнее, – повторил Игорь, продолжив свою мысль, – меня интересуют два момента: почему вы решили войти в его квартиру и что конкретно сказал вам и патрулю медик про состояние Чащина, когда того выносили, – сформулировал он вопрос и сделал небольшой глоток из чашечки. А Аглая отметила про себя, что гость не испортил благородный напиток добавлением сахара и сливок, а пьёт его, как принято на Востоке: чёрным, обжигающе горячим, заедая сладкими фруктами, именно так, как и следует пить кофе и как любит она сама. Глаша присела напротив гостя, выдохнула, успев вдогонку усмехнуться про себя мысли, что Антону она даже не подумала предложить такой вариант, сразу же набулькав кофе в большую кружку, а мужчине мечты поди ж ты – и фаянсовую чашечку из любимого сервиза поставила, и фруктики нарезала… М-да, это диагноз. Коротко, информативно, излагая только факты, Аглая ответила на заданные гостем вопросы. – Хорошо, – дал комментарий её отчёту Шагин, с явным удовольствием потягивая кофеёк и смакуя фрукты. – А теперь расскажите о вашей беседе со следователем, как можно подробней. – Не очень приятно вспоминать, – призналась Аглая. – Знаете, тот следователь, что опрашивал меня ночью, был весьма доброжелателен. Спокойно записал показания и поблагодарил за то, что я «отреагировала», и всё в этом ключе, даже медика для меня вызвал, видя, в каком я нахожусь состоянии. А этот Андрей Фёдорович с первой же минуты выказал недружелюбие и подозрение в мой адрес. Честно говоря, я просто поразилась нелогичности обвинений, которые он мне предъявил, и совершенной неубедительности аргументов в доказательство моей причастности. Не следствие, а какое-то сплошное разочарование. – Про ваши впечатления я всё понял, вернёмся непосредственно к разговору, – остудил Шагин искреннее возмущение девушки. – К разговору, – вздохнув тягостно, повторила за ним Аглая. Ну и вернулась к изложению, старательно припоминая диалог со следователем Викторовым. – То есть следователь сообщил, что на видеозаписи не зафиксировано, что в подъезд входил или выходил кто-нибудь посторонний, кроме проживающих в нём жильцов? – уточнил Шагин, перебив её повествование. – Да, приведя этот факт как одно из доказательств моей вины, – подтвердила Глаша. – А что вы ему на это ответили? – Ну-у-у… – протянула Аглая, с подозрением посмотрев на мужчину, чувствуя подвох в его вопросе, заданном слишком уж нейтральным тоном. – Как говорится, каков привет, таков ответ. Я напомнила гражданину следователю, что «Мало ли в Бразилии Педров? И не сосчитать!»[3], – толкнула она цитату из старого культового фильма и пояснила: – В том смысле, что в подъезде семьдесят две квартиры, в которых проживает около ста пятидесяти взрослых человек. И поинтересовалась, почему из всей этой толпы он решил именно меня назначить на роль убийцы. – Вот именно такими словами и поинтересовались? – попросил детализации Шагин. – Нет, не совсем такими, – повинилась Аглая. И, обладая очень хорошей, даже, можно сказать, уникальной памятью, Аглая пересказала, практически дословно, свою суровую отповедь следователю. – На будущее, Аглая, – глядя на неё немного строговато, посоветовал Шагин, – не стоит откровенно хамить следователям и представителям власти, даже если они не правы. Викторов верно напомнил вам, что, в соответствии с действующим законодательством, гражданин несёт ответственность как уголовную, так и административную, в зависимости от тяжести деяния, за оскорбление следователя или иного представителя органов правопорядка, находящегося при исполнении своих обязанностей. Тем более что сейчас любой допрос и опрос ведётся под видеозапись и он легко может вам инкриминировать этот момент. – Отлично! – разозлилась Глаша. – А я в свою очередь могу потребовать его ответственности за то, что он меня огульно обвиняет, не имея при этом ни одного веского доказательства. – Потребовать можете, – кивнул Шагин. – Только, насколько я понял из вашего рассказа, следователь не предъявил вам прямого обвинения. – Послушайте, – начала уже всерьёз заводиться негодованием Глаша, которую зацепил его ровный, холодный тон прямого обвинения. Ну, пусть не прямого, но попенял же! Вот она и разъяснила своё видение ситуации. – Вообще-то я испытала реально жуткий стресс, потрясение и натуральный шок. Словила от всего того, что увидела и пережила, этот… как там его… – Она пощёлкала пальцами, нахмурив брови, пытаясь припомнить нужный термин. – Реактивный психоз, вот. У меня даже глазик дёргаться начал от всего этого кошмара. И если по-честному, то следователи должны меня долго, сильно и сердечно благодарить за то, что я вообще сунулась в эту клятую квартиру. До того меня уже наш соседушка достал и всё, что с ним связано, что я могла бы совершенно запросто закрыть дверь, разбудить Музу Павловну, чтобы она забрала Вилли домой, и спокойно вернуться к себе и лечь спать дальше. И обнаружили бы весь этот инфернальный кошмар только тогда, когда на нашем этаже начало бы нестерпимо вонять, вот тогда бы им «со всем удовольствием» пришлось с этим разбираться, что вряд ли бы сильно их порадовало. – И почему вы именно так и не сделали? – спокойным тоном прервал энергичный спич девушки Шагин, напрочь сбивая Аглаю с воинственного тона и глядя на неё с большим познавательным интересом. – Дверь была открыта, – устало ответила Глаша, как-то в один момент растеряв весь свой запал. – И кот орал совершенно ненормально. Явно же что-то нехорошее случилось. Она потёрла с силой лоб ладошкой, справляясь с навалившейся как-то в один момент усталостью, посмотрела прямо в глаза мужчине и объяснила: – Этот Виктор, конечно, козёл редкостный и ужасно неприятный тип, бандюган, страдающий вспышками немотивированной агрессии, и наверняка насовершал в своей жизни много всякого гадкого и криминального, но… Он же всё-таки человек, – пожала она плечами, – может, ему совсем плохо и требуется помощь… И что, бросать? – спросила она, всматриваясь в лицо Шагина. – Вы бы бросили? Не зашли? – Я бы зашёл, – устало ответил мужчина. – Но в данном вопросе я не показатель, а, скорее, наоборот. А вот вам было бы лучше не заходить. – Да, – согласилась, кивнув, Аглая, – лучше. Но я зашла, и теперь назад это не провернёшь и другое решение уже не примешь. – Ну ладно, в общих чертах картину происшествия я увидел и понял, – вроде как со всей очевидностью вёл к завершению их беседы Шагин. Но вдруг неожиданно спросил, ошеломив своим вопросом Глашу: – Осталось прояснить лишь один вопрос. А именно: что вы скрываете и о чём старательно недоговариваете, Аглая? «Зависнув» на пару мгновений, пристально всматриваясь в Шагина, Глаша придала своему лицу нарочито-вопросительное выражение, даже ладони в стороны развела жестом типа «О чём вы?», предлагая гостю объяснить столь сильное заявление. Вздохнув от необходимости что-то растолковывать, совершенно уставшим взглядом Шагин посмотрел на девушку и вынужденно пояснил, что натолкнуло его на такие выводы: – Я юрист. Свою трудовую деятельность начинал как следователь по уголовным делам в том самом Следственном комитете. Через несколько лет сменил профиль на иную юридическую специализацию, но не суть. Кроме углублённого и специального курсов по психологии в университете я прошёл обучение профессиональному профайлингу и некоторым дополнительным программам по изучению психосоматического поведения и реакций человека. И если я утверждаю, что вы что-то скрываете и недоговариваете, Аглая, значит, вы стопудово что-то скрываете и недоговариваете. И посмотрел в глаза девушке очень твёрдым, изучающим взглядом. А она смотрела в ответ, не пытаясь увести свой взгляд в сторону – так же изучая его и что-то решая про себя. Так и сидели друг напротив друга, глядя в глаза, несколько растянувшихся и, казалось, потерявшихся где-то во времени мгновений. Аглая первой прервала их зависшие «гляделки», что-то там явно про себя решив. Молча поднялась со стула и вышла из комнаты, а Шагин прикрыл и с силой потёр пальцами уставшие глаза. Больше всего ему сейчас хотелось спать – тупо завалиться в кровать и проспать часов хотя бы восемь подряд. Но от состояния «поспать» Игоря отделяло многое: важный разговор по телефону, назначенный практически на ночь, обратная дорога в подмосковный город, где теперь он проживал и работал, и стопка важных и срочных невычитанных документов. – Вот, – прервав невесёлые, тягучие думы Шагина о предстоящих сегодня делах и поездках, произнесла девушка, очень тихо вернувшись в кухню. А может, он просто задремал, выключился на мгновение и не услышал её возвращения. Всё-таки он сильно устал за последние дни. Сильно. Игорь открыл глаза и увидел перед собой девичью ладошку, на которой лежал интересный, необычный брелок. Большая капля размером с грецкий орех, из светло-голубого прозрачного камня, но не с гладкой поверхностью, как у натуральной капли жидкости, а состоящая как бы из граней и углов, в которых, причудливо преломляясь, отражались лучи света. С одного бока в камень была словно впаяна серебряная узорная вязь замысловатого, тонкого, как паутинка, рисунка, добавлявшая камню поразительной изысканности. К верху она плавно перетекала в небольшое серебряное колечко, которое и служило креплением брелока. Вещица была необыкновенной и явно не предназначалась для ношения ключей. Не какая-нибудь дешёвая сувенирная пластмассовая приблуда и не пустая бирюлька, а затейливая поделка, пусть и не произведение искусства, но где-то очень близко к нему. – И-и-и? – спросил Шагин, взяв с её ладошки, рассматривая и покручивая в пальцах удивительный брелок. – Это было зажато в ладони Чащина, – пояснила Аглая. – А вы его забрали… – не то спросил, не то утвердил Игорь. – Да, забрала, – твёрдо произнесла она и кивнула, как бы закрепляя своё признание. – Зачем? – посмотрел на неё Игорь. Он как-то вдруг в один момент, резко и достаточно сильно расстроился от откровения девушки, мгновенно определив для себя мотивы её поступка. Да, расстроился – потому что уже сложил в голове её психологический портрет, сформировав чёткое мнение о личности и характере Аглаи. Ему невероятно нравилось всё, что он уже понимал, знал и чувствовал про неё. И от этого понимания и удивительно сильного притяжения к ней, которое Шагин испытывал с того самого момента, как она распахнула перед ним дверь, что-то тихонько и невероятно приятно теплело и плавилось у него внутри, преодолевая всю эмоциональную отстранённость, вызванную скопившейся, застарелой махровой усталостью, окончательно притушившей все его чувства. А вот нет, оказалось, что с его реакцией на эту девушку никакая усталость и опустошённость не в состоянии справиться – так она на него действовала и такое мужское, мощное будила и раззадорила в нём. И тут такое… Как ушатом воды ледяной облили, он словно душевно сдулся в один миг, почувствовав, как навалилось и придавило его бессильное разочарование, опустошающее что-то внутри. «Вот так», – подумал Шагин, испытывая захватывающую сознание и чувства отрезвляющую холодную пустоту. Ему уже не требовались объяснения её поступка: для себя он понял всё однозначно и очень чётко и конкретно. И мысленно уже двигался дальше, перекраивая и перестраивая всё то, что задумывал предпринять, чтобы помочь барышне, понимая, что всё равно поможет, в любом случае, вот только теперь… И совершенно обалдел, когда услышал ответ Аглаи. – Потому что это мой брелок. Мой талисман, – пояснила она твёрдым, спокойным тоном, глядя прямо ему в глаза. – Почему вы решили, что ваш? – опешил Шагин, никак не ожидавший ничего подобного. Даже резко взбодрился. А он-то подумал и заподозрил её… Ладно, не важно, что он там подумал, честно говоря. Кажется, знатно протупил, видимо, всё же от предательской усталости дав слабину. Позволил эмоциям управлять его мыслями и реакциями вместо нормальной работы логики и аналитики, всегда доминировавших в рассуждениях, поступках и делах Шагина. – Потому что он существует в единственном экземпляре, – всё тем же ровным тоном пояснила девушка, – я сама его сделала. – Сама? – переспросил окончательно обескураженный Шагин. – Да, сама, – кивнула Аглая и расширила свои пояснения: – Я никогда с ним не расставалась и всегда носила с собой. – И как в таком случае он попал к убитому? – Всё смотрел на неё удивлённо Шагин. – Вы его ему отдали? – Нет, не отдавала. Да и с какой козы я бы что-то давала этому человеку? Я не знаю точно, как к нему мог попасть мой брелок, но у меня есть одно предположение, – тяжко вздохнула Глаша и поделилась своими подозрениями: – За две недели до убийства у меня украли рюкзак, в котором, в числе прочего, находился и талисман. – Так, Аглая, – резко выдохнул Шагин и распорядился: – Давайте вы сварите мне ещё кофе, и мы начнём новый виток нашей беседы. Кофе Аглая сварила, в процессе приготовления поведав в подробностях про нападение на неё, закончившееся потерей рюкзачка и обидным падением в лужу. – Вы заявление в полицию написали? – выслушав девушку, задал самый главный вопрос Шагин, в принципе уже зная ответ наверняка. – Нет. В полицию не ходила и заявления не писала, – подтвердила его выводы девушка. – Аглая, ну как так-то? – слабо, скорее для проформы, попенял ей Шагин. – Вы же взрослая, грамотная девушка и должны знать, что существует определённый порядок действий, которые необходимо обязательно предпринимать в ситуациях, когда вы сталкиваетесь с криминальными проявлениями. – Я долго думала: идти в полицию или не идти, – нехотя объяснила Глаша. – Вариант «не идти» перевешивал, поскольку я была уверена, что не найдёт полиция мой рюкзачок. – А деньги, документы, телефон? – дивился Игорь столь инфантильной позиции, совершенно нестыкующейся с психотипом и характером девушки. – Не, – крутнула отрицательно головой Аглая и неожиданно задорно улыбнулась. – Ценные вещи в рюкзаках и дамских сумках и сумочках я никогда не ношу. Особенно после того, как переехала в эту квартиру. – Да? – подивился Шагин. – И откуда такая осмотрительность? – От папеньки, – окончательно разулыбалась девушка, словно солнышком осветив всё вокруг своей чудесной улыбкой и ямочками на щеках. Сергей Валентинович Зорин во всём, что касалось безопасности близких людей, был ужасный перестраховщик, жуткий педант-зануда и откровенный доставалкин. Когда Аглая объявила о своём твёрдом намерении покинуть отчий дом, он же «родовое гнездо», Сергей Валентинович поначалу категорически не соглашался с решением дочери, отказываясь выпускать кровиночку из-под своего опекающего родительского крыла. Но весомые аргументы в пользу этого решения, которые приводила отцу день за днём Глаша, а чуть позже и присоединившаяся к ней мама, которую Аглае удалось убедить в своей правоте, таки возымели результат, и Сергей Валентинович нехотя, скрипя всем, чем только можно скрипеть – от зубов до нервов и недовольного ворчания, – всё же согласился на переезд дочери. Но только попробовать! И быть постоянно на связи! И…