– С кем это ты, Игорёк, там разговаривал? – поинтересовалась Муза Павловна, встретив внука. – Да вот встретился с твоей соседкой Аглаей, – объяснил Шагин и поздоровался, обнимая бабулю: – Привет, ба. – Здравствуй, дорогой! – Она утонула в объятиях внука и задержалась в них на несколько секунд, прикрыв глаза. Отстранилась, всмотрелась изучающе в его лицо и дала комментарии: – Аглая очень хорошая девочка, мы с ней, можно сказать, подружились. – И расширила список прекрасных качеств соседки: – Очень умная, целостная личность. И у девочки чуткая душа. – Да-да, я помню все характеристики, что ты ей дала, когда мы с тобой беседовали по телефону, – кивнул Игорь, чувствуя, что надо срочно уходить в вираж от темы «хороших девочек с чуткой душой». А потому, добавив преувеличенной бодрости в голос, поинтересовался: – Чаем-то напоишь? А то устал я зверски и голоден. – И накормлю, и напою, – засуетилась заботой Муза Павловна, заспешила в кухню, мгновенно переключаясь на заботу о внуке, что, несомненно, было более важным, чем обсуждение девушек как таковых и взаимоотношений с ними внука. Возвращаясь из Москвы, сидя на заднем сиденье машины, за спиной водителя, вместо того чтобы вычитывать очередные, никогда не заканчивающиеся документы, Игорь смотрел на пролетающий за окном пейзаж, воспринимая тот общим визуальным фоном, не фиксируясь на деталях. Думал о грядущей наиважнейшей встрече-проверке на предприятии, на самом высоком уровне, о директоре комплекса и о главном инженере, готовящих эту встречу, не спавших толком уже пятые сутки. Понятно и закономерно, что по цепочке ассоциаций мысли, цепляясь одна за другую, потекли дальше, переключившись на дочь главного инженера Юлию, которая при любой, даже мимолётной встрече делала Шагину осторожные, но не сильно-то и завуалированные, совершенно однозначно трактуемые авансы: лёгкие намёки на свой женский интерес к нему и горячее желание перевести их отношения в плоскость более близких и сексуально-активных. Ну, «перевести отношения» – это слишком громко сказано, как таковых между Шагиным и Юлей не было никаких взаимоотношений, кроме формально-отстранённых. Он знал её как дочь главного инженера, коротко и скупо кивал-здоровался, дежурно улыбаясь при встрече, и не более. Игорь поморщился: вот ведь образовался головняк на пустом месте. Главного инженера он глубоко уважал, видя и ценя в нём уникального специалиста, профессионала наивысшего уровня и класса, трудягу, настоящего энтузиаста, влюблённого в своё дело. Без Вадима Антоновича и его целеустремлённости, настроя и упорства они бы не то что в установленные сроки не запустили первые две очереди комплекса, они с ними ещё полгода валандались бы и разбирались. Свою старшую дочь Юлю Вадим Антонович любил самой преданной и глубокой отцовской любовью и, как понял Игорь, баловал, потакая всем её капризам и «хотелкам». В данный момент в роли «хотелки» барышни оказался главный юрист нового крупнейшего производственно-заводского объединения и корпорации в целом Игорь Борисович Шагин. Надавить на отца, чтобы тот как-то повлиял на благосклонность её избранника, девочка не могла, поскольку начальник юридического отдела был по рангу и статусу на одном уровне с главным инженером и даже где-то чуть повыше. Так что она выбрала стратегию осады и измора. Нет, никто не спорит, девочка-то вполне симпатичная, умненькая, интересная. Если бы она не была родственницей сослуживца, то Шагин, при столь откровенных авансах с её стороны, определённо принял бы предложение барышни и замутил бы с ней наверняка. Серьёзные отношения вряд ли, но кто знает, может, хороший роман у них и получился бы. Но у Шагина имелось несколько железных личных правил, которыми он руководствовался по жизни и старался никогда не нарушать. Одним из них был жёсткий запрет вступать в интимные отношения с подчинёнными, коллегами и компаньонами по работе, а также их ближайшими родственниками. Ибо совершенно точно известно, что секс ещё ни одни рабочие отношения не улучшал, а ровно наоборот. Поэтому – однозначно нет, как бы девочка Юля ему ни нравилась. Вадим Антонович мужик, конечно, умный и всё про порывы своей дочери видит-понимает, к тому же она наверняка о своих желаниях папу-то уведомила. Понятно, что папенька кандидатуру Игоря на роль будущего зятя вполне себе одобрил и нет-нет да и посматривал на Игоря несколько задумчиво. Вся засада в том, что придётся-таки объясняться и предстоит непростой разговор, после которого непременно останется осадок и обязательно возникнет некая шероховатость в отношениях. И настолько этот головняк никому из них не нужен и вреден для дела, настолько не в тему, настолько сейчас неуместен… что слов нет, как напрягает ситуация, вызывая лишь раздражение в адрес той инженерской доченьки. Шагин разберётся, это-то понятно. И, честно говоря, не то чтобы прямо очень сильно Игорь и грузился этим вопросом, – но неприятно, да. Внезапно, словно смывая досаду повеявшим-дохнувшим ветерком чистого, вкусного от луговых ароматов воздуха, всплыло перед мысленным взором Игоря лицо совсем другой девушки, бабушкиной соседки, с которой довелось ему сегодня встретиться и познакомиться. И воспоминания об этой встрече вызвали какое-то тёплое, более чем приятное чувство. Да, зацепила его девушка Аглая, заинтересовала, что уж скрывать. Игорь всегда отдавал предпочтение высоким женщинам. При его росте сгибаться в три погибели, чтобы поцеловать какую-нибудь миниатюрную крошку, не особое удовольствие. Всякий раз, когда такое случалось, это вызывало у него непроизвольную досаду и доставляло конкретное неудобство. Как у всякого мужчины, у Шагина имелся некоторый ряд предпочтений физических параметров девушек. Нормальный, уверенный в себе мужик никогда не озвучивает своей даме эти самые предпочтения и не требует подгонять себя под их стандарты, а с удовольствием занимается сексом с разными барышнями. Но секс – это одно, а вот что посерьёзней – это совсем другое. Совсем. Девушка Аглая была настолько во вкусе Игоря Шагина, что с первого же взгляда вызвала в нём не просто сильное сексуальное притяжение и мужскую заинтересованность, но и поразила совпадением с его представлением об идеальных женских формах и параметрах. По-настоящему высокая, ниже его всего лишь на полголовы, статная, а фигурка вообще зашибись – спинка ровная-ровная, талия узкая, прекрасная высокая грудь и такой… такой вот красивый, ярко выраженный переход от талии в бёдра дивной формы… и попка… А ножки! Это ж произведение искусства, а не ножки – стройные, точёные, с узкой изысканной лодыжкой, как и тонкие запястья и кисти рук с длинными пальчиками великолепной формы. И коса! Настоящая, как-то так хитро по-модному заплетённая, что получилась плоской и лёгкой на вид, с выбивающимися прядками. Классно. До мурашек эротических, шарящих по всему телу. И глаза насыщенно-синие, умные такие глаза-то, внимательные и озорные, со смешинкой. Губки чуть припухлые и потрясающая улыбка, с ямочками на щёчках… «Так, – одёрнул себя Шагин, – всё, хватит!» Что он взялся вспоминать-возбуждаться на ночь-то глядя! Девушка, конечно, привлекательная, на его вкус так и вовсе прекрасная, кто бы спорил, и взбодрила конкретно все мужские инстинкты и желания в нём, но вот не до неё сейчас Шагину ни разу, да и вообще не до неё. Но классная, классная девочка, м-да… Шагин тягостно-безнадёжно вздохнул, позволив себе лёгкие, будоражащие ощущения в теле, и, отпустив воспоминание-картинку улыбающейся Аглаи, вернулся к вычитке документов. Прошло больше двух недель после того, как, мимолётно встретившись, Глаша познакомилась с внуком Музы Павловны. Первые дни она частенько о нём думала, вспоминала, вызывая из памяти его образ, и вздыхала наигранно тяжко, посмеиваясь над собой. Но когда соседка пригласила её на очередное вечернее чаепитие с лёгким пирогом, то осознанно сдержала себя и расспрашивать Музу Павловну о внуке не стала. Ни одного вопросика и даже намёка на интерес не выказала, хотя по внимательным и задумчивым взглядам, которые кидала на неё соседка, поняла, что та ожидала и расспросов, и разговора о внуке. Но взрослые девочки ведут себя по-взрослому, и Аглая выдержала и вопросов не задала. Вот такая молодец! Вспоминая Игоря Шагина, Аглая не то чтобы прямо грезила и думала о нём беспрестанно целыми днями и смотрела эротические сны с его участием – нет. Не грезила и снов не видела. Только в суете и работе нет-нет да вдруг всплывало в памяти – то его силуэт, то выражение улыбающегося лица – и таяло. Но когда Аглая полностью погружалась в творчество, отрешившись от всего окружающего, возникающий перед её мысленным взором Игорь Шагин словно вдохновлял Глашу, и, совершенно неосознанно, в изделие она вкладывала, транслировала именно его черты внешности, его энергию и мужскую суть, которую сумела уловить. И было очень странно, что заказ, над которым она работала в данный момент, предназначался как раз таки мужчине, что случалось в её творчестве крайне редко, а вот ведь совпало. И получалось ведь совершенно потрясающе! Она даже не ожидала, что придумает такую сдержанную и при этом изысканную красоту и что настолько здорово получится её воплотить. Глубоко погружённая в мысли-раздумья об изделии, о том, как теперь выстраивать и перекраивать-приспосабливать то, что у неё получалось, под характеристики иного мужчины, настоящего заказчика, а не того, кто невольно вызвал в ней творческий порыв, уже даже не традиционно, а вполне себе нормально и привычно Глаша возвращалась поздним вечером домой. Шла от метро по проспекту, занятая мыслями, ничего не замечая вокруг, когда внезапно, ухватив за лямку её кожаного стильного рюкзачка, кто-то резко и с такой силой рванул Аглаю вправо, что от неожиданности, запутавшись в собственных ногах, она чуть не рухнула на тротуар. Не давая ей свалиться, человек ловко подхватил девушку за локоть и потянул за собой. – Отпусти! – возмутившись, рванула Аглая локоть на себя. Но мужчина держал крепко, словно клещами сдавив сильными пальцами руку, и вырваться ей не удалось. – Да что вы делаете?! – прокричала она во всё горло, не сдерживая своего возмущения. – Что вам надо?! Протащив Аглаю за собой метра три, нападавший резко остановился и, второй рукой схватив девушку за горло, с силой впечатал её спиной в стенку. Навалился, придвинув своё лицо совсем близко к её лицу, прошипел: – Хотя бы пискнешь, придушу! – И сжал сильнее пальцы на горле Глаши. Он был одет в тёплое тёмное худи. Глубокий капюшон опущен ниже лба, шарф-бандана с принтом скалящегося черепа надвинут до глаз, а глаза прятались за плотной, затемнённой горнолыжной маской. – Что надо? – просипела Аглая, не торопясь пугаться. Вместо ответа мужчина резко развернул Глашку лицом к стене и, придавив одной рукой, второй сорвал с её плеч рюкзак, навалился на свою жертву всем телом и дыхнул прямо ей в ухо: – Что надо, мы с тобой ещё наверстаем, кобылка! – Похотливо хохотнув, он погладил её по ягодице. Глашка дёрнулась всем телом, пытаясь оттолкнуть нападавшего, вырваться. – Ого, да ты с норовом, – глумливо порадовался он и ущипнул девушку за ягодицу. – Горячая! Мы с тобой обязательно порезвимся. Аглая в беседу с уродом не вступила, дёрнулась с удвоенной силой, снова пытаясь оттолкнуть грабителя. – Ну-ну, – хмыкнул тот на её бесполезные трепыхания. И внезапно рванул Аглаю за руку и оттолкнул в сторону с такой силой, что она полетела вперёд, замахав руками и засеменив суетливо ногами, теряя равновесие. Правая нога на очередном неуклюжем шаге подвернулась, и Глаша рухнула неудачно боком прямо в лужу на асфальте, пребольно ударившись локтем. – Увидимся ещё, – пообещал грабитель, коротко заржал и скрылся из поля её зрения. И только теперь, когда гопник убежал, оставшись одна, почувствовав какое-то даже болезненное, опустошающее облегчение, Аглая смогла наконец рассмотреть и понять, где она, собственно, находится, то есть почти лежит, и где на неё было совершено нападение. И вот это оказалось обиднее всего – осознать-понять, в каком месте на неё напали. Да ещё эта треклятая лужа, в которой она валялась! Арка. Большая высокая арка между домами, проход из одного из центральных проспектов Москвы в глубину колодца внутреннего дворика между домами. А вход во дворик перекрыт коваными железными воротами с калиткой на кодовом замке, ограждавшими жителей и офисы от проникновения и шастанья посторонних людей. Не, нормально? Среди бела дня… ну ладно, ладно – ближе к ночи, но практически на центральном проспекте столицы, под аркой, прекрасно освещённой аж двумя подвешенными к высокому своду фонарями, Аглаю ограбили, унизили, напугали и облапали… Ну что это такое, а?! И эта лужа?! Откуда здесь лужа‑то? Чуть не плача от боли в ушибленной руке, ужасной досады и какой-то почти детской обиды, постанывая и ругаясь сквозь сжатые зубы, извозившись в луже пуще прежнего, Аглая кое-как поднялась на ноги и попыталась себя осмотреть. М-да… что там смотреть – кошмар кошмарный: вода стекает по ногам в кроссовки, лёгкая стильная ветровка и подол платья мокрые и грязные, коса, кстати, тоже мокрая. Же-е-есть. – Ну хоть жива, – подбодрила себя Глаша, – и не ранена. А могли бы и «ножичком да по горлышку», – вспомнилась ей цитата из старого анекдота. Вдруг в памяти выстрелил момент, как этот урод оглаживал её ягодицу, и к горлу мгновенно рванулся тошнотворный комок, сбивая дыхание, а на глазах выступили слёзы. Блин! Блин! Блин! – Сволочь! – выдохнула Аглая. – Какая же мерзкая сволочь! Загнала назад слёзы, сделала пару глубоких вдохов-выдохов, стряхнула руками с куртки и платья воду, насколько это было вообще возможно. Всхлипнула, даже не от боли, а от обиды, и, в очередной раз резко выдохнув, взяла себя в руки и двинулась к дому – тут ведь совсем рядом, дойти-то осталось всего ничего, метров триста – и… Урод! Чтоб тебе, гад такой, ответочка от судьбы-то прилетела, да по полной программе! – Аглая! Боже мой, что с вами случилось?! – прокричала излишне эмоционально дежурившая сегодня по подъезду Анна Ивановна, выскочив из консьержской комнаты и увидев, в каком девушка состоянии. – Упала, – ответила и пожаловалась одновременно Глаша и вздохнула: – Так получилось. Ей настолько не хотелось ничего никому сейчас объяснять и ни с кем вообще разговаривать, что она еле удержалась, чтобы не сорваться на какую-нибудь грубость. Анна Ивановна не виновата, что с ней такое приключилось, она искренне сочувствует и обеспокоена, пришлось напомнить себе Аглае. Настолько искренне обеспокоена, насколько это допустимо в роли консьержки. А у Аглаи есть конкретная цель, зацепившись за которую она держалась, не позволяя себе раскисать и начинать себя жалеть. Она всеми мыслями и устремлениями в данный момент была заточена только на эту цель: попасть как можно скорей домой и отмокать в ванне, чтобы хоть немного успокоиться и ослабить внутренние тиски, в которых зажала свои нервы.