Неужели перед ней собор Святого Павла? Новый собор Святого Павла? Господин Хэксби отпил глоток пива. Пролив несколько капель на стол, он вытер их платком. Чертежник поднял голову, однако он смотрел будто сквозь Кэт, толком ее не разглядев. — Вы что-то хотели, Джейн? — Ничего, сэр. — В таком случае можете идти. Во вторник, на следующий день после ливня, Кэт мыла и натирала воском полы и деревянные панели в гостиной. Девушка еще не управилась и с половиной работы, когда в комнату вошла госпожа Ноксон. — Ты должна сходить в собор Святого Павла, — распорядилась она. — По поручению господина Хэксби. Дело срочное. Кэт уставилась на хозяйку во все глаза. С момента своего прихода сюда она ни разу не ходила дальше Стрэнда. — Больше отправить некого, — пояснила госпожа Ноксон и провела пальцем по резному узору на деревянной двери, машинально проверяя, нет ли пыли. — Дорогу знаешь? Кэт кивнула. Она выросла на Боу-лейн, к востоку от собора Святого Павла, и ее детство прошло на улицах между Чаринг-Кросс и Тауэром. — Я бы послала Джона, но он сейчас в Вестминстере. Марджери за порог пускать нельзя — сразу заблудится. Остаешься только ты. Не было нужды добавлять, что мальчишке для такого поручения не хватит ума, а сама госпожа Ноксон никуда не пойдет, поскольку это было бы ниже ее достоинства. — Да и вообще, тебе не мешает как следует пройтись. Подышишь свежим воздухом, а то бледная как смерть. — Что я должна сделать? — Господину Хэксби нужна папка. Небольшая, зеленая, лежит на столе у него в комнате. — Я знаю. Кэт помнила каждую вещь в комнате господина Хэксби. — Найдешь его во дворе Дома конвокаций[6]. Знаешь, где это? — Да, госпожа. — Покажешь эту бумагу стражникам у ворот, и тебя пропустят. Главное, отдай папку лично ему в руки — на этом он особенно настаивает — и постарайся ее не испачкать. А теперь иди. Смотри, чтобы папка не намокла. Спрячь ее под плащом. По-прежнему шел дождь, хотя он несколько поутих. Завернувшись в серый плащ, украденный у мужчины возле собора Святого Павла, Кэт шла через развалины Лондона. За Темпл-Бар и первыми несколькими домами Флит-стрит не осталось ничего, кроме руин. Даже сейчас, полтора месяца спустя, от Темпла до Тауэра Лондон напоминал пустыню. Сити полностью просматривался от одного конца до другого. Все, что осталось от величайшего города в стране, — выгоревшие церкви и обугленные шпили, части каменных стен и леса из кренящихся печных труб, а еще горы пепла и всевозможных обломков. Местами жар был так силен, что камни превратились в известь и приобрели неестественно белый цвет. Перемена погоды отразилась на всем вокруг, и по большей части в нелучшую сторону. Дождь превратил светлый пепел в темно-серую кашицу, липшую к туфлям и сабо и оставлявшую пятна на одежде. Все сходились во мнении, что зима предстоит тяжелая. Кэт перешла через Флит-Дич, полную обгоревших обломков. Струйки дыма поднимались над лабиринтом из развалин по обе стороны от Ладгейт-хилла, ведь мусор до сих пор тлел и огонь еще теплился в глубоких, почти лишенных воздуха подвалах. Та самая приступка для всадников в Ладгейте стояла на своем месте. Хотя языки пламени оставили на ней свой след, она была одним из немногих предметов, узнаваемых после Пожара. Кэт должна была бы стыдиться: вместо благодарности за помощь она укусила тощего молодого человека за руку и украла у него плащ, но чувство вины стало для девушки роскошью, которую она больше не могла себе позволить. Вскоре Кэт пришла туда, где стояла в тот вечер, когда горел собор Святого Павла. Был ли ее отец внутри? Пополнил ли Томас Ловетт число безымянных жертв? Кэт хотела знать правду, какой бы она ни была. Неизвестность мучила ее. Даже после того, как произошла Реставрация и отец бежал за границу, Кэт знала, что он живет где-то за Ла-Маншем. Время от времени от него приходили письма, отправляемые через неизвестного друга, затем их передавали Джему, а старый слуга приносил их Кэт. Девушка остановилась, чтобы посмотреть на разрушенный портик. По парадоксальному совпадению этот портик был гордостью ее отца. По профессии он был каменщиком. До войны отец участвовал в строительстве собора под руководством господина Иниго Джонса. Да, господин Ловетт ненавидел англиканскую церковь и все, что имело к ней отношение, включая собор Святого Павла. Но Кэт видела, как он гладил одну из каменных колонн, будто хозяин любимую собаку. С большой неохотой, почти против воли, он говорил о новаторстве и элегантности проекта, по которому создан портик. Рядом с Кэт прошел носильщик и коснулся рукой ее бедра. Девушка поспешно отпрянула. В прежние времена, не будучи служанкой, она никогда не выходила на улицу без сопровождения. Теперь же она превратилась в мишень для проходивших мимо мужчин всех возрастов — они могли дотронуться до нее, прижаться к ней, попытаться поцеловать, обратиться к ней с непристойным предложением. Кэт удивлялась, насколько мужчины неразборчивы в своих похотливых желаниях. Во дворе Дома конвокаций толпа глазела на прислоненные к стене тела. Из-за Пожара покой многих, кто был погребен в соборе, оказался потревожен: от жара гробницы распахнулись, а плиты растрескались. От некоторых тел остались одни скелеты. Кости других были покрыты засохшей плотью на разных этапах разложения, на нескольких сохранились обрывки одежды и погребальных саванов. До останков уже успели добраться охотники за сувенирами: тут и там отсутствовали пальцы рук и ног, кисти и ступни, а один скелет лишился черепа. Госпожа Ноксон рассказывала, что почетное место досталось епископу Брейбруку, не появлявшемуся на людях с 1404 года. Его забальзамированное тело провалилось в церковь Святой Веры в крипте под клиросом. А вот и он собственной персоной, стоит у обугленной стены, ожидая второго пришествия. Епископ прекрасно сохранился: на месте почти все зубы, рыжая борода и волосы, вот только кожа смотрится как выделанная. В углу между клуатром[7], где стояло разрушенное здание капитула, и южной стеной нефа была установлена ограда. Ворота охранял сторож с крупной собакой. Взяв у Кэт бумагу, он внимательно ее разглядывал, шевеля губами. Девушка уже изучила этот документ: это был обычный пропуск, подписанный господином Фревином, секретарем капитула. Судя по затертой, засаленной бумаге, до этого его неоднократно использовали. Но сторож не позволил ей войти даже с пропуском. Спросив, по какому она делу, мужчина велел Кэт подождать. Он послал мальчишку за господином Хэксби. Собака, прикованная цепью к одному из воротных столбов, рванулась к Кэт, и девушка отпрянула, чем явно развеселила хозяина пса. С внезапной грустью она вспомнила о мастифах, оставшихся в Барнабас-плейс. Теперь, когда Джем умер, она не скучала ни по ком из двуногих обитателей этого дома, за исключением разве что тети Оливии, но Кэт не хватало собак, даривших ей свою защиту и безусловную любовь. Гром, Лев, Жадина и Голозадый. Особенно Голозадый. Вернулся мальчик. С ним пришел господин Хэксби, высокий, неряшливо одетый и седой — парика он не носил. В его теле все было узким, от длинных ступней до головы, напоминавшей кривой костяной цилиндр, сидевший на узких плечах. Кэт сделала книксен. Хэксби протянул руку за папкой. — Идите за мной, — приказал он. — Возможно, мне понадобятся другие чертежи, и вы мне их принесете. Когда придет доктор Рен, мне нужно будет с ним поговорить. Сторож взялся за цепь и оттащил собаку, чтобы Кэт могла войти в ворота. Вслед за господином Хэксби она шла через двор, тянувшийся от внешней стены клуатра до западной части собора. Сбоку во дворе был установлен навес. Под ним работники разбирали всевозможные предметы, сваленные в кучу возле задней стены. Кэт заметила окованный железом сундук с изогнутой крышкой. К сундуку прислонили мраморный бюст джентльмена в парике, судя по виду, изваянный совсем недавно. Еще Кэт заметила почерневшую памятную табличку из желтой меди с именем почившего священнослужителя и резной трон из раскрашенного дерева, увенчанный епископской митрой. — Следуйте за мной, — не оборачиваясь, велел господин Хэксби. — Доктора Рена сейчас нет, но он передал, что будет здесь с минуты на минуту и этот чертеж для него особенно важен. Каменные блоки стояли под открытым небом, некоторые из них были украшены резьбой. Тут Кэт пришла в голову мысль: если собор Святого Павла так и не восстановят, развалины можно будет использовать как гигантскую каменоломню. Господин Хэксби провел ее в павильон около пятидесяти футов в длину, пристроенный к внешней стене клуатра. Два секретаря стояли у длинного высокого стола и что-то записывали в лежавшие перед ними книги. За ними располагалась полка, на которой были в беспорядке свалены всевозможные ящички и книги. С другой стороны стоял письменный стол, к которому при помощи металлических зажимов прикрепили наклонную доску. Именно к этому столу и направился Хэксби. — Ничего не трогайте, — предупредил чертежник, оглядываясь через плечо. — Встаньте вон там и обсушитесь возле жаровни. На доске лежали два плана, их углы были прижаты обгоревшими камнями. Рядом Кэт заметила перья и чернила, а также чертежные инструменты: циркули и линейки, угольники и циркули-разделители, карандаши и перья. Господин Хэксби положил папку на стол и принялся изучать содержимое. Затем он вернулся к своей чертежной доске. Кэт наблюдала за Хэксби, пытаясь рассмотреть, над чем он работает. «Это определенно не собор Святого Павла», — подумала она. Нет, перед ней нечто намного большее. Кэт разглядела линии, пересекавшиеся друг с другом и образующие что-то наподобие сложной решетки. Что это? Улицы? Город? Неужели весь Лондон? Чей это чертеж — Хэксби или доктора Рена? А может, они трудились над ним вместе? Кэт слышала, как господин Хэксби говорил, что у Рена очень много работы и у него нет времени вникать в каждую мелочь, кроме того, он слишком часто пропадает в Оксфорде, в Уайтхолле или на встречах с потенциальными заказчиками. Господин Хэксби — его чертежник, практически напарник, хотя все планы подписаны именем доктора Рена. Рука с пером дрогнула. Хэксби придержал ее другой рукой. Замерев, он сделал глубокий вдох и продолжил работу. У жаровни Кэт все больше и больше изнывала от жары. Она расстегнула плащ. В этот момент рука господина Хэксби непроизвольно дернулась и задела чернильницу. Та опрокинулась, и чернила потекли к папке. Хэксби выругался. Чернильница скатилась со стола и упала на пол, оставив за собой след из клякс. Кэт рванулась к столу. Плащ соскользнул с ее плеч. Она подхватила папку и лежавшие рядом бумаги. Господин Хэксби посмотрел на нее. Его губы шевельнулись, однако чертежник не произнес ни слова. Кэт положила папку на табурет и наклонилась за чернильницей. На столе лежала тряпка, и Кэт воспользовалась ею, чтобы стереть хотя бы часть чернильных пятен. Все это время Хэксби не сводил с нее глаз. — Сэр, — произнесла она тихо, чтобы секретари не услышали, — что с вами? Вы больны? Может быть, мне… — Замолчите. Губы Хэксби скривились. Кэт глядела на планы — они все были похожи. — Сэр, это ведь Лондон, верно? Точнее, его часть. Но… это другой Лондон. Чертежник удивленно вскинул брови: — Как вы догадались? Кэт указала на скопление геометрических фигур в нижнем правом углу, обозначавшее фортификационные сооружения на северном берегу реки. — Это Тауэр, сэр, здесь есть подпись. А вот Темза, и Лондонский мост, и… — Вы умеете читать? — Да, сэр, а еще я неплохо пишу. Кэт встречала служанок, обученных и тому и другому, поэтому не видела причин скрывать свои знания. По-прежнему держа в руке чернильницу, она подошла ближе: — Но на плане все выглядит не так, как сейчас, сэр. Тауэр другой формы. А это место на западе, где встречаются восемь дорог, — что там такое? — На чертеже не нынешний город. Это возможный план будущего Лондона. — Вы про Лондон доктора Рена? — И про мой Лондон, — нахмурившись, заметил господин Хэксби. — По правде говоря, он такой же мой, как и его. Это наше видение того, каким может стать город. Правая рука Хэксби, лежавшая на столе, опять задрожала. Чертежник накрыл ее левой рукой, прижимая кисть к столешнице. Взглянув на Кэт, он заметил в ее взгляде любопытство.