— Уже поздно, сэр. Дайте я помогу вам встать. Руки и ноги отца окоченели. Цепляясь за мое предплечье, он с трудом поднялся с земли. Его тщедушное тело оказалось неожиданно тяжелым. Я повел его обратно в коттедж, он еле брел, пошатываясь. Когда мы добрались до кухни, там было темно: Ральстоны ушли спать и забрали с собой свечу. Но тлевшие в очаге угли еще светились. Я зажег тонкую свечу от уголька и при ее свете отыскал на комоде наш подсвечник. — Король приближается, — объявил батюшка. — Да, сэр. — Я переставил стул поближе к очагу и подвел к нему отца. — Садитесь. Я принес его плащ и набросил старику на плечи. — Не выходите больше из дома после наступления темноты. К тому же холодает. А если куда-то собираетесь, обязательно надевайте плащ и шляпу. — Да, — согласился отец. — А как же иначе? Вовсе незачем мне об этом напоминать. Его голос прозвучал резко и уверенно, совсем как в былые времена. Я спросил: — Скажите, сэр, вы знаете человека по фамилии Колдридж? — Колдридж? Нет. — Может быть, вы слышали о нем? — Нет. — Батюшка подался вперед, и я понял, что мыслями он снова в собственном мире. — Но если хочешь, я тебе кое-что скажу. — И что же? — Король приближается. — Едва ли, — заметил я. Взяв чайник, я вылил в чашку оставшуюся на дне теплую воду. — Пейте. Вам нужно согреться. Батюшка попытался встать: — Король… Я осторожно усадил его обратно. — Какое дело его величеству до простолюдинов вроде нас? А нам до него? Пожалуйста, пейте. Отец взял чашку, но пить не стал. — Король явится всем, Джеймс, — и сильным мира сего, и беднякам. Тут у меня возникли подозрения. — О каком короле вы говорите, сэр? — Да уж конечно, не о греховоднике Карле Стюарте, сыне простого смертного! Я о короле Иисусе. Той ночью я почти не сомкнул глаз. Лежа в постели, я слушал храп спавшего рядом отца. Перед рассветом я ненадолго задремал, и разум мой перенесся туда, где границы между прошлым и настоящим размыты и где обитают и сладкие грезы, и ночные кошмары. Вернувшись в детство, я снова шагаю к воротам Уайтхолла, обрамленным двумя высокими башнями. Черно-белая кирпичная кладка напоминала шахматную доску. Однако, как ни высоки были ворота, над ними возвышалось массивное здание из камня и стекла, раскинувшееся слева параллельно стене. Справа тоже тянулись стены, и, таким образом, толпа оказалась зажата со всех сторон: выйти можно было только тем же путем, каким мы пришли. Солдаты выстроились вдоль стен, а особенно большая группа собралась возле высокого здания. Шлемы и нагрудники так и сверкали. Красные кушаки напоминали яркие кровавые полосы. Какой-то мужчина сообщил: — Он уже здесь, господин Марвуд. — Где? — спросил отец. Мужчина указал на массивное здание, возвышавшееся у него за спиной: — Там. В Банкетном доме. — Скоро начало? — Никто не знает. — Мужчина кивнул в сторону задрапированного черной тканью помоста у стены особняка. — Его выведут сюда. Время шло. Я мерз все сильнее и сильнее. Толпа пребывала в постоянном движении, и меня, маленького и неугомонного, то и дело толкали или наступали мне на ноги. Я проголодался. При одном упоминании о Банкетном доме мой рот наполнился слюной. Внутри наверняка собрались знатные леди и джентльмены, а также командиры солдат — капитаны и полковники, и все они вкушают огромные куски мяса, утопающие в подливке на золотых блюдах. Внезапно все часы вокруг принялись бить. Отец растирал мне руки, согревая их. Он дал мне горбушку от вчерашней буханки хлеба, чтобы я немного перекусил, и отрезал ножом с роговой рукояткой ломоть твердого сыра. — Молодец, что не капризничаешь, — произнес отец. — А сейчас наберись храбрости, дитя мое, — ради короля Иисуса. Глава 19 Джон навис над госпожой Ноксон. Щеки раскраснелись, подбородок выпячен. — Клянусь, госпожа, этот человек шел за мной. — Глупости! Поставь пока сундук в углу рядом с комодом. Слуга опустил сундук Джема на кухонный пол и выпрямился, вытирая руки о штаны. Он протянул хозяйке ключ от сундука и только тогда прибавил: — А все-таки он за мной шел. Для молчаливого Джона это была целая речь. Кэт, не сводившая глаз со знакомого сундука, теперь посмотрела на слугу. Тот покраснел и улыбнулся ей. — Кто за тобой шел? — спросила госпожа Ноксон. Тот нехотя отвел взгляд от Кэт: — Тощий мужчина. От Барнабас-плейс следом тащился, потом по всей Феттер-лейн, и на Флит-стрит я его тоже видел. — Ему просто было нужно в ту же сторону. Обычное дело. Джон выпятил подбородок еще сильнее: — Уж я-то различаю, когда просто так идут, а когда следят. — Кому надо за тобой следить? — Мужчина был в зеленом камзоле? — уточнила Марджери. Госпожа Ноксон едва не испепелила служанку взглядом, возмутившись, что та посмела вклиниться в разговор. Однако Джон закивал. — Да, верно. — Он снова обратился к госпоже Ноксон: — Теперь верите, госпожа? Марджери тоже его видела. Госпожа Ноксон нахмурилась: — Где? Ты весь день из дому не выходила. Марджери ответила: — Я поднималась наверх за чистым передником, госпожа, и случайно выглянула в окно. Кэт предположила, что никакой случайности тут нет: Марджери высматривала Джона. Вот что творит с людьми любовь — превращает их в дураков. — И что ты увидела? — поторопила госпожа Ноксон. — Молодого человека в зеленом камзоле, госпожа. С виду неприметный — веди он себя как обычный прохожий, я бы его не запомнила. — Он был хорошо одет? Марджери покачала головой: — Нет, похож на секретаря или лавочника. Из-под полей шляпы лица было не разглядеть. Но Джон прав, он и впрямь худосочный.