И вот он навалился на Кэт всей своей массой, его рука зажала ей рот и частично нос. Кэт стало трудно дышать, она забилась под его тяжестью, пытаясь высвободиться, но осознавая, что ее усилия тщетны: он слишком силен, его вес слишком велик, а желание овладеть ею слишком сильно. Через секунду Кэт снова ощутит худшую боль на свете, пронзающую все ее естество. Вот она мотнула головой, и его рука больше не зажимает ей рот. Кэт набрала полную грудь воздуха, но крикнуть так и не смогла. И вдруг внезапно и резко она проснулась в своей постели, мокрая от пота и запутавшаяся в одеяле. Круг света от свечи и темная тень подбирались все ближе. Сзади кто-то хрипло дышал. Кузен Эдвард здесь. Это был не сон. Треск, напоминающий пистолетный выстрел, разбудил ее окончательно. Кэт ахнула. Как всегда по утрам, чердачная дверь со скрипом открылась. Свеча озарила проем и стоявшую в нем маленькую съежившуюся фигурку. Марджери. Служанка спускалась на кухню, чтобы развести огонь в очаге и поставить воду кипятиться. Кэт снова упала на подушку. Постепенно ее дыхание выровнялось. Пот на коже высох. Она лежала во влажной ночной сорочке, впечатления от сна были еще свежи. Она беспомощна, она стала жертвой не только Эдварда, но и своего же собственного страха. Ее отец часто повторял: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну огненную». А если твой кузен берет тебя силой, пусть он погибнет, вырви его из своей жизни. И ежели существует геенна огненная, молись, чтобы он горел в ней. В среду после обеда Кэт покинула двор «Трех петухов». Джон шел следом и вез в тачке ее почти пустой сундук. Парень не произносил ни слова, однако Кэт чувствовала на себе его взгляд. По просьбе господина Хэксби госпожа Ноксон договорилась, чтобы Кэт несколько дней пожила в комнате над кофейней неподалеку от Чаринг-Кросс: она ходила в одну церковь с женой владельца. Кэт должна была заплатить за гостеприимство и деньгами (тут ей помогут пять шиллингов от Марджери), и помощью по хозяйству. Господин Хэксби обещал сообщить, когда будет подписан договор аренды на чертежную мастерскую в Ковент-Гарден. — Полагаю, со дня на день. Доктор Рен полон решимости заполучить это помещение, а он всегда находит способ добиться своего. Благодаря пяти шиллингам статус Кэт в кофейне был чуть-чуть повыше, чем у остальной прислуги: она занимала промежуточное положение между постоялицей и работающим без жалованья подмастерьем. В четверг утром она несколько часов убирала, подметала и драила полы. Но в десять хозяйка объявила, что до пяти часов вечера Кэт совершенно свободна. Не было смысла учить гостью прислуживать господам и тем более варить такой дорогой и изысканный напиток, как кофе. — Иди, — сказала она и взмахнула передником, будто прогоняя назойливую муху или мышь. — Не путайся под ногами. Отдых и свободное время должны были бы стать для Кэт подарком. Но вынужденное безделье выбивало ее из колеи. Вне знакомых ролей служанки, племянницы или дочери Кэт чувствовала себя не в своей тарелке. Впервые в жизни у нее не оказалось своего места. В огромном Лондоне она чувствовала себя потерянной. Она пошла на запад, к Уайтхоллу, а потом к Вестминстеру, порадовавшись, когда пепелища и развалины остались позади. Сначала Кэт оставалась настороже, но постепенно страх быть узнанной отступил. С той ночи, когда она сбежала из Барнабас-плейс, прошло два месяца. На ней одежда служанки. И не только это: ее манера вести себя претерпела изменения, и теперь Кэт научилась разговаривать с господами, как надлежит прислуге. А люди видят только то, что ожидают увидеть. Тот первый день придал Кэт уверенности. А еще во время прогулки у нее было время поразмыслить о своем ночном кошмаре и кузене Эдварде. Возможно, всего через несколько дней она начнет новую жизнь и будет работать у господина Хэксби. Ей представится шанс освободиться от груза прошлого и стать другим человеком, избавиться от тяжелых воспоминаний об отце и о том, что Кэт считала своим долгом перед ним и перед его Богом. Даже Колдридж отныне утратит для нее свое значение, но эту цену она готова заплатить. Но все окажется тщетным, если Кэт и дальше будет преследовать тот же сон и осознание, что Эдвард Олдерли жив и ищет ее. На следующий день, в пятницу, хозяйка кофейни отослала Кэт прочь еще раньше. С корзиной на локте левой руки Кэт шла по улицам, делая вид, будто госпожа послала ее в лавку. Правую руку девушка держала в кармане, сжимая рукоятку ножа. Она прокладывала себе путь сквозь толпу, время от времени останавливаясь поглядеть на товары, выставленные в лавках и на лотках. Шум и гомон улицы Холборн донеслись до нее прежде, чем она достигла цели. Кэт находилась к западу от ворот Сити, на безопасном расстоянии от Барнабас-плейс и его окрестностей. Уличный торговец продавал устриц, и Кэт встала в очередь вместе с другими прохожими. Через толпу пробирался слуга, а следом за ним шел мастиф в наморднике. Пес рванулся к девушке, и Кэт шарахнулась от него. Слуга рассмеялся и оттащил собаку. Кэт застыла, глядя им вслед. В первый раз за два месяца она вспомнила мастифов в Барнабас-плейс: Грома, Льва, Жадину и Голозадого. Она мысленно повторила их клички, будто доброе заклинание. Вот бы увидеть их и ощутить их горячее дыхание, когда они лижут ей руки. Гром, Лев, Жадина и Голозадый. Особенно Кэт соскучилась по Голозадому. Мастифам нужно много двигаться, иначе собаки растолстеют и обленятся. В Барнабас-плейс слуга каждое утро проходил с ними по одной-две миле. Однажды Кэт видела, как он с ними гуляет: идет, вцепившись в четыре поводка, по два в каждой руке, за поясом на всякий случай плетка, а лицо красное от натуги. Толпа расступалась перед ними, будто Красное море перед израильтянами. Однако раз в неделю, субботним утром, Эдвард брал собак на верховую прогулку, и в сопровождении слуги они отправлялись дальше — обычно на Примроуз-хилл[12]. «Примроуз-хилл», — мысленно повторила Кэт, погрузившаяся в воспоминания и мечты. Гром, Лев, Жадина и Голозадый. Вдруг ее толкнул плечом мужчина: — Уйди с дороги, девка. Кэт попятилась, едва не свалившись в проходивший у нее за спиной водосток. Но все же она удержала равновесие. Мужчина нахмурился и устремил на девушку внимательный взгляд. Одет он был просто — скорее всего, слуга. — Я тебя знаю? — спросил прохожий. — Нет, сэр. Они замерли, глядя друг на друга. Мужчина сильнее наморщил лоб, силясь ее припомнить. Кэт его не узнала. Но это еще ничего не означает. В прошлой жизни Кэт почти не обращала внимания на слуг — ни в резиденции Олдерли, ни в других домах, если те не были слишком назойливы. Но прислуга всегда пристально следит за господами. — Точно говорю, я тебя где-то видел, — резко возразил мужчина. Кэт вспомнила не лицо, а голос. Через открытое окно гостиной она слышала, как этот слуга разговаривал с Энн в саду Барнабас-плейс: этот недотепа обхаживал горничную, чтобы та подарила ему поцелуй. Голос был скрипучий, однако иногда проскакивали мягкие свистящие нотки, — возможно, у слуги не хватает зубов или у него что-то с нёбом. — Вы обознались, сэр. Кэт нырнула в толпу и поспешила прочь. Глава 31 Все мои хозяева, и старые и новые, оставили меня в подвешенном состоянии. Госпожа Олдерли тоже не выражала желания со мной встретиться. Мне бы следовало этому радоваться, ведь новая встреча с ней ни к чему хорошему не приведет. Однако я, напротив, был разочарован. Влечение похоже на зуд — чешешься ты или пытаешься его игнорировать, он все равно тебя беспокоит. Ну а пока я исполнял свои прежние обязанности под руководством господина Уильямсона. Занимался его корреспонденцией. Писал под диктовку, проверял гранки. От его имени обсуждал с господином Ньюкомбом вопросы, касавшиеся печатания «Газетт», а также руководил сетью временных работников, в основном женщин, которых мы нанимали для того, чтобы они распространяли наш новостной листок по всему Лондону. Хотя в Саффолке я не нашел ни Ловетта, ни его дочь, мои хозяева, похоже, меня в этом не винили. Уильямсон вдруг объявил, что я буду получать дополнительные десять шиллингов в неделю. К тому же он дал мне фунт и велел найти камзол, в котором я не буду позорить ни его, ни своих сослуживцев. Начальник дал мне понять, что благодарить за эти щедрые жесты следует его, но я подозревал, что за ними стоит Уильям Чиффинч. Через два дня после моего возвращения я направлялся в Скотленд-Ярд и по пути в Пеббл-корт встретил Чиффинча. Увидев его в трех ярдах от себя, я поспешил отвесить поклон. Чиффинч прошествовал мимо с гордо поднятой головой — если он меня заметил, то не подал виду. С разносчиками «Газетт» всегда возникали трудности. Платили мы им мало, и работали они всего несколько часов в неделю. Но мы нуждались в их услугах так же, как они нуждались в наших деньгах, и случалось, что эти люди, несмотря на низкий статус, оказывали на нас большое влияние. Когда я только вернулся из Саффолка, возникли подозрения, что три разносчицы пренебрегают своими обязанностями и экземпляры «Газетт» не доходят до некоторых таверн, кофеен и подписчиков. Уильямсон пришел в ярость: он скрупулезно контролировал распространение «Газетт», так же как и другие свои дела, — в этом была и его сила, и его слабость. Начальник велел мне втайне проследить за тремя женщинами по очереди и выяснить, оправданны ли жалобы. Работа была малоприятной и по природе своей неблагодарной. Но через день-два загадка разрешилась сама собой. Одна женщина оказалась пьяницей, по дороге не пропускавшей ни единой пивной и к вечеру впадавшей в бессознательное состояние. У второй было четверо детей — младший грудной младенец, старшему не исполнилось и шести, — и она не могла оставить их одних на весь день. А третья — Маргарет Уизердин, служанка госпожи Ньюкомб: хозяйка поручала ей тяжелую работу по дому, вымещала на ней плохое настроение и время от времени использовала ее в качестве няни для младших отпрысков. Маргарет у Ньюкомбов не жила: у нее был муж и собственный дом. А еще она располагала достаточным количеством свободного времени, чтобы подрабатывать, разнося «Газетт» в Смитфилде и окрестностях. И вот на нее пожаловался тамошний владелец таверны. Я выяснил, что Маргарет невиновна: она отвергла ухаживания этого человека, и тот в отместку подал на нее жалобу. Снисходительностью Уильямсон не отличался. Первые две разносчицы лишились работы. Он был готов поступить так же и с Маргарет, объяснив свое решение тем, что эта женщина наверняка выставляла напоказ свои прелести, а значит, вина за случившееся лежит на ней. Однако на самом деле Уильямсон просто не хотел портить отношения с владельцем таверны. Я взывал к его милосердию — увы, отчасти преследуя собственные интересы: мне не хотелось нарушать покой в доме Ньюкомбов. В конце концов Маргарет оставили на службе, и я договорился, чтобы она разносила номера «Газетт» по другому маршруту. На первый взгляд, Маргарет не производила впечатления женщины, способной пробуждать в мужчинах страстный пыл. Она была плотного телосложения, широкая в бедрах, но при этом маленького роста, с ярким румянцем и черными кудрявыми волосами. Она прониклась ко мне благодарностью за помощь: здоровье больше не позволяло супругу Маргарет зарабатывать на жизнь. Ее муж служил во флоте, но его комиссовали семь месяцев назад, и все это время он тщетно ждал, когда ему заплатят все положенное жалованье целиком. Этот человек был серьезно ранен в битве с голландцами. Маргарет оказалась доброй и, насколько возможно в ее положении, честной женщиной. Чем лучше я ее узнавал, тем большей симпатией к ней проникался. С отцом она тоже поладила, и, заботясь о здоровье старика, я платил Маргарет, чтобы она выводила его на прогулки. Отцу нравилось прохаживаться по берегу реки. Шагая в сторону Сити, он с любопытством ребенка во все глаза смотрел по сторонам, не понимая, что за развалины кругом и почему местные жители не возведут на пепелище новый город. Но в этот раз отец захотел пойти к Уайтхоллу. Позже Маргарет рассказывала, что батюшка веселел на глазах, точно школяр, отпущенный на каникулы. Он указал на массивное прямоугольное здание Банкетного дома, возвышавшееся среди дымовых труб и зубцов на крышах строений пониже, теснившихся вокруг. — Здесь, моя дорогая, мы расправились с кровавым королем и подготовили Англию к пришествию короля Иисуса, — с улыбкой сказал он ей. Маргарет и ее муж жили в Эльзасе. Так лондонцы прозвали район Уайтфрайерс, поскольку жизнь там была такой же неспокойной, как и в настоящем Эльзасе, раздираемой распрями провинции на границе Германии и Франции. Лондонский Эльзас располагался на месте мужского монастыря и окружавших его земель. На востоке Темпл, населенный законниками, на западе Брайдуэлл, где кишмя кишат шлюхи, на севере Флит-стрит, на юге Темза. До дома Ньюкомбов в Савое оттуда было всего несколько минут пешком. Пожар не обошел Эльзас стороной, обратив множество домов в руины и пепел. Но некоторые здания уцелели, ведь монастырь был построен по большей части из кирпича и камня. Несмотря на разрушения, Эльзас оставался почти таким же многолюдным, как и до нашествия огненной стихии. Люди селились прямо на развалинах, находили убежище в подвалах, после Пожара оказавшихся под открытым небом, и забивали уцелевшие дома до отказа. Эльзас обладал особым преимуществом, благодаря которому его обитатели закрывали глаза на любые изъяны. В Средние века вся округа была объявлена убежищем. Хотя монастырь давно распустили, право убежища сохранилось по сей день. Эльзас являлся автономией, а это означало, что с точки зрения закона район был независим от большого города, который его окружал. Поэтому Эльзас стал пристанищем мошенников, убийц, воров, попрошаек и уличных девок. Объединяясь против незваных гостей, они сопротивлялись любым попыткам нарушить старинное право на убежище. Ни один магистрат не осмеливался пересечь границу Эльзаса, ведь в противном случае его избили бы, а то и вовсе прикончили. Даже королевская гвардия боялась заходить в Уайтфрайерс. Муж Маргарет не был проходимцем — он просто имел несчастье лишиться части ноги, защищая свою страну. Однако у него были неоплаченные долги, поскольку флот задолжал ему жалованье за полтора года, а значит, выйдя за пределы Эльзаса, он рисковал угодить под арест. Вот почему супруги жили там, где до них не могли добраться приставы. — Теперь нас не трогают, — с ноткой гордости в голосе рассказывала мне Маргарет. — В Эльзасе не так уж и плохо, надо только привыкнуть. Может, Сэм и одноногий, зато и кинжал, и пистолет у него всегда при себе. Когда мы только переехали, он одному негодяю палец отрезал.